Итак, согласно правдоподобному рассуждению, следует признать, что наш космос есть живое существо, наделенное душой и умом… Платон. «Тимей». У Гете есть интересная мысль о том, что человек остается реалистом только до пяти лет, после чего живет в мире несбыточных фантазий. Любому, кто общался с маленькими детьми или наблюдал за их поведением, это может показаться парадоксальным. Какую реальность отражает улыбка нарисованного солнца или желание наказать скользкую ступеньку? Ребенок наивно полагает, что в мире нет ничего неодушевленного. Так же воспринимало мир «архаическое» сознание. Об этом неоднократно упоминал известный исследователь «примитивных» культур Леви-Брюль: «Поскольку все существующее имеет мистические свойства и эти свойства по своей природе более важны, чем те, которые познаются нами при помощи чувств, постольку различение живых существ и неодушевленных предметов не столь интересно для мышления первобытных людей, сколь для нашего. И, действительно, первобытное мышление весьма часто пренебрегает этим различением. Например, скалы и утесы, положение или форма которых поражает воображение первобытных людей, легко принимают священный характер благодаря мистическим свойствам, которые им приписываются. Такая же мистическая способность признается за реками, облаками, ветрами, и части пространства, и стороны света имеют мистическое значение». Первобытный человек не разделял природу на живую (организованную) и неживую (неорганизованную), считая, что ей присуще внутреннее организующее начало. Его можно отождествить с мана меланезийцев. И, даже зная о своей будущей смерти, человек никогда не верил в ее реальность. Об этом свидетельствуют первые захоронения, которые были уже у неандертальцев – умершим придавали положение зародышей в утробе матери и посыпали их охрой. Через свое эмоциональное отношение к миру люди возвращались к инстинктивному ощущению единства с ним, благодаря которому живое не знает и не боится смерти. Из этого ощущения возникли первобытные космогонические мифы, рассказывающие о сотворении порядка их хаоса и вечности самосозидающей природы. Опровержением безысходности и бессмысленности бытия стало искусство, способное к постижению мира не вне, а из человека. И в первых философских учениях мир представал одушевленным целым, где хаос и смерть мгновенны перед лицом вечной гармонии. Мыслители Запада и Востока пытались выразить разными словами одну и ту же истину, известную любому ребенку: «Как из пылающего огня тысячами вылетают искры, так различные существа рождаются из неуничтожимого и возвращаются в него же» («Мундака-Упанишада»), «Человек следует законам Земли. Земля следует законам Неба. Небо следует законам Дао, а Дао следует самому себе» (Лао-цзы), «Одно и то же является живым и мертвым, бодрствующим и спящим, молодым и старым, ибо это, изменившись, становится другим, а другое, изменившись, становится этим» (Гераклит). Однако в морской цивилизации Запада человек находился в условиях постоянного противоборства со своим естественным началом. Нус Анаксагора, демиург Платона, перводвигатель Аристотеля, Бог Августина и Фомы Аквинского отразили величие человека-творца, мужественного победителя грозных стихий. Но невозможно победить живое, не отняв жизнь. Об этом напоминает притча из древнего даосского трактата: «Некий сунец за три года вырезал из нефрита для своего государя лист дерева чу, такой совершенный – в зубчиках и со стебельком, в жилках и волосках, такой сложный и блестящий, что его нельзя было отличить от настоящих листьев, даже смешав с ними.… Услышав об этом, учитель Ле-цзы сказал: «Если бы небо и земля, порождая вещи, создавали за три года один лист, то растений с листьями было бы очень мало. Поэтому мудрый человек полагается не на знание и мастерство, а на естественный процесс развития». Человек в континентальных крестьянских цивилизациях Востока никогда не забывал о том, что он – только один из многих путей творческого самосозидания вечной природы. Разуму он предпочитал интуицию, а науке – искусство. Наука, помогавшая человеку создавать искусственные системы, не могла объяснить развитие систем естественных. Вслед за Исааком Ньютоном, ученые 17-19 веков предпочитали вводить некую сверхъестественную причину, управляющую этим развитием, чем искать ее в самих естественных системах. Мерой истинности суждения была его проверяемость. После открытия второго закона термодинамики в науке господствовало представление, что для материальных систем базовым является состояние термодинамического равновесия (хаоса). Рано или поздно все они должны прийти к разрушению своей упорядоченности. Любая наблюдаемая смерть есть образ грядущей тепловой смерти Вселенной. Лишь в 20 веке наука окончательно отказалась от декарто-ньютоновского понимания мира «как машины» и признала, что законы классической механики справедливы только для замкнутых изолированных материальных систем. Они могут быть созданы человеком, но не природой. В ней все системы обмениваются друг с другом энергией и веществом и находятся в состоянии, далеком от хаоса. Причинная связь между взаимодействием систем и их упорядоченностью стала объектом исследования теории самоорганизации (синергетики). Она провозгласила отказ от образа мира, построенного из «кирпичиков» материи (молекул, атомов, элементарных частиц) в пользу мира, представляющего совокупность взаимодействующих открытых нелинейных систем. В таких неравновесных системах спонтанно возникают различные формы их организации, названные одним из основателей синергетики, Ильей Пригожиным, диссипативными структурами. Получается, что хаос, разрушение, смерть – это не отсутствие, а потенциальная возможность порядка. В своей программной работе «Порядок из хаоса» Пригожин так охарактеризовал отношения между субъектом и объектом познания, сложившиеся в современной науке: «Природу невозможно описывать извне, с позиций зрителя. Описание природы – живой диалог, коммуникация, и она подчинена ограничениям, свидетельствующим о том, что мы макроскопические существа, погруженные в реальный физический мир». В деятельности субъекта познания многое перестает быть неясным и непонятным, если представить его открытой системой с нелинейными неравновесными отношениями. С точки зрения синергетики главным признаком хаотического состояния системы является некогерентное поведение ее элементов, не способных к образованию устойчивых упорядоченных структур. Выход системы из состояния хаоса достигается через взаимодействие с внешней средой, заставляющее элементы системы «проснуться от гипнотического сна» и «почувствовать» друг друга. Так возникает диссипативная структура. Она продолжает изменяться под воздействием извне. Если хаос можно отождествить с незнанием, то выход из него – с внезапным озарением, позволяющим поступить правильно в определенной ситуации. Лао-цзы считал, что поиски знания бесплодны, оно приходит к нам извне, заставляя следовать по предначертанному пути всего сущего – Дао: «Я подобен ребенку, который не явился в мир… Я сердце глупого человека. О, как оно пусто! Все люди полны света. Только я один подобен тому, кто погружен во мрак. Все люди пытливы, только я один равнодушен». Обращаясь к феномену непосредственного знания (интуиции), мыслители, так или иначе, связывали его с процессом организации устойчивых структур в Универсуме. По мнению Платона, интуиция – «ноэзис» есть постижение Гиперурании – мира вечных и неизменных эйдосов, образующих вещи из косной изменчивой материи (хоры). Для Аристотеля интуиция – «ноэзис ноэзеос» - чистое мышление Бога-перводвигателя, имеющееся в каждом из нас. Немецкие романтики считали, что религиозная интуиция позволяет нам находить глубинные смыслы во всем обусловленном, относительном, конечном и выражать их через символы в своем творчестве. Шопенгауэр видел в непосредственном знании возможность открыть намерения самой жизни, а не создаваемых ей индивидуальностей. Анри Бергсон был первым, кто назвал интуицию прямым отражением «жизненного порыва», организующего косную распадающуюся материю. С его точки зрения интуиция есть инстинкт, позволяющий живым организмам оставаться частью этого порыва: «Инстинктивное знание, которое один вид имеет о каком-либо частном аспекте другого вида, коренится, таким образом, в самом единстве жизни, которая, по словам одного древнего философа, есть целое, самому себе симпатизирующее». Чтобы воздействовать на инертную материю, виды живого находят все новые и формы взаимодействия друг с другом. Они ведут себя как элементы открытой нестабильной системы, внешней средой для которой выступает весь неорганический мир. Такими же системами являются и сами виды, и составляющие их популяции организмов.
Рассматривая все живые системы как открытые и неравновесные, можно провести аналогию между возникновением у них новых свойств в процессе эволюции и образованием диссипативной структуры. Выдающийся биолог и философ Конрад Лоренц подчеркивал отсутствие отдельной причинной цепи от системной целостности к ее элементам. Чтобы объяснить как «возникают новые системные свойства, ранее не существовавшие даже в зачаточном виде», он ввел понятие фульгурации ( от лат. «фульгурацио» – сверкание молнии). Синергетика утверждает, что неустойчивое состояние элементов открытых систем приводит к постоянным флуктуациям. Под влиянием одной из них система переходит к качественно иному, по сравнению с прежним, состоянию. Этот переход носит разовый и необратимый характер. По мнению Лоренца, необходимо навсегда отказаться от представления, что движущей силой эволюции являются постепенно накапливаемые малые случайные изменения в организмах – мутации. Новое в живых системах возникает, когда последовательность процессов, воздействующих друг на друга в определенном порядке, замыкается в контур и последний процесс начинает воздействие на первый. Это всегда неожиданное событие Лоренц и называет фульгурацией. Процесс эволюции, таким образом, состоит в том, «что некоторое число различных и ранее функционировавших независимо друг от друга систем интегрируется в некоторое целое высшего порядка и что в процессе такой интеграции в них происходят изменения, делающие их более подходящими для сотрудничества со вновь возникающей целой системой». Неживые, биологические и социальные системы обнимают друг друга в едином дыхании бесконечной «творческой эволюции». Синергетика подтверждает и наполняет конкретным научным смыслом древнейшие представления об одушевленности сущего, присутствии в нем вечного божественного начала. «Бог не творец, а разум Вселенной», - такими словами завершил свою книгу об универсальном процессе самоорганизации друг и сотрудник Пригожина, выдающийся австрийский философ Эрих Янч.