[ Каскадный ] · Стандартный · Линейный Некоторые моменты осмысления феномена «психотерапи, фрагмент

[Александр Крамер]

Александр Крамер
Некоторые моменты осмысления феномена «психотерапии»

В 1952 году Х.Айзенк заявил, что 67% пациентов, страдающих эмоциональными нарушениями, выздоравливают через два года без всякого лечения [1]. Это утверждение не только спровоцировало волну опровержений, но и попутно вызвало волну размышлений о сущности психотерапии, пик которой пришелся на наши дни.

Прежде всего, обнаружились чисто практические недоразумения. С одной стороны, психотерапия стала частью медицинской системы, с другой - результаты эмпирических исследований противоречивы, и, следовательно, с точки зрения «научной» парадигмы бездоказательны; мало того, они сильнейшим образом зависят от субъективной убежденности исследователей в истинности их моделей [2]. Выяснилось также, что, имея дело с «психическими процессами», психологи, психотерапевты и психиатры чрезвычайно по-разному представляют себе сущность «психического». Здесь, по крайней мере в первом приближении, выяснились четыре «болевых точки».

1. В который раз всплыл вопрос о не сводимости человека к «биосоциальной» модели: за последние почти сто лет никому не удалось обнаружить достоверной связки биологического и социального. Это наиболее ярко видно в той «загадке из загадок» (как в философии, так в науке), которой остается «механизм скачка от довербального уровня мозговых процессов к вербальному уровню сознательных процессов» [3]. Остается открытым вопрос, что послужило толчком к возникновению сознания – биология и/или культура, и если «и», то как.

2. Вновь обострилась проблема целостности человека. На уровне медицинском психосоматика введена в МКБ-10 кодом F45 «соматоформное расстройство»; психологический компонент любой болезни - также блоками F54 «Психологические и поведенческие факторы, связанные с нарушениями или болезнями, классифицированными в других рубриках» и F59 «Поведенческие синдромы, связанные с физиологическими нарушениями и физическими факторами, неуточненные». В этой связи под вопрос поставлено само понимание термина «здоровье». Вообще что значит «быть здоровым», достоверно не известно никому, и уж тем более теоретической медицине, которая не имеет «достаточных методологических средств в описании системной целостности человеческого существования…» [4] Попутно вновь поднята тема о различиях болезни соматической и психической, а также о сути так называемых «пограничных состояний».

3. В который раз (со времен схоластов) поднят вопрос о природе реальности и, соответственно, об отсутствии достоверного рационального или иррационального знания о психике и человеке в целом, которое могло бы создать методологию в основе психотерапии. Фактически вопрос о реальности расщепляется на три вопроса: о доверии (методу ли, психотерапевту ли), о выразимости реальности опыта одного человека словами или иными знаками, понятными другому, и вопрос о локализации реальности (res – вещь, реальность вещественна). Так, например, клиента беспокоит красная роза. Но не столько роза, сколько краснота. Где эта краснота: в голове, на клумбе или на чашке психотерапевта? Или же все дело не в qualia (качествах), а в способе означивания, в словах? Или в улыбке клиента, в его эмоциях и настроении? Другой пример: трансмодальные превращения в НЛП работают (при условии доверия клиента методу), но нет достоверного знания – почему, есть только разные модели [5].

4. И наконец, поднят вопрос о своеобразии функции, которую психотерапия выполняет в культуре, в частности, функция «поведенческого нормирования» [6] в духе высказывания Фрейда о цели психотерапии «заменить чрезмерные мучения невротика нормальными страданиями повседневной жизни» [7]. Психотерапия зачастую рассматривается как своего рода «ритуальная игра» в клиента и психотерапевта. Два человека играют в игры «нужны ли мы себе» или «нормален ли я». При этом нужны ли и какова норма – оба не знают, но при этом один делает вид, что знает, как узнать, а второй играет в страстно желающего узнать это. Эти игры плавно переходят в игру «в Станиславского» - кто первый скажет «не верю». И обратно. И до бесконечности. В этой связи напомню слова Ю.Лотмана о том, что «норма не имеет признаков. Это лишенная пространства точка между сумасшедшим и дураком» [8] - по сути, это попутно возникающая тема о свободе и связанных с ней личностных и социальных явлениях.

Эти четыре рубрики по сути, точки разветвления: нерешенные проблемы и вопросы без ответов торчат из них во все стороны. Нам важно на первой фазе анализа очертить поле, формирующее контекст «ситуации психотерапии». Ясно видно, что ситуация понимается как целенаправленное социальное взаимодействие и как познавательный процесс. Эти два момента мы должны учитывать на последующих фазах анализа.

Фаза первая.

Итак. Термин «психотерапия» - составной: психо + терапия.
Здесь есть несколько ракурсов.

А. «Терапия» – входит в смысловое поле «медицины» как часть оппозиции «хирургия \ терапия». Здесь в целом существенна следующая смысловая разница: хирургия связана с работой руками (cheir, рука + ergon, работа, греч.) и проникновением через границы человеческого тела, терапия же эту границу не нарушает.

Но вот врач (психиатр), который «уходит в психотерапию». Возникает законный вопрос о разграничении: в обоих случаях он будет заниматься душой (psyche), но, видимо, по-разному.

Для сколь-нибудь вменяемого разграничения нам придется разобраться в семантических полях психо-терапии, психо-логии и псих-иатрии. В терминах заложено то, что связано с душой: терапия (therapeia = забота, но therapion – проводник, инструктор путешественника), логос (познание), иатрия (iatria = врачевание, от iatros = врач [9]). Термины переплетаются, однако, мы ясно видим, что на два термина, отсылающих к определенному опыту, приходится один, четко выводящий на ситуацию познания, и вот тут возникает вопрос, может ли психо-логия оказаться общим основанием познания в опыте как заботы, так и врачевания?

Б. Первая часть трех терминов едина: psyche - душа, термин со времен Древней Греции выводящий на предельные основания бытия, на мифы о сотворении и круговороте жизни. Через Психею, как воплощение psyche мы имеем выход на poesis через причиннность особого рода (Аристотель) или на нормативность этики (у орфиков) или через платоновские «воспоминания» [10]. От корня psyche мы имеем важнейший термин «психика», как присущее Психее, psychikos (душевное, как свойство «вдувания» жизни).

Итак, мы на подступах к очень странному вопросу: что значит «знать» о душе? И если для меня это знание самоочевидно (формула «я знаю: у меня есть душа» фактически означает «я знаю, что я живой») – то как в принципе возможна такая самоочевидность? И коль скоро так, то знание о душе являет себя через эту самоочевидность, через особое состояние свидетельствования.
Второй вопрос не менее странный: являет ли себя состояние свидетельствования как опыт?

Фаза вторая.

1. Если в Древней Греции был туризм, то инструктора туристов называли бы Therapion. Деятельная забота о подопечном (therapia) на маршруте вряд ли возможна без точного и досконального знания территории. В том числе знания примет и ориентиров; в том числе определенного опыта следопыта. В той же Древней Греции указатель на отсутствующее называли symbolon. Повернем ситуацию: если возможен «инструктор движения по территории души», то этот инструктор должен располагать определенным опытом как минимум, использования символов, обозначающих какие-то «душевные содержания». Допустим, что это так и есть; в таком случае мы будем иметь довольно развернутую метафору, в основании которой лежит опыт свидетельствования некоторых содержаний, явленных как означивание. Содержания эти со времен Древней Греции обозначаются как разграничение logos/eidos. Logos, как «внутри-смысловое становление сущности» [11] и Eidos, как целостный «смысловой слепок» сущности [12]. Фактически мы имеем дело со свидетельствованием данного как становящегося, мы представляем данное как длящееся, несвершенное, находящееся в движении, мы свидетельствуем ускользание. В этом смысле означивание ускользающего будет самой ситуацией свидетельствования.

2. Известен диалог, получившие название «иллокутивное [13] самоубийство»:
- Ты жив?
- Нет.
Известен также диалог, который можно назвать «иллокутивным недоразумением»:
- Ты спишь?
- Да.
Оба диалога характерны тем, что целью вопроса является факт ответа на него, но не содержание ответа [14]. Иными словами, ответ на вопрос равносилен свидетельству; формально - не несет содержания, кроме своего рода «моментального слепка» ситуации, и, в сущности, является высказыванием не логическим, а эйдетическим. Мало того, выражения типа «я чувствую» являют собой тот «живой момент»[15], который присутствует в смысле, но не совпадает с содержанием мысли (с-мысл = соприсутствие мысли, свидетельство мысли).

Парадоксальная ситуация: мы оказались в ситуации свидетельствования, в которой под вопрос ставится возможность мыслить – как о самом свидетельстве, так и о ситуации. Само состояние свидетельствования – самоочевидно, и из этой очевидности не вытекает с необходимостью осмысление и тем более означивание. Вероятностная картина парадокса усугубляется еще одним моментом: фактически сознание всегда свидетельствует себя; любое состояние может быть содержанием сознания, но может ли сознание свидетельствовать это содержание в себе?

Таким образом, мы приходим к весьма странной конструкции: мы имеем, с одной стороны, свидетельствование, данное как процесс (метафорически – как некоторый маршрут), который – в практической ситуации – проходят оба – и клиент, и терапевт. При этом в условиях невозможности означивания «ключевых точек» этого пути предполагается, что через терапевта выступает явленная забота (поддержка через соприсутствие очевидности свидетельствования пути клиентом). С другой стороны, ситуация невозможности иных, кроме эйдетических, выражений делает принципиально невозможной логическое (системное) моделирование ситуации. В существующих «социальных координатах» психотерапевтическая ситуация может являть себя в эстетическом или теологическом свидетельствовании [16], что в крайних формах противоречит и устремлениям психотерапии обрести «научность», и существующей ныне методологической «таблеточной» установке.

Следует сказать вот еще что: сознание, свидетельствующее себя и сознание, мыслящее себя – все-таки различны по сути. И если можно свидетельствовать нечто, за-предельное мыслимому, то помыслить запредельное мысли невозможно. В этом – один из «предельных вопросов» психологии: если из мысли об очевидности своего «я» человек каким-то скачком переходит к свидетельствованию этой очевидности, то возможно ли «полное я» [17] в своей самоочевидности.

Примечания:

[1] Eysenk H. The effects of psychotherapy: an evoluation. Journal of consulting psychology, 1952, V. 16, P.319-324, цит. по Е.Ромек. Феноменологический метод и дилемма психиатрии: Бинсвангер и Гуссерль // Вопросы философии, 11, 2001, с. 80-92.
[2] См, например, М.И.Яновский. О классификации психологических теорий. // Психологический журнал, 2004, т. 25 №3, с. 103-106.
[3] Н.С.Юлина. Тайна сознания: альтернативные стратегии исследования. Ч.2 // Вопросы философии, №11 2004, с. 150-164.
[4] Т.О.Бажутина. Пропедевтика философии и философские основания медицины. Новосибирск, 2001, с. 135.
[5] Здесь возникает проблема вероятного знания, выводящая на осмысление базовых сцепок «возможное – действительное» и «реальное – виртуальное», лежащие в основании самых острых на данный момент дискуссий о предметности и научности психологического знания и самоосмысления психотерапии как науки.
[6] У Блейлера: «…определение душевной болезни для практических потребностей совершается по признакам социальными, а не медицинским» (Э.Блейлер, Руководство по психиатрии, 1921, репринт М.,1993 с.136)
[7] Цит. По: С.Гроф. За пределами мозга. М., 1993, с.357
[8] Ю.М.Лотман, Культура и взрыв М,1992, с.76
[9] От «врать» и «ворчать», (М.Фасмер, Этимологический словарь русского языка т.1, М.,2003., с. 361)
[10] М.Петров. Психея // Философская энциклопедия, т.4., М., 1967, с.414.
[11] А.Ф.Лосев. Философия имени. – в кн. Из ранних произведений, М.,1990, с.102
[12] А.Ф.Лосев. op.cit, с. 97, 100.
[13] Иллокутивный – относящийся к так называемой «коммуникативной силе» перформативного высказывания (которое равносильно совершаемому действию, напр., «я говорю»)
[14] Н.Малкольм. Состояние сна. М., 1993, с. 52.
[15] М.К.Мамардашвили. Мысль в культуре. – в кн. «Как я понимаю философию», М., 1992, с. 151
[16] Налицо резкий всплеск интереса психологов, психотерапевтов, психиатров к практикам «иррационального знания» - арт-терапии, телесноориентированным подходам, к моделям «личной мифологии», трансперсональным и иным методикам «расширения сознания» (см, например, В.В.Кучеренко и соавт. Измененные состояния сознания: психологический анализ. // Вопросы психологии, №3 1998, с. 70-77), методикам, ориентированным на «архетипические» модели (см., например, Е.Ю.Завершнева. Превращенные формы в теории архетипов К.Г.Юнга.// Вопросы психологии, №6 – 1999, с. 70-77). Эти практики имеют в своей основе либо сильнейший эстетический компонент, либо сводятся к ситуации веры (распространена, в частности, точка зрения, что в современной атеистической культуре психотерапия взяла на себя социальные функции религиозного толка, чего, в частности, стоит «христианская психология»). Подробнее о кризисе рациональной психологии – см. А.В.Юревич. Методологический либерализм в психологии // Вопросы психологии, №5- 2001, с. 3-18. В сфере собственно философской к проблематике иррационального знания в культуре и в эстетических феноменах обращается, например, В.В.Кортунов.
[17] «Акт очевидности есть акт синтеза», по Гуссерлю, «придающий интенции абсолютную полноту содержания» - В.И. Молчанов. Различение и опыт: феноменология неагрессивного сознания. М.,2004, с.115. См. также: В.А. Барабанщиков. Онтологические характеристики перцептивного процесса // Психологический журнал, 2001 т.22 №5, с.17-28 и А.В.Мцхветадзе. Вновь о проблеме человеческого «я» // Вопросы философии, №7 – 2000, с. 132-137.

[Алексей Воробьев]

С большим интересом прочитал предложенную работу. Лично мне не раз приходили на ум мысли о том, что и в психотерапии, а еще более в психиатрии «врачеватели душ» неизбежно находятся в полном неведении относительно того, как и что собственно они лечат. Принятые методы и техники лечения позволяют полностью игнорировать это неведение, и даже классифицировать официальную медицинскую психологию как научную. Но опробованная в естествознании научно-методологическая установка в отношении знания о психическом может работать только весьма в странном режиме; игнорирование этих странностей для современного учения о душе давно сделалось его отличительной чертой. ( В лучшем случае признают, например, что МКБ-10 являет собой определенную уступку описательно-феноменологическому подходу в диагностике, но принципы самой диагностики – вне сомнений.) В связи с этим весьма похвально Ваше обращение к истокам происхождения смысла тех терминов, которыми оперирует психология. Если быть к этому происхождению внимательным, то древние слова могут поведать много что интересного, но дело еще и в том: как далеко можем или захотим мы заглянуть в ту «кроличью нору», которая на нынешнем жаргоне называется «биосоциальным диалектическим единством человека»?
Каково Ваше собственное видение подобной перспективы?

[Александр Крамер]

... как далеко можем или захотим мы заглянуть в ту «кроличью нору», которая на  нынешнем жаргоне называется «биосоциальным диалектическим единством человека»?
Каково Ваше собственное видение подобной перспективы?

Проблема заключается в том, как мне кажется, что существует "вилка" - (а) о человеке ("другом") можно выносить суждение исключительно на основе видимого со стороны поведения, здесь даже гуссерлвская "эмпатия" не спасает; (б) предсказать поведение самого себя исходя из "внутренней самоочевидности" тоже далеко не всегда возможно. Объяснить же, что в поведении от социума, а что от деревьев и китов - отличить невозможно, хотя бы оттого, что недоказуемо.

Попутно замечу. что dia + lektos означает разделение разговора. К "делимому единству" в виде "системного подхода" и ОТС у меня есть свои счеты, - но ведь это глобальное недоразумение - человеческое не делится без остатка на социо и биологическое! Что в остатке? Непонятно...

Перспектива лично с моей колокольни (скажем так, в "психоисторическом" разрезе) расценивается как путь в колее двух как минимум сценариев развития событий.

Первый: назовем его условно "избыток научности". Научность. как известно, предполагает выводимое объяснение объективных предметов. Объективным в плане человека является его организм. Объективным является факт взаимодействия индивидов. Взаимодействие индивидов, соответственно, объясняется работой организма и наоборот. Будут находиться все более мелкие структуры, кои будут назначаться ответственными. Юма забыли, забыли крепко, но что ж поделать. За необъяснимое, разумеется, объективно возникающее, назначить ответственным "бессознательное" и вообще свести все необъяснимое к метафоре. Необъяснимое будет накапливаиться в так называемых "пограничных состояниях", объяснений вразумительно научных будет все меньше, в результате все необъяснимое о психике из "кроличьей норы" науки будет выпнуто (буквально) в культуру, где его мигом поделят религия и искусство (пока два института, где иррациональная часть человека находит себе место). В результате на тех, кто занимается научно психикой, возникнет сильное давление обвинений в "автоматизации человека" - в ответ будет пущено в ход "психотронное оружие" (если его нет, его выдумают). Био столкнется с социальным и рискует проиграть.

Второй: назовем его условно "бессубъектным". Ученые питают острую нелюбовь к мистике. Однако после LSD и Тимоти Лири процесс легализации иррационального в рациональности цивилизации уже не остановить. Мистический опыт уже имеет быть фактором социального объединения людей, неудовлетворенных рационализмом. Отрицание субъекта в пределе приводит к отрицанию собственно социальности взаимодействия, как результат - чревато вспышками а- и антисоциального поведения людей по мистическим мотивам. Часть этих людей охотно подберут агрессивные политики, часть - агрессивные религиозные персоны. В результате встает вопрос "кто сильнее", буквально, пресловутый соцдарвинизм. В результате - распад социо.

Впрочем, все это спекуляции. Если отвлечься от футурологии, нет ни одного вменяемого доказательства «биосоциального единства человека». Единство предполагает наличие явных или скрытых, но существующих взаимозависимостей. На данный момент это существование аксиоматически заявляется или не допускается. Доказательств тому нет.