Эпиграф:
«И последнее. Совершенно бессмысленно искать, что первично. Человек в себе или человек общественный. Первый относится к живой системе, вторая система к социальной…Что то молчит Павел, аргументов не хватает что ли?» (Евгений Волков тема: «Круги мышления»).

Согласно установившейся научной точке зрения человеческое сознание появилось в форме так называемого первобытного коллективного сознания. На мой взгляд, необходимо, чтобы в дальнейшем не путаться, разделить форму коллективного сознания на три вида, учитывающих особенности существования коллективного сознания в течении всей эволюции человека разумного: пра-коллективное («стадное сознание»), первобытное коллективное и современное коллективное.
1. Первый вид, в отличие от двух других, на сегодняшний день не существует, но в общих чертах реконструируется по представлениям об антропосоциогенезе, как переходный от стадности до первобытного коллективного.
Поскольку появление первобытного коллективного мышления связано с переходом человека из животного состояния к разумному, обойтись без проведения хотя бы внешнего (но существенного) различия между инстинктом и разумом нельзя, как во избежание спекулятивного отождествления инстинкта и разума, так и для иллюстрации общих тенденций эволюции природы в процессе становления разума (сохранить «пропорциональность» между «Сциллой и Харибдой» избыточной биологизации и социализации человека в теориях антропосоциогенеза). В своём крайнем «дремучем» состоянии – инстинкт – это врожденная и строго координированная форма поведения животного, осуществляемая под влиянием основных биологических потребностей. Инстинкт отражает полезный опыт предыдущих поколений данного биологического вида. Таким образом, основная черта инстинкта: опыт инстинктивного поведения приобретается и закрепляется на ГЕНЕТИЧЕСКОМ уровне, т.е. КОСВЕННО через генетические мутации и естественный отбор. Отсюда: 1) родовая (видовая) однообразность инстинктивного поведения представителей одного вида; 2) «машинообразность» инстинкта; 2) замедленность эволюции (приспособляемости) к изменяющимся условиям (пример: «сельское хозяйство» появилось у муравьёв на 50 млн. лет раньше, чем у человека (10-12 тыс. лет назад) - результаты, достигнутые человеком за столь короткий срок не могут не впечатлять).
Обычно различие между инстинктивным поведением животного и разумным поведением человека основывают на очевидном факте: «Как сами орудия, так и умение пользоваться ими есть продукт длительного процесса исторического развития человека, результата деятельности многих поколений людей. Но эти умения не закрепляются мозгом так, чтобы они могли наследственно передаваться последующим поколениям. Каждому человеку каждого нового поколения приходится учиться этим способам, овладевать ими в процессе своей жизни. То же и в отношении речи» (http://revolution.allbest.ru/psychology/00037564_0.html ). Таким образом, главным отличием разумного поведения от инстинктивного полагается возможность ОБУЧЕНИЯ, НАКОПЛЕНИЯ и ПЕРЕДАЧИ опыта при жизни ОДНОГО поколения. Однако, это есть ГЛАВНОЕ преимущество, но не отличие разумного поведения от поведения животного ВООБЩЕ. Если проследить по ступеням эволюции животных, то можно легко обнаружить, как ВРОЖДЁННЫЕ инстинкты постепенно начинают «обрастать» УСЛОВНЫМИ (т.е. приобретёнными ПРИ ЖИЗНИ ЖИВОТНОГО) рефлексами. Так, если, например, крокодилы, практически, не подвержены дрессировке, змеи, рыбы способны использовать своё потомство в качестве пищи, то млекопитающие не только выполняют охранительную функцию до взросления своего потомства, но и ОБУЧАЮЩУЮ.
Главное отличие разумного поведения скрыто в явлении «тормозящей» инстинкты функции: «Любая форма обучения строится на основе инстинктов, которые постепенно отступают на второй план, а ведущую роль начинают играть уже приобретенные новые связи. С этих позиций воспитать человека значит прежде всего выработать способность ПОДАВЛЯТЬ и направлять инстинктивную деятельность в необходимое русло. Вместе с тем следует учитывать, что в ряде случаев, когда контроль коры мозга за нижележащими, подкорковыми структурами ослабевает (например, в состоянии сна, опьянения, при действии наркотиков и т.д.), инстинктивная деятельность проявляется в яркой форме (например, в форме повышенной сексуальности, агрессивности и т.д.)» (http://revolution.allbest.ru/psychology/00037564_0.html). Без тормозящей функции условные рефлексы были бы только «на службе» инстинктов, и никакой «ведущей роли» «новые связи» выполнять не смогли бы. Без этой тормозящей функции приобретаемый при жизни опыт был бы сильно, СУЩЕСТВЕННО ограничен в своей свободе деятельности сферой действия инстинктов. Но, чтобы «тормозить», условно рефлекторная деятельность так или иначе должна приобрести НЕКОТОРУЮ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ от инстинктов: СЛЕДСТВИЕ развития инстинктов должно приобрести СОБСТВЕННУЮ СУЩНОСТЬ, которой, собственно, взяться больше неоткуда, кроме ОБРАЗОВАНИЯ условными рефлексами СОБСТВЕННОЙ ЦЕЛОСТНОСТИ, откуда, в общем-то, и проистекает ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ условие становящегося мышления образовать СВОИ так или иначе ЗАМКНУТЫЕ «круги» существования. Таково, на мой взгляд, требование к становящемуся мышлению.
Какова же роль стадности в этом процессе?.. Каким образом стадо начинает превращаться в коллектив?.. Обратимся к неразумной природе. В самом общем виде стадность имеет своим основанием так называемый «эффект группы», проявляющийся как у растений, так и у животных… Удивительно: самая жестокая конкуренция проявляется между смежными видами и внутри вида… Но, с другой стороны, именно внутри вида проявляется и комменсализм: «Чем старше участок леса, тем легче обычно заметить на плане, что со временем деревья словно «стягиваются», «собираются» в группы, «сбегаются» друг к другу.
В естественно образующихся гнездах лесных древесных пород отражается действие важнейшего закона жизни видов. Этот закон и положен в основу предложенного академиком Т. Д. Лысенко метода гнездовых посевов леса, вызвавшего в свое время столько страстных, кое-где по сей день не утихших споров. Зачем сеять дуб гнездами? Оказывается, всходы желудей в гнездах пробиваются дружнее, летом дубки притеняют друг друга в гнезде, а осенью слой опавшей листвы плотнее и надежнее укрывает, мульчирует почву. Корневая система дубков здесь гуще — значит и почва, начиная с весны, лучше проветривается, а это тоже улучшает условия роста… В группе деревья устойчивее против ветра, их переплетающиеся кроны образуют более густую тень, а густая тень надежнее глушит на земле под ними опасные сорные травы. Сросшиеся и закольцованные в почве мощные корневые системы успешнее добывают питание деревьям, а если какое-нибудь из них погибло, корни могут остаться живыми и продолжают нести свою службу, отдавая сохранившимся и влагу и питательные соли земли…Общественные насекомые живут в группах ЗНАЧИТЕЛЬНО ДОЛЬШЕ, чем изолированные, — таков окончательный итог серии описанных здесь работ французских энтомологов…Явление, о котором в этой главе идет речь, прослежено также на комнатных и плодовых мухах, на тараканах, долгоносиках, чернотелках, на саранче…И это не только у насекомых. Невероятные вещи обнаруживаются, например, в аквариумах, где долго содержались какие-нибудь рыбы. Казалось бы, возможности для их развития здесь если не совсем исчерпаны, то уж наверняка обеднены, ухудшились. Так оно часто и бывает. Но некоторые рыбы растут в воде, где до них жили такие же, как они, несравненно быстрее и лучше, чем в свежей…. К сходным выводам приводят опыты с животными и птицами» (http://muravko.ru/effekt-gruppi-1.html). Что-то, следовательно, должно компенсировать «конкурентную борьбу за общий ресурс»?.. Опять же, явление стадности при комплексном подходе не менее сложно, чем инстинкт. Однако останавливаться на очевидном: «стайка рыбёшек – стайка (а не пара) глаз, обладающая ОДИНАКОВЫМ инстинктивным поведением (по любой рыбёшке, находящейся в «поле видимости» (в «рецептивном поле») другой рыбёшки, эта другая рыбёшка может «оценить» и то, чего сама не видит»; или на коллективной защитной функции (десять сильнее одного); или охранительной функции потомства, очевидно, будет недостаточно. Большую роль в развитии психики животного играет процесс ОБУЧЕНИЯ: «Наблюдения над сотнями цыплят, содержавшихся в одиночку и парами, помогли измерить, сколько времени каждому требуется, чтобы, выйдя из клетки, добраться до корма. И вот уже в парах цыплята оказались, как правило, проворнее и сметливее» (http://muravko.ru/effekt-gruppi-1.html). Кроме того, увеличение среднего времени жизни особей в стаде делает общий операционный («живой») опыт стада более богатым, создаёт условия для более правильного отбора оптимальных вариантов деятельности, укрепляет «традицию» (передача опыта «через поколение») и, в то же время, увеличивает значение индивидуального опыта. Последнее имеет большое значение УЖЕ только по отношению к другой возможности стада – СПЕЦИАЛИЗАЦИИ его членов. Очевидны преимущества СТАДНОСТИ («эффекта группы»)…

Примечание-пояснение для Евгения. Понимаете, в Вашем изложении: «Первый относится к живой системе, вторая система к социальной…» это звучит так: животное в себе – относится к живой системе, стадное животное – к стадной… Вы, наверное, видите в этом какой-то глубокий смысл. Я- нет. Особенно, если учесть, что животное тоже можно воспринимать, как «высокоорганизованное стадо клеток».

Ничего не могу поделать… На мой взгляд, классики МЛФ совершенно правы: именно труд, или более широко – ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРАКТИКА сделала из обезьяны человека (и является не только критерием истинности, но и истоком ЛЮБЫХ – даже самых идеалистических – мировоззрений). Именно она объединяет биологические, экологические и этологические «стрелы» развития (самоорганизации материи), ведущие к образованию феномена человека в природе. Вопрос ДЛЯ МЕНЯ заключается в том, каким образом это произошло (и какая роль ПРАКТИКИ в этом). Конкретно: как труд сделал возможным переход от стадности к коллективности? Оставляя в стороне эволюцию очень важной «эмоциональной составляющей», я здесь остановлюсь на оставшейся ЛИНЕЙНОЙ (после подобного упрощения) зависимости превращения инстинкта и стадности под влиянием труда в разумность и общественность. Здесь я связываю потребность ко «сверхспециализации» членов проточеловеческого стада с невозможностью «разового» (субъективного) образования целостности разума в привычном смысле, основываясь на «гибкости» образующихся в процессе обучения и индивидуальной ПРАКТИКИ всё более усложняющихся условных рефлексов проточеловека по сравнению с наследственными «жёсткими» инстинктами. «Сверхспециализация» проточеловеческого стада заключается в УСЛОЖНЕНИИ обычной специализации в животном стаде за СЧЁТ специализации членов стада в ТРУДОВЫХ операциях по НАХОЖДЕНИЮ и ИЗГОТОВЛЕНИЮ предметов труда, а также при УПОТРЕБЛЕНИИ этих предметов в процессах жизнедеятельности. ПРЕИМУЩЕСТВА условных рефлексов перед инстинктами при этом заключаются в том, что:
1) в процессе жизнедеятельности «проточеловека» они способны ИЗМЕНЯТЬСЯ;
2) быть «фрагментарными», а значит, многочисленными. ПЕРВОЕ проявление относительной самостоятельности (трудовой) «цепи» условных рефлексов – «соединение» ими, как «мостами» различных инстинктов и «лавирование» между мотивами, потребностями этих РАЗНЫХ инстинктов.
При этом ОБЫЧНЫЙ эффект «стадной специализации», особо проявляющийся при экстремальных ситуациях (например, при загонной охоте), превращается в эффект «стадного сознания»: быстрая смена событий, обстоятельств приводит к потребности одновременного «ухода», смены «специализации»: загонщик может стать САМИМ охотником, одна «цепь» условных рефлексов – смениться другой. При перестройке поведения одной особи стадо ТАКЖЕ должно перестроиться в соответствии с новыми обстоятельствами, с новым поведением одного из его членов (каждый из участников охоты должен «сменить» установки своего поведения). Поскольку специализация заключает в себя РЯД условно рефлекторных причинно-следственных действий, имеющих своё НАЧАЛО и КОНЕЦ В ОБЩЕМ процессе действования стада, реализующего для стада ОДНУ цель, то смена специализации в ОБЩЕМ процессе означает ПЕРЕХОД с одной причинно-следственной, неразрывной в себе, цепи, к другой, отличной от данной, но также имеющей НАЧАЛО и КОНЕЦ в ОБЩЕЙ цепи действий стада. Этот переход в каждой ситуации был качественен (скачкообразен) для КАЖДОГО члена стада «протолюдей», но необходим для их выживания: «Так в поведении австралопитековых (?) кристаллизовались и разрастались СИТУАТИВНО-ФРАГМЕНТАРНЫЕ моменты «свёрнутого» закрепления в психических стереотипах протомысленных, проторациональных (вычленяющихся из ассоциативно-чувственного «потока» жизнедеятельности) структур, связанных с фиксацией пространственных отношений – маршрутов собирательства и охоты, ориентации на местности» (И.Л Андреев. Происхождение человека и общества. (М. Мысль, 1988. С. 151). Т.е. ГЛАВНАЯ особенность протоколллективного (стадного) СОЗНАНИЯ (мышления) заключалась в том, что КАЖДЫЙ член стада «протолюдей» имел ФРАГМЕНТАРНЫЙ набор РАЗРАСТАЮЩИХСЯ со временем условно рефлекторных «цепей» трудовой деятельности, но В ЦЕЛОМ конечная цель ВЫЖИВАЕМОСТИ стада (и, как ПРОИЗВОДНОЕ – отдельного человека), оставалась ЗА ПРЕДЕЛАМИ этих РАЗРОЗНЕННЫХ условно рефлекторных «цепей». Собственно, «стадное» сознание, как раз, и является «образцом» общественного сознания для Евгения Волкова: КАЖДЫЙ «проточеловек» вне стада НЕ ОБЛАДАЕТ сознанием, является сугубо БИОЛОГИЧЕСКИМ существом, в то время, как проточеловеческое стадо, осуществляющее НАЧАЛЬНУЮ и КОНЕЧНУЮ цель выживаемости как стада, так и проточеловека (ЗАМКНУТЫЙ ЦИКЛ воспроизводства), обладает сознанием как единой замкнутой (самодостаточной) сменой, «чередованием» мыслей.
Чем же первобытное коллективное сознание, как СТАВШЕЕ, отличается ПО СУТИ от «пра-коллективного» («стадного»)? Здесь я, в целом, опираюсь на концепцию К. Г. Юнга, суть которой заключается в том, что ГЛАВНЫМ отличием первобытного коллективного сознания от «пра-коллективного» является в моих терминах образование ИНДИВИДУАЛЬНОГО сознания на базе «тиражирования» стадного – т.е. СЛИЯНИЕ разрозненных условно рефлекторных цепей ОТДЕЛЬНОГО прото-человека в одну относительно замкнутую цепь его (проточеловека) жизнедеятельности в ПРОТООБЩЕСТВЕ. При этом человек осознаёт себя НЕОТЪЕМЛЕМОЙ частью протообщества, но ещё НЕ САМОГО СЕБЯ, как ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ (это ещё остаётся за «сферой его сознания, как индивида». В терминах К.Г. Юнга: ««Конечно, поверхностный слой бессознательного является в известной степени личностным. Мы называем его личностным бессознательным. Однако этот слой ПОКОИТСЯ НА ДРУГОМ, более глубоком, ведущем свое происхождение уже НЕ ИЗ ЛИЧНОГО ОПЫТА. Этот врожденный более глубокий слой и является так называемым коллективным бессознательным (Юнг говорит о СОВРЕМЕННОМ сознании – прим. моё (см. дальше)). Я выбрал термин "коллективное", поскольку речь идет о бессознательном, имеющем не индивидуальную, а всеобщую природу. Это означает, что она включает в себя, в противоположность личностной душе, содержания и образы поведение которые ЯВЛЯЮТСЯ ПОВСЮДУ И У ВСЕХ ИНДИВИДУУМОВ ОДНИМИ И ТЕМИ ЖЕ. Другими словами, коллективное бессознательное ИДЕНТИЧНО у всех людей и образует тем самым всеобщее основание душевной жизни КАЖДОГО, будучи по природе сверх личным….»Архетип»… значит, что, говоря о содержании коллективного бессознательного, мы имеем дело с ДРЕВНЕЙШИМИ, лучше сказать, изначальными типами, т. е. испокон веку наличными всеобщими образами…Понятие "архетип" обозначает только ту часть психического содержания, которая не прошла какой-либо сознательной обработки и представляет собой еще только непосредственную психическую данность. Архетип как таковой существенно отличается от исторически ставших или переработанных форм (мифы, сказки, тайные учения – как та часть архетипа, которая УЖЕ прошла СОЗНАТЕЛЬНУЮ обработку – прим. моё)… По существу, архетип _ представляет то бессознательное содержание, которое изменяется, становясь сознательным и воспринятым; оно претерпевает изменения под влиянием того индивидуального сознания, на поверхности которого оно возникает…» (Золотая философия_ Юнг К_Г_ Об архетипах коллективного бессознательного.htm). ПЕРВОБЫТНОЕ коллективное сознание отличается от современного коллективного сознания, главным образом (кстати, опять же – по Юнгу и Касталии «Игра в бисер. Лекция 3. htm) тем, что является ещё В ОСНОВНОМ, психическим (бессознательным) явлением. По сути, оно суть полностью ЗАМЕЩЕНИЕ явления СОБСТВЕННОГО мышления: «Субъективность первобытного человека столь удивительна, что самым первым предположением должно было бы быть выведение мифов из его душевной жизни. Познание природы сводится для него, по существу, к языку и внешним проявлениям бессознательных душевных процессов. Их бессознательность представляет собой причину того, что при объяснении мифов обращались к чему угодно, только не к душе. Недоступным пониманию было то, что душа содержит в себе все те образы, из которых ведут свое происхождение мифы, что наше бессознательное является действующим…. Едва соприкоснувшись с бессознательным, мы перестаем осознавать самих себя. В этом главная опасность, инстинктивно ощущаемая дикарем, находящимся еще столь близко к этой плероме, от которой он испытывает ужас. Его неуверенная в себе сознание стоит еще на слабых ногах; оно является еще детским, всплывающим из первоначальных вод. Волна бессознательного может легко его захлестнуть, и тогда он забывает себе и делает вещи, в которых не узнает самого себя… Все стремления человечества направлялись на укрепление сознания. Этой цели служили ритуалы, догматы; они были плотинами и стенами, воздвигнутыми против опасностей бессознательного» (Юнг. Там же)… Т.е. СВОЁ СОБСТВЕННОЕ сознание воспринималось поначалу первобытным человеком как нечто ВНЕШНЕЕ, если не навязанное кем-то, то уж, по крайней мере, не имеющее ПРИЧИНЫ в самом человеке: он сознавал, ЧТО НАДО делать и в каком порядке, но не знал, ОТКУДА у него это знание. Другими словами, как я уже сказал, первобытное коллективное сознание – это РОДОВОЕ сознание, «перемещённое» в голову КАЖДОГО члена племени, рода, «скопированное» психикой человека. Личный же опыт в сознании первобытного человека не был чем-то отдельным даже в интерпретации его (человека) коллективного сознания. Скорее, этот опыт, как не рефлектированный, был «РАСТВОРЁН» в этом сознании, был неким «оттенком незыблемого общего». Эта слабость, даже – неосознанность личностного начала первобытного человека хорошо иллюстрируется обрядом усыновления пленника племенем: «Достаточно излупить первобытного человека плетками, показать ему новый родной дом, поменять имя – и готов новый полноправный член племени. И в самом деле, какая разница? Коллективное сознание у всех индейцев одно и то же, а индивидуальная его составляющая настолько слаба, что ей (после смены имени – единственного способа для индивида определить, к какой семье он принадлежит) можно пренебречь. Таким образом, реальное управление в первобытном племени осуществляет не вождь, а коллективное племенное сознание, которое и определяет на 90% действия каждого члена племени в каждый момент времени» (НЕЙРОМАТИКА О СИСТЕМАХ УПРАВЛЕНИЯ.htm).
Собственно, разделение первобытного коллективного сознания (как собственного «отрицания») на индивидуальное и общественное, которые, тем самым, становились РАЗЛИЧНЫМИ, хотя и тесно взаимосвязанными, но ОТНОСИТЕЛЬНО САМОСТОЯТЕЛЬНЫМИ сознаниями, как по сути, так и в своём развитии, было не прямолинейным. Преимущество в этом процессе, как свидетельствует история, получило общественное сознание (мышление типа «мы – они»), где сознание субъекта, развиваясь, само по себе играло подчинённую общественному сознанию роль. Это вполне согласуется с идеей преемственности в развитии, так как именно между первобытным коллективным сознанием и общественным сознанием прослеживается несомненное ВНЕШНЕЕ сходство. Кроме того, преимущественному росту общественного сознания способствовал также ряд объективно-исторических причин.
Основополагающей является форма трудовой деятельности, формирующая сознание. Так, строительство ирригационных сооружений, характерное для первых цивилизаций, требовало в высшей степени организованного труда многих сотен и тысяч людей. В Древнем царстве Египта (до ≈2200 г. До н.э.), в государстве III династии Ура (до≈2000 г. До н.э.) характерной формой организации труда в полеводстве были рабочие отряды («ватаги»). Далее, тот факт, что: «Если иные общеисторические типы культуры например, античная культура, испытывали стимулирующее воздействие различных культур – первобытной и древневосточной, могли использовать (и использовали) их богатейший опыт и достижения, то исторической средой формирования древневосточной культуры была сравнительно однообразная среда первобытности» (Вейнберг И.П. Человек в культуре Ближнего Востока. М., 1986. С. 23), явно свидетельствует о неизбежном возникновении противостояния первобытного окружения и древневосточных культур с их напряжённым ощущением «новизны» и преимуществ своего мира.
Таким образом, развитие сознания субъекта, как личности, по-прежнему, сдерживалось его сознанием полной принадлежности, неразрывной связи между ним и коллективом. Преимущественное развитие общественного сознания в ущерб индивидуальному имело, как следствие, подавляющий всё новое сильный консерватизм древних обществ, доминирующую в их культуре (но уже не абсолютную, как в первобытном обществе) ориентацию на традицию (ритуал). «Это обуславливалось направленностью многих… предпосылок формирования культуры, но особенно сущностью самого мифологического мышления, в котором традиция прошлого, опыт предков оценивались как абсолютная истина, рассматривались как эталон для всех последующих поколений. «Древний человек жил в мире АБСОЛЮТНЫХ ИСТИН… В общественном сознании, как правило, царило ЕДИНОМЫСЛИЕ»…» (См. Вейнберг И.П. Там же. С.50).
Так есть ли основания для утверждения отличия общественного сознания по крайней мере в отношении первых цивилизаций от первобытного коллективного? На мой взгляд – есть. ГЛАВНОЕ ОТЛИЧИЕ заключается в том, что если первобытное коллективное сознание было основано на эффекте САМОорганизации ВСЕХ членов коллектива, то в древневосточные общества необходимо было ОРГАНИЗОВЫВАТЬ коллектив для выполнения тех или иных задач, стоявших перед этими обществами. И эту функцию взял на себя специальный ГОСУДАРСТВЕННЫЙ аппарат, который, собственно, и формировал для ОСТАЛЬНЫХ членов общества, грубо говоря, актуальный «на данный момент» образ ПРИЛОЖЕНИЯ архетипа мышления, наличествующего в этом обществе, к конкретной ситуации, который ДОЛЖНЫ принять за ИСТИНУ все другие (благодаря «царящему в их головах» исходному архетипу). Т.е., так или иначе, в государстве происходит РАЗДЕЛЕНИЕ общества, основанного на одном архетипе, на ДВЕ части, одна из которых МОЖЕТ и включает в себя ИНТЕРПРЕТАЦИЮ этого архетипа как основание, для осуществления НЕ ТОЛЬКО общественных, но и групповых (классовых, бюрократических и пр.) интересов, которые, вполне возможно, будут противоречить ОБЪЕКТИВНЫМ интересам самого общества в целом (нетленный пример – пирамиды в Египте). С другой стороны, к неизбежному и «рекламируемому» государством СОЗНАНИЮ качественных различий между древневосточным типом мышления (образа жизни) и первобытнообщинным, у остальных членов общества появляется сознание своей ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ принадлежности обществу (дальнейшая специализация), а значит, и самооценка («Почему – я? Потому что – лучший»), и своё отношение к государству («Меня, золотых дел мастера – и на общественные работы?!!»).
Таким образом, общественное сознание НЕ ТОЛЬКО имеет отличие от первобытного коллективного, но и НЕВОЗМОЖНО без появления, пусть и слабого, но индивидуального, подчинённого общественному, сознания.
С течением времени усиливающееся расслоение древних обществ всё более начинало противоречить диффузности мифологического мышления, что породило получившую особое распространение во II – I тыс. до н.э. на Древнем Востоке тягу к классификации явлений окружающего мира, к «каталогизированию», что, в свою очередь, должно было рано или поздно привести к пересмотру «священных текстов», к анализу понятий. Но этого не произошло в силу названных выше причин (абсолютного превалирования общественного сознания над индивидуальным), хотя, конечно, нельзя сказать, что в развитии древних восточных цивилизаций на протяжении тысячелетий вообще не было заметно движение от теогонии к космогонии. Сомнение в абсолютности истин можно обнаружить в классическом произведении древнеегипетской литературы «Песня арфиста», или в папирусе «Беседа разочарованного со своим духом». В рамках религий возникают элементы философского сознания («Упанишады» - четвёртая часть Вед, протофилософские взгляды на мир магов халдеев и т.д.). Но, оставаясь на уровне объяснения религиозных догм, они не трансформировались в новый взгляд на мир).
Следующим шагом в развитии общественного и индивидуального сознания было появление античного «феномена». В чём, собственно, просматривается его суть? В принципе, уже в древневосточных культурах наблюдается, что, конкретно, городу и горожанину «были свойственны известный динамизм, проявляющийся в значительной восприимчивости к новому, к «чужому», определённая мобильность, выразившаяся в психологической расположенности к перемене мест и ценностей, несомненный уклон в сторону универсализма…явная интеллектуальность» (Вайнберг И.П. Там же. С. 34). Во II тыс. до н.э. наблюдается процесс предоставления городам САМОУПРАВЛЕНИЯ, т.е. дела города решались собранием горожан «у ворот» и старейшинами. И, хотя в античных полисах к ВНУТРЕННЕМУ самоуправлению добавляется ВНЕШНЯЯ политическая СВОБОДА – это ещё ничего не объясняет (достаточно вспомнить о городах-государствах Шумера (III тыс. до н.э.)). В общем-то важный фактор – близость моря, дающая возможность установления непосредственных торговых связей с РАЗНЫМИ государствами, и, как следствие – обогащение сознания древних греков знанием различных общественных устройств, различных архетипов – тоже – не объясняет КАЧЕСТВЕННОГО изменения, произошедшего в сознании древних греков (сравните с финикийской культурой). ГЛАВНАЯ ПРИЧИНА отхода от мифологического мышления заключалась в ИЗМЕНЕНИИ ХАРАКТЕРА ТРУДА, «Переход к железному веку значительно снизил роль государственно-дворцового сектора в экономической жизни ближневосточно – переднеазиатских обществ… и способствовал некоторому росту производительности труда»… Однако, в ОТЛИЧИЕ от античного феномена «…в большинстве областей Западной Азии… из-за потребности в искусственном орошении и в силу ряда причин не могла возникнуть СИСТЕМА экономически САМОСТОЯТЕЛЬНЫХ ДОМОХОЗЯЙСТВ» (Павленко Ю.В. Раннеклассовые общества. Генезис и пути развития. Киев. 1989. С. 134 – 135). Т.е. сельский труд в государствах Ближнего Востока во многом оставался общинным, коллективным. Индивидуальный же рост сознания человека сдерживался необходимостью КОЛЛЕКТИВНОГО труда (когда «все шагают в ногу, а один – нет, с ритма СБИВАЕТСЯ ВЕСЬ отряд»).
Напротив, в Средиземноморье применение железа и других усовершенствований орудий труда позволило сделать огромный шаг вперёд в ИНДИВИДУАЛИЗАЦИИ труда, хотя, по-прежнему, над человеком тяготели система общинных отношений, прямая зависимость города от прилежащих к нему сельских местностей (характерным примером может служить предусмотрительность Перикла накануне Пелопонесской войны, проявленная им в вопросе о его земельном участке). Тем самым, субъективные, мифологические представления о целостности мира решительно потеснило представление об объективной целостности индивидуального труда. В частности, это объясняет то, что поиски причин единства мира у первых древнегреческих философов сместились с идеальных, мифологических представлений в область материи. Ещё более интересным фактом является то, что первое определение человека, как существа РАЗУМНОГО и, тем самым, ОТЛИЧНОГО от всех остальных существ, прозвучало, опять-таки, в Древней Греции. А это означало ОСОЗНАНИЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ разума КАЖДОМУ человеку в отдельности. Разум окончательно перестал быть чем-то внешним человеку, стал наконец-то, так сказать, СОБСТВЕННОСТЬЮ каждого человека. Таким образом, именно индивидуализация сельского труда была той основной причиной, которая усугубила уже проходившие в городах традиционных обществ процессы расширения относительной свободы горожан. В греческом полисе свобода не только «окрашивается» в политические тона, но, опять же, благодаря индивидуализации труда, становится и ЛИЧНОЙ свободой каждого гражданина полиса (в традиционных обществах не было понятия свободного человека – в этом смысле они представляют собой единый монолит взаимозависимых людей, где льготы одних оценивались по запретам для других). Значимость этой свободы, а значит, и значимость самооценки роли каждого гражданина полиса была, кстати, возможна из-за того, что гористая местность и прочие природные условия затрудняли создание единого большого государства. Все политические процессы протекали при непосредственном участии ВСЕХ горожан. В итоге мы имеем общеизвестный факт: именно развитие личной свободы привело к возникновению этики, родоначальником которой считается Сократ (469 – 399 г.г. до н.э.)…
Китайская философия, возникшая почти в то же время, что и древнегреческая, развивалась не на столь благоприятной почве. В то время в Китае насчитывалось около 170 царств (городов-государств). Этот период, названный Лего («Множеством царств») был эпохой существенных перемен в Китайском обществе, связанных с разложением родовых отношений, упадком власти наследственной аристократии, появлением на исторической арене новых политических сил. Это – смутное время войн, кровавых заговоров и общественных потрясений. Немудрено, что идеологическую атмосферу эпохи отличает ослабление престижа родовых авторитетов, элементы скепсиса к старинным верованиям и обычаям, появление относительно ИНДИВИДУАЛЬНОГО мировосприятия. Сравнение Сократа и Конфуция проводилось в научной литературе неоднократно. Основания для такого сравнения очевидны: и тот и другой первыми в своих культурах совершили «открытие ЗЕМНОГО человека»; афоризмы китайского «первоучителя», как и высказывания Сократа, касаются, в основном, этики и политики, да и жили оба, практически, в одно историческое время (годы жизни Конфуция – ок. 551 – 478 г.г. до н.э.). Анализ же учений Сократа и Конфуция, отражённый Семененко И.И. в книге «Афоризмы Конфуция» приводит читателя к следующему заключению: «…они по-разному относятся к обычному, земному человеку. Сократ ВЕРИТ в его силы, а Конфуций видит в нём существо СЛАБОЕ и обречённое на страдание… Их позиции оказываются диаметрально противоположными, ибо если Сократ утверждает героическое призвание человека в земных делах, то для Конфуция этот героизм заключается прежде всего в жертвенном самоуничтожении, имеющем религиозный характер» (Семененко И.И. Афоризмы Конфуция. М., 1987. С. 29). Противоположность их позиций, как раз, и объясняется тем, что, в отличие от Сократа, над Конфуцием, как и над всем китайским обществом, довлеет гипертрофия общественного сознания. Истоки же этого, в том, что для Греции и для Китая начало железного века имело РАЗНЫЕ последствия. «В некоторых регионах ТОЛЬКО с появлением высококачественных и относительно недорогих железных орудий труда можно было обеспечить скачок в производстве сельскохозяйственной продукции за счёт ОРГАНИЗАЦИИ крупномасштабных КОЛЛЕКТИВНЫХ РАБОТ. Такая возможность наиболее ЯРКО реализовалась в рисоводческих областях Южной, Юго-Восточной и Восточной Азии» (Павленко Ю.В. Раннеклассовое общество. Генезис и пути развития. Киев. 1989. С. 142). Вот откуда берёт начало у Конфуция идея ВОЗРОЖДЕНИЯ РИТУАЛА! Именно ПОЭТОМУ Конфуций «видит» человека, как страдательное, подчинённое начало, относит причины к Небу и древности: «…рационализация традиции ведёт у Сократа к секуляризации и созданию РАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОЙ философии, у Конфуция – к усилению сакрального начала и формированию новой РЕЛИГИОЗНОСТИ» (Семененко И.И. Там же. С. 28).
Время начала становления, ПРЕЖДЕ ВСЕГО, философского САМОсознания приходит к человеку лишь в эпоху Ренессанса. «Ни об одной культуре вплоть до Нового времени вот уж нельзя было сказать, что она пребывала «в поисках индивидуальности», т.е. стремилась уяснить и ОБОСНОВАТЬ независимое достоинство особого индивидуального мнения, вкуса, дарования, образа жизни – словом, если это только не задевает такой же свободы других людей, - САМОЦЕННОСТЬ ОТЛИЧИЯ... «Идея индивидуальности», как это ни кажется странным, была неизвестна всем традиционалистическим обществам, включая и Греко – римскую Античность. Само это слово, как и слово «личность», появилось каких-то двести – триста лет тому назад, хотя языковые корни стары, как мир…» (Баткин Л.М. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. М., 1989. С. 3).
Область философского сознания субъекта раскрывалась постепенно. Почему же античные философы не «проэволюционировали» в рамках этики к «самим себе»? Для ответа на этот вопрос необходимо вновь обратиться к общественному сознанию. В Древней Греции полис во многом основывался на ОБЩИННЫХ отношениях. Полис, можно сказать, ВЫРОС из общины, но НЕ СМОГ порвать с ней. Именно этим фактом определяются границы ОСНОВНОЙ этической мысли античности. Этика античности замыкается на вопросе: каким ДОЛЖЕН, а не МОЖЕТ быть человек, чтобы приобрести благо. Т.е. этика античности – это не поиск свободы, а поиск НЕОБХОДИМОСТИ. Так, Аристотель на вопрос, что ему дала философия, ответил: «Стал делать ДОБРОВОЛЬНО то, что другие делают в страхе перед законом (необходимостью)». И это вполне логично до тех пор, пока не ставится вопрос о СОБСТВЕННОМ отношении к тому или иному закону, вопрос о личностной свободе и ответственности, т.е. вопрос о собственной ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ. Несмотря на наличие в античности различных этических школ, их представители, пожалуй, кроме Эпикура, сошлись бы в одном: благо человека – следовать природе, следовать закону (ассоциативно – ОСОЗНАННОЙ традиции).
Общественное сознание направляло философскую мысль, общественное сознание сковывалось пережитками общинных отношений… «Можно ведь чтить человека, стоящего в первом ряду, а НЕ ВЫШЕДШЕГО ИЗ РЯДА ВОН. Можно высоко ценить, считать выдающимся некое Я, но вовсе не за то, что делало бы его ни на кого не похожим и неподражаемым, и даже ничего не подозревать о возможности подобной бессмысленной ситуации. Выделенность античного героя, атлета, полководца или ритора, как и избранность средневекового праведника, есть вместе с тем НАИБОЛЬШАЯ СТЕПЕНЬ ВКЛЮЧЁННОСТИ (в закон – прим. моё), нормативности, максимальная воплощённость общепринятого – короче, ОБРАЗЦОВОСТЬ. И следовательно, нечто ПРОТИВОПОЛОЖНОЕ тому, что мы понимаем под индивидуальностью!» (Там же. С.6). Почему же именно в эпоху Возрождения появляется понятие самосознания человека? Легко заметить СХОДСТВО:
1) общественных процессов: очаги Возрождения – крупные торогово-промышленные города – государства (Венеция, Флоренция и т.д.) с КОММУНАЛЬНЫМ устройством;
2) одинаковое местоположение: родина Возрождения – ИТАЛИЯ (территория, «пропитанная» духом античности), -
и поэтому неудивительно, что Возрождение (Ренессанс), как то уже следует из именования этого времени, является в некотором смысле возрождением и ПРОДОЛЖЕНИЕМ античности в духовной сфере.
Но почему же, собственно, представители Ренессанса смогли пойти ДАЛЬШЕ своих предшественников? На мой взгляд, это то, что через города-порты Италии – перекрёстки торговых путей, протекали потоки не только различных товаров, но и ПРОДОВОЛЬСТВИЯ. Тем самым, ослаблялась связь горожан с сельской общиной. Но не это, главное. Главное заключалось в том, что акцент городского производства был направлен на ПРЕОБРАЗОВАНИЕ не объектов природы, а ПРЕДМЕТОВ ТРУДА (производство венецианских зеркал, первые, ещё «кустарные» (мелкие, «рукотворные», «цеховые») мануфактуры и т.д.). Причём, в этих многочисленных, но небольших производствах участвовало большинство горожан. Начальная стадия этого процесса была подготовлена различными усовершенствованиями средств производства. Причём, в частности – тех средств производства, которые не связаны с обработкой земли (как тут не вспомнить, в противоположность эпохе Ренессанса «вырождение» городов античности, появление многочисленного люмпен – пролетариата, клиентуры и т.д., как следствие разрыва города с сельской общиной, при котором в городе НЕ НАХОДИЛАСЬ ЗАМЕНА СЕЛЬСКОМУ ТРУДУ).
Горожанин «отрывался» от земли, его сознание ПОРЫВАЛО с исконным сознанием общины. Вступая в новую, ещё не обобществлённую в большой степени область деятельности, горожанин изменял, пробовал, искал (как тут не провести аналогию с «люмпенами» - киниками, ставшими способными лишь в «творчестве цинизма»). Индивидуальная деятельность ремесленника требовала от него индивидуальных решений, наличия своих «секретов» производства и т.д. Проявление индивидуальности в труде, в свою очередь, требовало анализа СВОЕЙ духовной индивидуальности, противопоставления своей индивидуальности другим, типа: почему он делает так, а я – так?.. Значит, можно и так, и так… Как лучше?..- И т.д. Вот на этой новой «почве» сознания и начался Ренессанс, прежде всего, в искусстве и литературе: с подражения РАЗЛИЧНЫМ школам и стилям античности, со «смешивания» этих стилей, с ПАРАФРАЗА, позволяющего, БЛАГОДАРЯ БОГАТОМУ наследию (бывшему в относительном забвении), ФОРМИРОВАТЬ СОБСТВЕННЫЕ, оригинальные вкусы и пристрастия.
Возрождение, как ПРОДОЛЖЕНИЕ античности, в философии является нам в том, что подражая Лукрецию Кару в натурфилософии (а чаще – отрицая вообще натурфилософию в силу ряда причин), модернизируя этику древних, философы Возрождения сделали первый шаг в новую область философского сознания – область ПОЗНАНИЯ СВОБОДЫ САМОГО СЕБЯ, как объекта, и, тем самым, начали завершение восхождения философской мысли от противопоставления природы человеку, до противопоставления человека самому себе, при этом, В ЦЕЛОМ оставаясь в плену античной мысли.
Начало конца этого плена положил (в аспекте самосознания) Декарт. Освобождение из этого плена отражено в истории классической немецкой философии, но так и не свершилось до последнего времени.
Подведу важный промежуточный итог: история развития, по крайней мере, западной цивилизации свидетельствует о том, что её ПРОГРЕСС связан с ростом сознания индивидов и УМЕНЬШЕНИЕМ доли общественного сознания.

Отступление. Что такое – самосознание? Если просто – сознание –это обращённость человека, как разумного, ВОВНЕ, на предметы своей жизнедеятельности, то самосознание – это обращённость человека, как разумного, на СЕБЯ, ВНУТРЬ себя. Таким образом, самосознание это, прежде всего, САМООПРЕДЕЛЕНИЕ себя, своей жизнедеятельности из ЗНАНИЯ своих потребностей, возможностей, т.е., в общем смысле – самого себя. Другими словами, (в ИДЕАЛЬНОЙ абстрагированности) НЕ ОБЩЕСТВЕННОЕ сознание определяет, кем человек должен быть (в частности – не родители), а сам человек решает этот вопрос. В действительности, конечно, подобное индивидуальное решение производится с учётом общественных требований, на основе архетипа и пр. Наличие самосознания открывает человеку множество ранее неведомых ему возможностей, вплоть до ПЕРЕСТРОЙКИ собственного сознания на основе не «слепой» (напр. в смысле Шопенгауэра), не ОБЩЕСТВЕННОЙ, а ЛИЧНОЙ воли: ««Самосознание можно понимать как рефлективную способность социокультурного субъекта (сообщества, или индивида) делать себя, свое сознание, свои воспроизводственные функции собственным предметом (13). Иначе говоря, по мере того, как человек осознает свою отделенность от внешнего мира, по мере того, как его внимание фокусируется на его собственных индивидуальных и социальных качествах, они становятся предметом целенаправленного воздействия и преобразования» (ФИЛОСОФИЯ КАК САМОСОЗНАНИЕ КУЛЬТУРЫ.htm. Автор: САРАФ М.Я. – советую почитать). Характерной внешней чертой появления самосознания является ПАУЗА: «поворот» сознания «от деятельности непосредственно производственной…» (Сараф М.Я.), от внешней деятельности ВООБЩЕ (в ТОМ ЧИСЛЕ – и изобретательской, например) на самоё себя: на своё специфическое содержание (Локк) на понятия, логику, на своё устройство (что есть – сознание В СЕБЕ) и ВОЗМОЖНОСТИ его ПРЕОБРАЗОВАНИЯ. Поэтому, обычно считается: ««Можно с большой вероятностью утверждать, что самосознание возникло лишь на определенной стадии развития общества, причем намного позже разума, который, собственно, это общество и породил. Для первобытных людей самосознание и рефлексия были опасными и ненужными излишествами. Те «самые первые умные люди», в которых самосознание проявилось наиболее остро и которые пытались поступать вопреки мнению большинства, нарушая установленные табу, в виде наказания изгонялись из рода» (О_В_Суворов - Разум и феномен Я.htm). Я же полагаю, что нужно выражаться более тонко: самосознание МОЖЕТ «появиться» (почему – в кавычках – объясню позже) тогда, когда существует потребность, но НЕ НУЖДА. ОПОСРЕДОВАНИЕ сознания самим собой (рефлексия) означает ОТВЛЕЧЕНИЕ от УТИЛИТАРНОСТИ – насущных проблем (чтобы, конечно, потом вернуться к ним на НОВОМ уровне сознания), УХОД В СЕБЯ для САМООЦЕНКИ, АНАЛИЗА, ВЫРАБОТКИ ПЛАНА и ПЕРЕСТРОЙКИ (достройки, инициирования новых потенций и пр.) своего сознания. Отсюда (анализ) – появление САМОкритичности и ОБОСНОВАНИЕ объективного СУЩЕСТВОВАНИЯ своей индивидуальности… Вот здесь и начинает проявляться «коварность» современного САМОсознания (в ОТЛИЧИЕ от самосознания Возрождения), вынужденного для обоснования своей объективной значимости обращаться к ОБЩЕСТВЕННОМУ (конвенциональному – по определению Феди) сознанию. Обоснование своей индивидуальности (и, как явление – своей инновации) происходит в форме ДОКАЗАТЕЛЬСТВА логичности (последовательности, НЕОБХОДИМОСТИ) «вытекания», «образования» своей индивидуальности из ТОТАЛЬНОСТИ общественного сознания. При этом неизбежно теряется САМА ИННОВАЦИЯ, как НЕСОИЗМЕРИМОСТЬ нового и старого, суть индивидуальности, подменяющей необходимость САМОобоснования обоснованием посредством общественного сознания. Говоря языком Гегеля, при доказательстве своей индивидуальности посредством содержания общественного сознания ограничиваются лишь ИСХОДНЫМ основанием, которое НЕ ЕСТЬ СУЩНОСТЬЮ того, что обосновывают. Человек, таким образом, в доказательстве своей индивидуальности останавливается на констатации своей ЕДИНИЧНОСТИ (которой всегда можно пренебречь) в общем (это видно, например, из того, как происходит «критический» отбор из общественного сознания того, что соответствует собственному (явно – ограниченному по сравнению со всем обществом) опыту и НЕКРИТИЧЕСКОЕ ОТБРАСЫВАНИЕ, игнорирование ДРУГОГО содержания общественного сознания, которое ПРОТИВОРЕЧИТ этому опыту). Вместо своей индивидуальности человек таким образом, утверждает свою «ИНДИВИДНОСТЬ». Хайдеггеровско-Сартровский пример в моей интерпретации: человеко-самость есть СОЗНАНИЕ человека «из людей» - т.е. существенно ВНЕШНЕЕ определение человека и его места в обществе. Обращение человека к самому себе, как УМЕНИЮ БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ вообще – это раскрытие возможностей быть не только тем, чем его ОПРЕДЕЛИЛИ, но и ЛЮБЫМ из людей, которые есть (были, будут В ВОЗМОЖНОСТИ прошлого и настоящего человечности). Инновации человека при этом в общественном сознании НЕ ПРОИСХОДИТ (это – инновация для САМОГО экзистирующего человека). В процессе размышлений Хайдеггер приходит к ВЫВОДУ, что у человека есть одна возможность бытия (бытие к смерти), которая ДО СИХ ПОР не была его САМОСТЬЮ, как УМЕНИЮ быть (и поэтому эта возможность – невозможная), и, в общем-то, он предлагает пути ко включению этой «сферы» бытия в самость. Здесь налицо РАЗРЫВ с традиционным общественным сознанием процесса «бытия к смерти», УМИРАНИЯ, как СТАРЕНИЯ, т.е. УГАСАНИЯ возможностей человека БЫТЬ. При доказательстве своего тезиса Хайдеггер:
А) делает ВЫБОРКУ общественного сознания опыта умирания, игнорируя старение и апеллируя к опыту умирания в настроенности ужаса (тревоги);
Б) путём анализа составляющих компонентов онтического ужаса ВЫДЕЛЯЕТ из этого процесса умирания беспричинностный (для бытия-в-мире) ужас, который (как внешне беспричинностный), интерпретируется Хайдеггером онтологически.
В РЕЗУЛЬТАТЕ, реализация УМЕНИЯ быть к смерти выступает у Хайдеггера, как способность человека в наличном бытии (человеко-бытии), благодаря своей АКТУАЛИЗИРОВАННОЙ бытием к смерти общечеловеческой сущности, САМОопределяться, находясь как бы «поверх», вне необходимости логики развития конкретной ситуации, конкретной озабоченности (быть «выше» конкретных обстоятельств, конкретного своего самоопределения в этих обстоятельствах). С точки зрения общественного сознания доказательство того, что нужно ПРИ НЕОБХОДИМОСТИ СОЗНАТЕЛЬНО «включать» своё новое умение быть ЧЕЛОВЕКОМ, выглядит безупречно даже с учётом того явного «сужения» содержания понятия ужаса (тревоги), которое использует Хайдеггер, ибо, по сути:
1) оно служит, собственно, лишь способом раскрытия механизма бытия к смерти, а не сутью;
2) посредством его устанавливаются связи между ранее различными явлениями сознания, что, в целом, даёт целостное объяснение этих явлений с одних позиций. Но…
Но при доказательстве «от общественного сознания» Хайдеггером теряется в значительной части суть НОВИЗНЫ хайдеггеровской концепции. Его рассуждения предстают КОМБИНАЦИЕЙ существующих уже в общественном сознании идей и им можно удивляться, примерно, также, как выпадением трижды подряд зеро при игре в рулетку. Доказательства от «общественного (в данном случае – философского) сознания» влияют и на выводы, которые суть прямые СЛЕДСТВИЯ аргументов (философских) и логики (философской), а потому НЕ МОГУТ ВЫХОДИТЬ ЗА пределы «общественного сознания» и суть лишь ЯВЛЕНИЕ оставшейся без самообоснования инновации. ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ как бы выносится «за скобки» рассуждений и выводов. Так, например, мы можем восхищаться оригинальностью мышления человека, для которого его внешняя оригинальность – всего лишь обычный способ мышления, который даёт ему возможность замечать в других то, что для самих этих других СКРЫТО. Далее я буду говорить о крамольных до «оголтелости» вещах, потому как иначе, на мой взгляд, «вскрыть» по-другому суть именно самосознания и его отличие от сознания, просто нельзя. Вот что произойдёт, если «сбросить покров» философской спекуляции с факта существования беспричинного ужаса (тревоги), к которому апеллирует Хайдеггер? В ПСИХИАТРИИ (т.е. сразу замечу – чтобы «смягчить», иначе вообще читать не будут дальше – в ОНТИЧЕСКОМ смысле) такое состояние человека (ужас, страх, тревога без видимой причины) характеризуется как проявление ПСИХИЧЕСКОГО РАССТРОЙСТВА – шизофрении. Я понимаю, что схожесть основных моментов не только ИСХОДНОГО «симптома», но и «структурирования» нового состояния человека «в бытии к смерти» с симптомами шизофрении (аутизм – «уход в себя», раздвоение личности, ИЗМЕНЕНИЕ личности, ВИДИМАЯ нелогичность («просто они ДУМАЮТ и ВОСПРИНИМАЮТ мир ПО ДРУГОМУ») – ещё не повод для отождествления представлений Хайдеггера с представлениями о шизофрении. ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, ТОЛЬКО имея ввиду факт глубокой аналогии между шизофренией (которая в психиатрии по симптомам и вариантам протекания, пожалуй, ещё более неопределённа, чем концепция Хайдеггера), легко задаться вопросом: а будет ли иметь право человек, освоивший умение «бытия к смерти», называться ЧЕЛОВЕКОМ, если у него в наличии проявятся симптомы шизофрении – ПСИХИЧЕСКОГО РАССТРОЙСТВА ПО МЕРКАМ современной человечности?.. Естественно, для Хайдеггера этого вопроса даже не существует, потому как он ВНЕ философской ТРАДИЦИИ. В частности, поэтому Хайдеггер, производит самообоснование следующим традиционным образом. Умение быть к смерти – это не только способность экзистирования самости к КРАЙНЕЙ возможности быть, но и актуализация, так сказать, всех остальных возможностей быть, а значит, того, что, собственно, и должно привести к созданию свободы: «простора для активации ВСЕХ умений быть (одновременно или по выбору). ПРИОБРЕТЕНИЕ умения быть к смерти, как крайней возможности быть вообще, по Хайдеггеру означает экспансию умения быть НА ВСЁ БЫТИЕ человека. Умением быть к смерти, как причиной активации и возможностью актуализации, «охватывается» не только ВСЯ совокупность других умений, но и снимается противоречие между человеко-самостью и самостью своего присутствия связью: «умением быть к смерти» между ними. При этом человеко-самость в значительной мере теряет ограниченность определённости «из людей», потому как находится в поле возможностей (и умений) быть другим, исходя из самости СВОЕГО присутствия, а самость своего присутствия приобретает заботу о человеко-самости (преодоление онтологического ужаса, как УМЕНИЕ). Снятие противоречия в бытии, человека, собственно, и означает САМОобоснование бытия человека данным образом. Но здесь происходит удивительная трансформация СВОБОДЫ быть «кем-то» - индивидуальностью, в НЕОБХОДИМОСТЬ быть «универсальным», «совершенномудрым», ОДИНАКОВО стремящимся в бытии к смерти к точке наибольших ВОЗМОЖНОСТЕЙ, опять же, потенциально ОДИНАКОВЫХ в своей тотальности для любого человека. Героическое «удержание» себя в своей «интимной» самой самости обращается в ОБЕЗЛИЧЕННУЮ человечность. И здесь хайдеггеровский «выход в Ничто», громадное и бескрайнее, не спасает индивидуальность. ПО СМЫСЛУ общей хайдеггеровской направленности мысли «выход в Ничто» обуславливает СВОБОДУ человеческой индивидуальности БЫТЬ, но НЕ САМУ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ. Действительно: откуда ВЗЯТЬСЯ индивидуальности из Ничто?.. Замечу: не впервые философский «поход» к самообоснованию индивидуальности заканчивается крахом обоснования «из людей» или из «природы». Главной причиной этого со времён Возрождения, где культ индивидуальности принимался априори как самоценность индивидуальности, не нуждающаяся в каком-либо обосновании своего существования, потому как она есть ПО ФАКТУ, было не то, что появилась необходимость рационального обоснования индивидуальности в русле поиска и установления ВСЕОБЩИХ, универсальных законов бытия для ВСЕГО сущего, а отсутствие понимания необходимости самообоснования. Грубо говоря, в перифразе Хайдеггера: понятно, что «вещь» в своём существовании подчиняется всеобщим законам существования, и в этом – «вещь» существует, как ВСЕ вещи. Но согласно какому закону она ВООБЩЕ СУЩЕСТВУЕТ?... Усугубляя вопрос в сторону «индивидуальности», можно спросить и так: по какому закону существует именно ЭТА вещь (если не по СВОЕМУ СОБСТВЕННОМУ)? Допустим, согласно Гегелю, «если все условия налицо – вещь НЕОБХОДИМО должна появиться». Но почему она так же необходимо НЕ ИСЧЕЗАЕТ, если условия (пусть – в ограниченных пределах) МЕНЯЮТСЯ? Откуда У ВСЕХ вещей есть свойство САМОСОХРАНЯТЬСЯ? Конечно, тут можно сказать, что раз это свойство – у ВСЕХ вещей, то оно и есть ОБЩИЙ для всех вещей закон существования ЛЮБОЙ вещи – и здесь будет опять «замыкание» на ОБЩЕЕ обоснование – основу ОБЩЕСТВЕННОГО сознания и лимитирование ИНДИВИДУАЛЬНОГО, потому как в самосохранении ЭТОЙ вещи будет всегда видеться АБСТРАКТНОЕ, общее, универсальное самосохранение ВООБЩЕ, а единичное: самосохранение именно ЭТОЙ вещи – лимитироваться, индивидным – пренебрегаться. Собственно, здесь, в таком способе ОБЩЕСТВЕННОГО мышления, вскрывается СПЕЦИФИКА человеческой деятельности, как выработка СТЕРЕОТИПОВ приведения существующих в природе различий к однообразию: сырьё, материалы, оборудование, технологический режим должны быть ТОЛЬКО такими, потому как ОПТИМАЛЬНЫ. Ну, а если уже НЕТ «такого» сырья, а есть несколько другое (проявилась «индивидность» сырья ВОПРЕКИ желанию). Что? Получение ДАННОГО продукта уже невозможно? Да нет же – измени технологический режим, аппаратурное оформление (ну, хотя бы, для того, чтобы «убрать» индивидность нового сырья) – и «вперёд»… Ну вот выкачали всю нефть из скважины, ну вот бросили в древности выработанные серебряные рудники… И всё, что ли?.. Нет. Есть просто необходимость менять СТЕРЕОТИПИЧЕСКИЙ (общественно принятый) образ деятельности: закачивать в образовавшиеся подземные пустоты воду, строить обогатительные цеха, лишать «индивидности» сырьё и продолжать в сознании ИГНОРИРОВАТЬ особенности, единичное. Собственно, объективными причинами наступления после эпохи Возрождения на индивидуальное сознание общественного, как раз, и является потребность массового производства ОДНОТИПНЫХ (потому как дешевле, а «рынок» - «пустой») товаров, осуществляющаяся на БОЛЬШИХ предприятиях с большим КОЛЛЕКТИВОМ, сознание которого так или иначе (волей или неволей) ОБЪЕДИНЕНО достижением ОДНОЙ цели, где «сбой» одного человека ведёт, опять же, как во времена ранних государств, к дезорганизации всего коллектива. В больших коллективах индивидуальность ПРЕНЕБРЕГАЕТСЯ: «Неважно, что ты – эдакий. Важно, чтобы ты мог быть таким». А для того, чтобы быть индивидом – самообоснование не нужно. Даже если такое самообоснование и происходит в философских системах Фихте и Шеллинга, оно является самообоснованием ОБЩЕСТВЕННОГО «я» (приспособленного к ЛЮБОМУ «я», ОДИНАКОВОГО для ЛЮБОГО «я») – своего рода повторение процесса «тиражирования» первобытного коллективного сознания в сознание каждого члена коллектива… Хотелось бы утверждать, что в настоящее время соотношение объективных причин меняется однозначно в сторону увеличения роли индивидуальности в обществе. Этому свидетельство и «набившее оскомину» упоминание об автоматизации, компьютеризации производств, ведущее к снижению многочисленности коллективов, и необходимость долгого обучения (формирования сознания) специалистов. Это и СТРЕМЛЕНИЕ насыщенного ширпотребом рынка к удовлетворению ИНДИВИДУАЛЬНЫХ запросов потребителей, что, с одной стороны, поднимает в своих глазах значимость индивидуальности самого потребителя (помните: «Бери, что дают»?), с другой – множит мелкие производства «доводки» ширпотреба (материалов, сырья) до малочисленных запросов… Но… Но существующий сейчас процесс глобализации, а, по сути, значит, и рост общественного сознания (необходимости осмысления всего многообразия социума), фактически, ПРОТИВОСТОИТ росту индивидуального сознания Здесь – прямая зависимость: чем многочисленнее общество, тем НЕЗНАЧИТЕЛЬНЕЙ индивидуальность. Растёт ДАВЛЕНИЕ общественного сознания на индивидуальное и происходит «нивелировка» обществом личности, как то и произошло в своё время при превращении Римской республики в Римскую империю… Так что всё ещё – проблематично…
Казалось бы, пришло время рассмотреть вопрос о появлении общественного самосознания. Всё, вроде бы, уже обозначено… Кроме… Кроме того, ЧТО ЕСТЬ САМО самосознание, а не его ЯВЛЕНИЯ. Каковы возможности и механизмы перестройки самосознанием СВОЕГО сознания?.. Во избежание недоразумений, сразу оговорю, что мои ответы на эти вопросы имеют своим основанием представления Шеллинга, а не Хайдеггера (хотя – и не без него). Собственно, самосознание появляется, как то следует, с появлением сознания самого себя (первого осознания себя как обладателя собственным мышлением), т.е с того момента, когда человек начинает воспринимать себя, своё мышление не как «навязанное извне», а как собственное. Полностью этому критерию соответствует время античности. Частично: время появления из анимистических представлений - религии (в религии происходит разделение «созданий» и «создателей» («покровителей»))…Т.е., в русле хайдеггеровской интерпретации самосознание долгое время БЫЛО и в человеке, как индивиде, и в обществе, но не было ОСОЗНАНИЯ уже наличествующего САМОсознания (не было «умения быть» «самосознательным»). Но и в античности НЕ БЫЛ ПОСТАВЛЕН «шизофренический» по сути вопрос: ЧТО же ОСОЗНАЁТ СВОЁ сознание?.. Этот вопрос был поставлен «аж» в немецкой классической философии. Ответ на него она получила «субстанциональный», позволяющий избежать «шизофрении» ПУТЁМ СНЯТИЯ ПРОТИВОРЕЧИЯ формулы Я= не-Я: САМО сознание и осознаёт себя. Пропуская подробности, отмечу суть: ЕДИНСТВО – НЕ ЗНАЧИТ – тождество. Мы со времён Парменида говорим: мир Един. Но мир – НЕ ЕДИНООБРАЗЕН. Аллегорически представим ТОЧКУ, как НАЧАЛО мира, в котором он и един, и тождественен сам себе. А теперь представим, что эта точка начинает РАЗВИВАТЬСЯ в линию. Это развитие (Людмила) – не просто «размножение» тождества, а МГНОВЕННОЕ появление и РАЗЛИЧИЯ (ЭТА точка – не ТА точка) и ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ этими точками при сохранении Единства (непрерывности) между точками… Соответственно, третья точка имеет, кроме простого различия (как «не та точка»), ещё и различие в «происхождении» НЕ ПРОСТО – от точки, а от точки, УЖЕ имеющей отношения с ДРУГОЙ точкой. По данному элементарному и чисто абстрактному примеру видно, что, собственно говоря, по мере развития «исходной» точки РАЗЛИЧИЯ между этой исходной точкой и последующими НАРАСТАЕТ. И если (неважно – по каким причинам) линия в своём развитии превратится в ОКРУЖНОСТЬ, то при «встрече» «исходная» точка в «конечной» не «узнает» саму себя, потому как, НЕСМОТРЯ на ЕДИНСТВО, исчезнет ТОЖДЕСТВО. Я станет НЕРАВНЫМ самому себе: такова примитивная иллюстрация направления мысли Шеллинга: сознание, «растворяясь», опредмечиваясь в мире, при «возвращении» к себе: не узнаёт само себя и воспринимает себя, как ДВА различных сознания, одно из которых «исходное» и воспринимается, как самосознание (ибо другое – сознание – не ЧИСТО собственное, а «ОПОСРЕДОВАННОЕ миром»). Даже в таком аспекте, когда говорится ТОЛЬКО о сознании, очевиден идеализм Шеллинга, который за самосознание принимает ИСХОДНУЮ «точку». На самом же деле, прежде всего, КОНКРЕТНОЕ сознание человека формируется ВНЕШНЕ: КОНКРЕТНЫМ общественным окружением, конкретным ПРОЯВЛЕНИЕМ общественного сознания. Т.е., в терминологии Хайдеггера: определяется «из людей» как человеко-самость. Тут же замечу – и хайдеггеровская самость, как «умение быть» ТОЖЕ ИЗНАЧАЛЬНО формируется ВНЕШНЕ «из людей» (кем может быть человек ВООБЩЕ?). Откуда же берётся «второе» сознание, как САМОсознание?.. Вот зачастую определяют ОБЩЕСТВЕННОЕ САМОсознание, как, грубо говоря, духовную ОБЩНОСТЬ «совокупности» людей, которая отличает её от ДРУГИХ «совокупностей». Например: «Этнос – общность (по Л.Н. Гумилеву - природная, неразрывно связанная с окружающим ее ландшафтом; по Ю.В. Бромлею - социально-историческая), члены которой имеют специфическое самосознание общей культурной идентичности, отделяющей их от членов других групп ((ТЕМАТИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ ОСНОВНЫХ ПОНЯТИЙ И ТЕРМИНОВ.htm). По сути, в таком определении ОТСУТСТВУЕТ определение именно САМОсознания в своей СУЩНОСТИ. Собственно, ничего не изменится в определении этноса, если в определении ЗАМЕНИТЬ понятие самосознания на понятие сознания. Конечно, сознание своей общности и своих особенностей НЕВОЗМОЖНО без самосознания, но НЕ ЯВЛЯЕТСЯ само – самосознанием в «чистом», так сказать, виде… Так, для отдельного человека общество и ОПРЕДЕЛЯЕТ его особенности как «человеко-самости» НАРЯДУ с ОПРЕДЕЛЕНИЕМ в нём самого общества и места для него. При этом ОДНОЗНАЧНО согласованном ОБЩЕСТВЕННЫМ определением определении себя и общества, ОСОБЕННОСТИ человека (происхождение, физическое, нравственное и умственное здоровье) служат как бы ОРГАНИЧЕСКИМ продолжением общественного, как ОБЩЕГО, являются гармоничным (и «без остатка») включением в «ткань» общественного сознания. Но при таком определении «себя» ПОСРЕДСТВОМ общественного сознания (назову это определение определением ОБЩЕСТВЕННОГО я) при чём здесь САМОсознание человека?.. Тогда – что же, действительно, именно САМОсознание человека, и откуда оно берётся?.. Думаю, что здесь следует исходить из ЯВЛЕННОСТИ самосознания, т.е. из того опыта сознания, когда оно в своём явлении НЕ ОПОСРЕДОВАНО, по крайней мере, ЧИСТО общественным сознанием, в котором ПРИСУТСТВИЕ «я», собственно, НЕОБЯЗАТЕЛЬНО. Явление же сознанию самосознания есть также, непременно, осознавание присутствия в себе «второго» сознания, которое, собственно, и осознаёт сознание. Таковое явление ВНЕШНЕ выступает, как ОТЛИЧИЕ одного сознания от другого, а, учитывая, что при этом ОБА сознания – «МОИ», как ПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ одного «МОЕГО» (Единство) сознания. Таковое явление отражается в СОМНЕНИИ. Суть сомнения – не в противоречивости, не в противопоставлении себя и общества (своего и общественного сознания). Человек в этом случае НЕ СОМНЕВАЕТСЯ, как не сомневался, например, Джордано Бруно. Суть сомнения в том, что Я-общественное (т.е. то общественное, что «я» считаю СВОИМ, своей «человеко-самостью») противопоставляется Я-личностному, где оба «Я» - ОДИНАКОВО мои. Для Евгения Волкова персонально замечу: я-общественное – это то, что общество ДАЛО человеку также, как «я»- физическое – то, что дала человеку природа, и, значит, то, что они «не в-ПРАВЕ» отнять, не разрушив самого человека. Я-общественное – это то, что находится В МОЁМ пользовании. Я-общественное это персональное Я-мышления, где мыслит уже НЕ ОБЩЕСТВО, а человек общественным мышлением, НЕЗАВИСИМО от того, находится ли он в обществе или НЕТ… Откуда же берётся я-личностное, которое, собственно, я и отождествляю с САМОсознанием?.. А из индивидуального опыта бытия человека. Естественно, что, приходя в мир, человек НЕ ТОЛЬКО усваивает общественный опыт (мышления, в том числе) КОНКРЕТНОГО (т.е. – особенного) социального окружения, но и имеет, возможно, СВОИ физические (генетические) особенности, позволяющие усваивать общественный опыт ПО ДРУГОМУ, и, кроме этого, ОБЯЗАТЕЛЬНО, человек накапливает ЛИЧНОСТНЫЙ опыт. Т.е. при СТАНОВЛЕНИИ человека происходит «отбраковка», НЕПРИЯТИЕ общественным сознанием тех особенностей человека, которые ОТЛИЧАЮТСЯ, или, хуже того, ПРОТИВОРЕЧАТ (Евгений!) опыту общественного сознания. Но из сознания самого человека эти «отбракованные версии, особенности» НЕ ИСЧЕЗАЮТ. Они остаются и МОГУТ БЫТЬ использованы НЕ ДЛЯ ОБЩЕСТВЕННОГО, а для ЛИЧНОГО пользования («когда никто не видит»). Сразу же здесь замечу, что большую роль в становлении самосознания имеет не только индивидуальный характер труда («личный труд», как область использования СВОЕГО опыта), но и общественная СПЕЦИАЛИЗАЦИЯ труда, с одной стороны, опять-таки, потому, что коллектив «компетентных» людей всегда меньше коллектива вообще, с другой – потому что личный опыт (как «отвергнутый») накапливается в специализированных знаниях, что помогает осознать личности свою уникальность… Итак, откуда берётся «материал» для образования самосознания – понятно. Но как самосознание РОЖДАЕТСЯ из этого «материала»? Да из той же «копилки»: индивидуализации труда, труда личности «для себя», МЫШЛЕНИЯ личности для себя, иногда (Евгений!) и зачастую ВОПРЕКИ общественному сознанию, и НЕ ДЛЯ ОБЩЕСТВА, а для СЕБЯ. Другими словами, когда появляется возможность РЕАЛИЗОВАТЬ свои ОТВЕРГНУТЫЕ, не воспринятые ОБЩЕСТВОМ (Евгений!) способности и особенности (в том числе – и особенности индивидуального МЫШЛЕНИЯ (Евгений!)), тогда и появляется САМОсознание, имеющее НЕ ПУСТУЮ форму «я», а форму «я», НАПОЛНЕННУЮ собственным СОДЕРЖАНИЕМ. Конечно, я-общественное и я-личностное далеко НЕ ВСЕГДА находятся в «оппозиции», а только тогда, когда появляется сомнение (отсюда – и «смутность» в определённости общественного САМОсознания). Конечно, в этой «оппозиции» побеждает то «я», которое СИЛЬНЕЕ. Конечно, возможно и «снятие» противоречия, за счёт «синтеза» ПРОТИВОРЕЧИВЫХ «я» (доказательство «из людей» и согласование «вывода» (интерпретация следствий) «из людей»). Но это – уже другая история.
Конкретно, в аспекте времени появления самосознания общества, можно сказать, что самосознание общества, во-первых, проявляется (если оно есть) СПОРАДИЧЕСКИ. Условием отождествления явления общественного САМОсознания должна служить ВОЗМОЖНОСТЬ АВТОХТОННОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ сознания (т.е. без вмешательства извне), другими словами, проведение или ПОПЫТКА проведения РЕФОРМ ДО наступления в обществе КРИЗИСА (а не после него). При этом должна наблюдаться «пауза» в отношениях с соседними обществами (уменьшение активности во внешней политике). Также в обществе должно наблюдаться разделение функций, возможность использования этих функций «для себя». При этом, надо учитывать, что проявление самосознания общества неизбежно должно отражаться в формах общественного (именно!) сознания: политике, религии, искусстве и пр.).
Исходя из сказанного, я полагаю, первым (одним из первых?) несомненным проявлением общественного САМОсознания является религиозная реформа Эхнатона в Древнем Египте. Но это, конечно, не значит, что до этой реформы общественного САМОсознания НЕ СУЩЕСТВОВАЛО. Как уже было мной сказано, САМОсознание, на мой взгляд, появляется (формируется) одновременно с общественным и индивидуальным сознаниями, но, как, обычно, и ДО СИХ ПОР, самосознание является, большей частью «внутренней ТЕНЬЮ» как общественного, так и индивидуального сознания, приобретающей СОБСТВЕННУЮ ЖИЗНЬ лишь на короткий срок в силу ПРЕВАЛИРОВАНИЯ над ним общественного «я», как то, собственно, и происходит, несмотря на РАЗРУШЕНИЕ самого общества и значительному росту личного опыта (что и бывает в эпохи «смут») в «Беседе разочарованного со своим Ба» задолго до реформ Эхнатона…
Промежуточный вывод «по самосознанию» и сознанию. Общественное сознание в мире социума первых древних цивилизаций играет для индивидуального САМОсознания исключительно роль «стабилизирующего отбора», отметая ЛЮБЫЕ инновации и их носителей (индивидуальное самосознание) во имя сохранения ритуала и традиции. Собственно, само развитие древних цивилизаций происходит либо за счёт «заимствования» из других цивилизаций, либо за с