IPB

Здравствуйте, Гость ( Вход | Регистрация )

Каскадный · Стандартный · [ Линейный ]

> О предмете науки истории

Николай Коноплев
post Jul 19 2009, 02:51 PM
Отправлено #1


Участник
**

Группа: Club Members
Сообщений: 79

Пол: Male



Коноплёв Н.С., д. филос. н.,
профессор ИГУ

ВООБРАЖАЕМАЯ БЕСЕДА, ОБОРАЧИВАЮЩАЯСЯ ЖИВИ-ТЕЛЬНЫМ ДИАЛОГОМ

Постановочный репортаж

/ Рассмотрено содержание предмета истории как науки – в связи с той спецификой его, согласно которой этот предмет пребывает за преде-лами реальной действительности, и его «действительный статус» восста-навливается деятельностью ученого-историка, неизбежно находящегося в границах реальной действительности. Проанализирована проблема пред-метного становления науки истории контекстом статической концепции времени, благодаря чему теоретически преодолевается положение о так на-зываемом конце истории, распространяемое западными СМИ. Настоящий текст сложился ходом общения с профессором Иркутского государствен-ного университета А. С. Маджаровым и посвящен шестидесятилетнему юбилею ученого./

К лицу А. С. Маджарову его юбилей

Глядя на Александра Станиславовича Маджарова (р. 09. 08.1949 г.), вовсе не подумаешь о его «юбилейно-пожилой стати» – настолько доктор ис-торических наук, профессор исторического факультета Иркутского государ-ственного университета (ИГУ) лишен «погодной многоголосицы». Я знаком с серьезным историографом не менее двадцати лет, и он аккуратно «бравиру-ет» неизменяемым – «устланным временным затишьем» – «возрастным амп-луа»: молод да и только уважаемый мэтр. Является главой семьи (жена Свет-лана Анатольевна – математик; сын Александр – предприниматель); внима-телен в общении, строен (рост 178 см.), подтянут, отутюжен, словно предше-ственник его с того же факультета – маститый выразитель регионально-исторического сознания Сергей Владимирович Шостакович (1902-1981). Так гуманитариями старейшего вуза Восточной Сибири заявляет о себе эстетика прибайкальской духовности. По внешнему виду знакомого человека непро-извольно судим о его настрое. На ежегодно – их число достигло десяти - ор-ганизовываемых А. С. Маджаровым российских Щаповских чтениях Алек-сандр Станиславович предстает «неотмирным их водителем».

Историки – кто их разберет?

Сказал: «неотмирным» и – усомнился: – Так ли это? - Ведь устояв-шимся вербальным обиходом слово сиё «зачищено новозаветной отстранен-ностью». Да, так оно и есть, поскольку Новый Завет оперирует («сеющим» чудо, тайну и авторитет) преданием. Отталкиваясь от него и «манипулируя» артефактами, евроцивилизационный историк (внезападная историческая мысль – за пределами нашей досягаемости ввиду ее стремления воспроизво-дить события, когда бы ими удалось утвердить человека в его уподобленно-сти окружающей среде) решительно выделяет индивида из обстоятельств с одновременным их низведением «до уровня лакея на барской службе». И происходит вот что: наука история, обретая статус «служанки прошлого» (т. е. того, что привязывает ее к событийности, свертывая обоснование предмета науки истории), с позиций упомянутого «приспособленчества» не «тянет» на раскрытие своего предмета. И это - оттого, что ее предмет не очерчен грани-цами реальной действительности и настраивает специалиста на «вылавлива-ние» его (т. е. данного предмета) в «мутном потоке некогда случившегося». Это важное обстоятельство ставит науку историю на особое место: субъекти-визирует прошлое подведением его к «личностному реноме» «запнувшегося» о прошлое философствующего выразителя предмета науки истории. Вижу охваченным рассматриваемой ситуацией профессора А. С. Маджарова. Вот он выступает на одном из Щаповских чтений и указывает на приобщенность замечательного сына Прибайкалья к состоявшемуся советскими временами его (т. е. Прибайкалья) бурному расцвету. Было бы справедливо, полагает «незаменимый адвокат беспрецедентного уроженца Анги», назвать именем А. П. Щапова (1831-1876) Иркутский классический... Это тем более очевид-но, что «гуманитарный запредел ИГУ», так ярко заявивший о себе «передо-виками советской литературы» А. В. Вампиловым (1937-1972) и В. Г. Распу-тиным (р. 1937), был заранее (когда никакого ИГУ не было и в помине) опо-вещен многогранной исследовательской деятельностью «приленского само-родка». И это - правда.

Иркутская литературная классика – на вес золота

Стоит присмотреться к творчеству В. Г. Распутина, чтобы увидеть в его персонажах черты, присущие также А. П. Щапову: например, беззаветное «инвестирование» их высших порывов на злобу дня для сохранения сложив-шегося бытоуклада. Новаторство художественных образов В. Г. Распутина направлено на развертывание устойчивости жизненного порядка. …Устойчивость ценна потому, что в рамках собственных перспектив про-черчена изменчивостью. В. Г. Распутин прекрасно осознаёт: жизнь человека оттого конечна, что отгорожена от преломляющих ее изменений. Не будь этого «казуса», можно было бы разрядить «консервативную» устойчивость полномасштабной изменчивостью, предоставив человеку воспринимать себя «отголоском» сущего. На большее он (т. е. человек) не способен, коль скоро манкирует опредмеченностью, наступающей исключительно в объятиях ус-тойчивости. Изменчивость мира превращает человека в «обреченный от-блеск» «возвышенного платонизма». Плененный вечностью индивид всегда являет собою расставание с прошлым, которое зависает над нами «иллюзор-но-компенсаторным пологом» из-за его несостыкованности с бытоустойчи-востью. В. Г. Распутин демонстрирует опасность запараллеленности устой-чивости и изменчивости, когда между ними «расположена» «ритмическая рассогласованность». Лишь ритм способен выразить диалектическую сопря-женность устойчивости и изменчивости, и социальная заангажированность ритмов природы придает ей человеческие очертания. Последние, повторяясь, оборачиваются историческими циклами с их стремлением – уловить «склад-ки истории». Не знаю, читал ли В. Г. Распутин А. П. Щапова (весьма воз-можно, что прикладывался к живительному источнику творений неутомимо-го провозвестника неотложных перспектив), но «двоеверный духовный мон-таж» нынешнего властителя дум соприкасается – полагаем (неужели это су-ждение – ошибочно?) – с евразийской направленностью мировоззрения «вполне самодостаточного метиса».

Пытаемся вникнуть в предмет науки истории

…История – это прежде всего то, что ускользает от реальной дейст-вительности. Ну а если реальная действительность «подчищена виртуалом»? (Сегодня многие из нас – его рабы.) Тогда «овеянному злобой дня» обывате-лю просто некуда податься: для него - «фактом» пространственно-временной виртуализации – двери к будущему прикрыты, и каждый из нас становится обитателем «мира троллей» (скатываясь к их жалким «пещерным» потребно-стям). …Переживаемые социумом временные циклы в их ритмическом ис-полнении, подстраиваясь один к другому (речь, повторяем, идет о циклах), предстают «историческим конгломератом». Но бывает, что царящее безвре-менье не служит основанием для подобной упорядоченности общественных отношений, и история завершается тупиком: она просто свертывается – исче-зает. Канули бездной Вавилон, Эллада, Великий Рим… Однако сохранились Китай, Индия, Япония, еще какие-то страны (Армения, Иран…) и народы (скажем, «айсоры» - ассирийцы). Выходит, одни социальные общности увя-заны «тягучей экзистенциальной статичностью» времени (Вавилон, Элла-да…), другие (Китай, Индия…) – его «бытийной обеспеченностью» (когда время «одевается покрывалом субстанциальности»). Из сказанного, очевид-но, следует: предмет науки истории тяготеет не только к его обеспеченности прошлым. Случившееся (т. е. то, что происходит) в качестве предмета науки истории вполне может быть «отрегулировано» с обыденных позиций; и сле-дует ценить «общечеловеческую здравость» - веху строго научного обосно-вания «всесветного беспредела». Предметная действительность как его сто-рона – вершина нашего «сиюминутного» овладения межиндивидуальным по-тенциалом посредством «внешних обстоятельств» (закавычивая «внешние обстоятельства», мы стягиваем их «человеческой опосредованностью» - при-даем «объективной реальности» достаточную антропоморфичность с одно-временным объективированием «человеческой состоятельности» /рассматриваемая ситуация позволяет уподоблять понятия «человек» и «мир» в своеобразной пантеизации сущего; само сущее мы уже рассматриваем из-нутри – по «системе К. С. Станиславского» /1863-1938/, - и антропоморфиза-ция исчезает, словно «покрывало Майи»/). Однако предметная действитель-ность как метаоснование интеллектуального вызова общественно обустроен-ного индивида не может служить базой «развертывающегося историзма» ввиду ее (т. е. предметной действительности) стесненности: предметная дей-ствительность предлагает развернуться социальному многообразию, но сама не претендует на это и сохраняет за собою право остаться за пределами «ис-торической сподобленности». Ведь история – это прежде всего рефлексия по отношению к схватывающему изменчивость времени. Проживая изменчи-вость, люди не всегда ее связывают со временем. И тут же уточним: измен-чивость и время «уподобляются» проживающим их людям. …Отмечаемая уподобленность отодвигает рассматриваемую ситуацию за пределы историз-ма. Историзм набирает мощь под воздействием времени, которое, «отсчиты-вая» общественно вызревающую изменчивость, само ею не является, но слу-жит фикцией постоянно совершенствующегося социального континуума. Ис-торизм не дан человечеству по факту его пребывания в посюстороннем мире. Исторически обусловленное существование «людского массива» связано с осознанием им своего «пространственно-временного антуража». Известно, что такое становится возможным с цивилизационно осуществляющейся мас-совой индивидуализацией социума – с периода становления моногамной се-мьи; и история, будучи состоянием, переживаемым «коллективно задейство-ванными индивидами», дает о себе знать в случае личностной разверстки ка-ждого из них. Цивилизация – как мы знаем - насчитывает до десяти тысяче-летий – время, в границах которого идет постоянная рефлексия человечества о пережитом, и оно (т. е. человечество) несет на себе «крест историчности». Закладывается опосредованное видение того, что «быльем поросло», и «по-росшее быльем» оборачивается прошлым…

Натурфилософская направленность картины исторической ре-альности – КИР

Сменяются поколения, и память - спрессованная информация - вы-страивает картину исторической реальности (КИР). Чем эта картина отлича-ется от переживаемой настоящим моментом картины социальной реальности (КСР)? Полагаем, КСР раскрывается «пространственным исполнением»: она выявляет как коллективное, так и индивидуализированное местоположение социума. Она если и подчеркивает изменения в нем, то исключительно «по горизонтали» - «пространственно-зависшими очертаниями». Что касается КИР, она настаивает на обрисовке преимущественно временного среза об-щежития - воплощения артефактно защищенного прошлого. Подлежащая просмотру КИР - предпосылка становления предмета науки истории: она - своеобразный посредник между прошлым как хранителем памяти («отло-жившейся», повторяем, спрессованной информацией) и настоящим момен-том времени, воспроизводящим собственно реальную действительность. КИР – это еще не выражение предмета науки истории, поскольку здесь отсутству-ет ее важный компонент – действующий индивид: ученый историк (он вби-рает духовные достижения своих современников и специализируется на обосновании предмета науки истории). КИР является «наглядно выпестован-ной» объективной реальностью, когда с ее помощью память выстраивается набором случившегося. При таком подходе вмещаем в КИР тот личностный фактор, которым не пренебрегает выразитель настоящего времени – он же ученый – для объяснения истории. КИР – «обаятельное средство», соответст-вуя которому личность историка непосредственно вписывается в разброс па-мяти: прошлое втягивается в реальную действительность благодаря опера-тивному присутствию историка. «Манипулируя» КИР, историк умело рас-пределяет «вытягиваемую» из нее информацию. И на этой соотнесенности между памятью как спрессованной информацией и личностью историка как выразителя настоящего времени (историк как субъект деятельности – полага-ем - осуществляет ее только резервами настоящего момента) оформляется предмет науки истории. С осторожностью «вмещаем» содержание предмета истории в границы настоящего времени, и история как наука – фокусом лич-ности историка – открывается рамками реальной действительности. Предмет науки истории парит духовным размахом ее создателей. Он, находясь, как мы видим, в границах реальной действительности (т. е. настоящего момента времени), всякий раз, однако, высвечивается «временной растяжкой». Благо-даря этому мы непосредственно воспринимаем «тень прошлого». Эта тень не составляет предмета науки истории, но неуклонно возвышает его на мыслен-ный пьедестал обозрения. Прошлое «бесшумной тенью» присутствует в каж-дом из нас, о чем напоминает память. Живя памятью, мы тянемся к прошло-му, но это не значит, что мы раскрываем науку историю. Ее улавливает тот, кто переводит прошлое в КИР, «примеряясь» ее «разноцветным убранством» (действительно, КИР, выстраивая «панораму» типизированного народонасе-ления с его личностным «исключением», - чем не «расцвеченный луг исто-ризма»!); и предмет науки истории - вне пределов реальной действительно-сти. Однако усилиями КИР он вторгается в нее, и - наблюдаем: прошлое со-держит не предмет науки истории, но – некогда случившееся. …Мы четко отличаем прошлое от предмета науки истории. Прошлое – повторяем - не тождественно предмету науки истории, однако без прошлого она не в силах состояться. Промчались тысячелетия с момента ее зарождения, и недостат-ком науки истории – еще раз заострим на этом внимание - было наивное отождествление ее с «памятным прошлым». Сейчас, когда возникла надоб-ность развертывания метисированной духовности (т. е. того, что, согласно К. Г. Юнгу /1875-1961/, обусловлено выявлением архетипов сознания с под-ключением их к ныне действующей ментальности), всплывают новые моти-вы для обоснования предмета науки истории.

Философия обеспечивает подход к предмету науки истории

Философски они – отмечаемые мотивы – «откорректированы» при-знанием того, что условием нашего отношения к миру выступает «субъектно-субъектный ареал», оттесняющий на задворки человеческого сознания отжи-вающие свой век субъектно-объектные отношения, которыми до недавнего времени оперировала философия, потребительски, т. е. с позиций «голого прогресса», оценивавшая «общечеловеческие ценности». Теперь такое пони-мание преодолено, и мы возводим прогресс с учетом «смысловых заявок»: они придают предмету науки истории личностный оттенок, под воздействи-ем коего прошлое, настоящее и будущее – соответствуя статической концеп-ции времени (согласно ей отмеченные времена несут на себе печать одно-временности) – воплощают так нужную временную совместимость. …Предмет науки истории помечен линией прошлое – настоящее – будущее; и бывшая тождественность «прошлого» и «истории» преодолена уточнением предмета науки истории. Но все-таки где та грань, отделяющая его «выпес-тованное» наукой историей содержание от предметно же насыщенных обще-ствоведческих наук (коль скоро речь заходит о «предметном размещении» науки истории рамками реальной действительности – нешуточным во време-ни его «разоблачением»!) и от прогностики, если приурочиваем предмет нау-ки истории к спускающейся на нас перспективе? Касаясь присутствия пред-мета науки истории в опрокинутой на настоящее время реальной действи-тельности, имеем в виду: чисто психологически прошлое каждый из нас – зрелый человек - переживает как настоящее. Это обусловлено тем, что в пе-риод физического роста индивида (представительницы слабого пола растут до 23 лет, сильного – до 25) его биопроцессуальность протекает трижды ус-коренно - сравнительно с последующими временными интервалами. Отсюда ранняя пора индивидуального становления «кажется» (психотермин «кажет-ся» подчеркивает значимость психологии в осмыслении статической концеп-ции времени) сознанию бесконечно длящейся, а вот зрелые годы «обречены стать» непростительно сжатыми - до неузнаваемости краткими. Это необу-словливаемое настоящим переживание прошлого как настоящего, когда мы представляем самих себя как бы находящимися в двух измерениях: одно из них присутствует поверх «сиюминутных барьеров» и направлено в сторону вечности (т. е. туда, где отсутствует «рациональный престиж»), другое пол-ностью «оторочено заботами дня», – это переживание прошлого как настоя-щего, подчеркиваем мы, настраивает нас на «одновременностное пережива-ние времени» (оно получает свое завершение с психологически вполне оп-равданным подключением «целеположенного будущего»). Первое измерение мы относим к содержанию предмета науки истории. Ее предмет специфици-рован, как видит читатель, возрастающей в наши дни ролью психики на все стороны человеческого поведения. Ранее такое если и наблюдалось, то в уре-занном – под влиянием религии – виде. Сегодня психика настаивает на пол-номасштабной телесной саморепрезентации. Поскольку же телесность инди-вида с момента рождения с каждым последующим мигом все дальше «отча-ливает» от «точки появления на свет», тоска по теперь уже неизбывному прошлому, усиленная вторжением в человеческую жизнь глобально разлив-шейся искусственной среды, наполняет ценностный срез предмета науки ис-тории: история начинает рассматривать прошлое как своеобразный идеал для будущего. Это мы помним еще по Гесиоду (ок. 700 до н.э.), воззвавшему к возвращению в Золотой Век (который отчего-то «канул в Лету», т. е. обер-нулся «проигранным прошлым»; и Золотой Век, и ускользнувшее прошлое человечеству необходимо возвратить, дабы не погрязнуть в ненавистных для античного мудреца «оборотах» антигуманного Железного Века). …Возглашаемый нами предмет науки истории, если он локализуется реаль-ной действительностью, сосредоточен в ее «вечностном круге». О вечности мы поговорим чуть позже. Аналогом «вечностному кругу» истории выступа-ет библейская «горняя неотмирность». Она «опечалена» нашей тоской, по-рывающей с земными – посюсторонне-действительными – «разметками». Если предмет науки истории в рамках реальной действительности отбирает у нее «вечностный задел» (т. е. настоящее время не мешает науке истории ре-шать свои задачи) - будущее также сцеплено с этим предметом, но не по ли-нии вечности (которая как таковая дает о себе знать исподволь продлевае-мым «настоящим моментом»), а устремляющимся на нас целеполаганием. …Отправная точка целеполагания - реальная действительность (или настоя-щий момент времени). Вместе с тем целеполагание «зависает» опережающим отражением, человечески-предметным воплощением которого служит знание как мое умение управлять информацией. Знание складывается в будущем времени (которое, как мы помним, претворяемо одновременно с прошлым и настоящим). Осуществляемая знаниями целеположенность (вариация от «це-леполагания») с вершин «земного предела» уточняет «историческую плани-ду» и в этом отношении примыкает к вечности (попутно отметим: знание как «предложенное будущее» берет под интеллектуальный контроль все извест-ные нам аспекты реальной действительности и «расфасовывает» их по «доль-ним или горним корзинам»). …Мы видим: настоящее – это существенная, но не исключительная веха вечности. Скажем несколько слов и о ней. Под веч-ностью мы понимаем одновременность, обращенную к внутреннеощущаемой структуре индивида. У «мира вообще» (или «мира как такового») нет ни вре-мени, ни тем более вечности. Когда мы говорим, что мир реализуется во вре-мени или в вечности, мы просто его антропоморфизируем. Этим, кстати ска-зать, «грешит» и современная наука. Так, теория относительности опирается на понятие времени, не осознавая, что время (как выше было отмечено) – это способ человеческого воспроизведения изменчивости (что касается про-странства, то оно действительно объективно своей открытостью; время же есть фикция по отношению к изменчивости, однако по аналогии с простран-ством время отчего-то относят к числу «основных форм материи»). …Когда-то К. Маркс (1818-1883) полагал, что совершенство научного самовыражения прежде всего определит наука история. Основоположник научной филосо-фии – философии диалектического и исторического материализма - предло-жил науке истории вариант ее тесного единения с философией. Конкретно это заключалось в том, что разрабатываемая нашими великими учителями К. Марксом и Ф. Энгельсом (1820-1895) философия исторического материализ-ма непосредственно вытекает из характера осознания лучшими умами чело-вечества того обобщенно воспроизводимого среза одновременности, благо-даря чему он неизбежно заявляет о себе «неотмирной данностью», теорети-чески обобщенным носителем которой как раз выступает философия истори-ческого материализма. Исторический материализм как философия социаль-ного равенства настраивает предмет науки истории на «пристрастие к диа-лектике». Этот предмет внутренне противоречив. С одной стороны, он вскрывает поэтапное развертывание человеческих возможностей их «сиюми-нутным прогоном», с другой - постоянно устремлен к обобщенному «выно-су» «сиюминуты» подальше от ее же «сиюминутного нахождения». Предмет науки истории вполне может быть использован для конструктивного обеспе-чения марксистской философии более совершенным научно-познавательным ресурсом. Это важно иметь в виду. Ведь постпозитивистская методология показала: абсолютизация науки не ведет ни к чему хорошему. …Продолжив речь о предмете науки истории, наблюдаем: он определяет ее содержание не только «научным обрамлением», но и индивидуально-личностным подтек-стом. Это связано с тем, что наука история лишь условно оперирует статусом научности. Главное – она стремится показать развертывание индивидуализи-рованно-коллективистской социальности «под маркой» постнеклассической научной картины мира (ПНКМ). Не имея возможности подробно говорить о ПНКМ, укажем лишь на то, что главное в ней – социогуманитарный накат, обеспечивающий выливающимся «одновременностным торжеством» прав-дивое использование предмета науки истории в «дешифровке» обществен-ных отношений. Предмет науки истории и теоретичен, и практичен. История же – это наше стремление выразить одновременность «порывом вечности». Наука история – нечто большее, нежели только наука. Наука история – это опыт практически-духовного сближения культуры и цивилизации, действен-ная попытка постичь человека на грани времени и изменчивости. И если время, как мы помним, фиктивно по отношению к изменчивости как ведущей стороне движения, то наука история наполняет эту фиктивность узловым, связанным с раскручивающимися ритмами природы, содержанием. Прожи-вая историю, каждый из нас – за счет преодоления «временной фиктивности» - «свертывает» ее постоянным сопряжением непосредственно с изменчиво-стью (это достижимо за счет овладения индивидом «образовательно-личностного благополучия»). Воздействием науки истории «образователь-ный тезаурус» «натаскивает» ноосферу - сферу образованной духовности. …По-своему история – наука о социуме и близка обществознанию. Однако ее специфицирует приверженность к эпохально-эволюционному раскрытию человечества в коллективистско-личностной аранжировке (для обществен-ных наук характерно детальное рассмотрение социальной формы движения материи в ее «действительно-разумном преломлении»). …То ли я говорю и что из сказанного следует приписать Александру Станиславовичу?

Рефлексия А. С. Маджарова в авторском изложении

А. С. Маджаров – об этом письменно и устно нами возвещено - по-своему увлечен философией. Его докторская диссертация – «Эволюция де-мократического направления в русской историографии 50-70 гг. XIX в.» (защищена 3 декабря 1993 г. в МГУ) – несомненно соприкасается с историо-софией. Да, товарищ мой не равнодушен к философии, и его – с историогра-фических, а стало быть философски отлаженных, позиций – занимает пред-мет науки истории. …А. С. Маджаров согласен с тем, что предмет науки ис-тории из пределов реальной действительности отодвинут в прошлое. Однако Александр Станиславович чувствует, что, прячась в прошлом, предмет рас-сматриваемой науки не сводим к нему (т. е. к навязчивому прошлому), но ис-пользует прошлое в качестве «подстилки» для своего удовольствия. Резко сказано? Ну и пусть. Каждому из нас прошлое чем-то насолило, и мы не хо-тим за него отдуваться. …Подмеченная деталь резонирует с тем, что содер-жание предмета науки истории изначально тяготеет к ценностному окрасу; и «аксиологическая вытяжка» предмета науки истории становится «этически подчищенной». И это вполне понятно - ввиду «человеческой онтологии», приводящей предмет науки истории к его затверждению «одновременност-ным акцентом», т. е. к приобщенности этого предмета к рассмотренным вы-ше временным нишам, которые скрепляют одновременность «розовой вечно-стью». И пусть уважаемый собеседник по частностям думает иначе, чем об этом нами сказано, с главной установкой в определении предмета науки ис-тории мы с Александром Станиславовичем «договорились» (ни о чем мы не договорились: А. С. Маджаров всё понимает по-своему; но письменным тек-стом - хоть как-то заверить себя о консенсусе. А иначе что же – моему собе-седнику философия ни к чему? Но это не так: А. С. Маджаров – тонкий цени-тель историософии; и ее мы с ним не одно десятилетие обсуждаем). Затраги-ваемая тема неисчерпаема, и она конкретно-исторически наиболее «внятно» может быть подтверждена «историографическими раскопками». Тем не ме-нее уже сейчас утверждаем: нынешняя наука история выходит за рамки на-ивного повествования о прошлом, а само прошлое обретает плотный контакт с настоящим и будущим. Этому содействует вышеизложенное содержание предмета науки истории, под влиянием чего оформляется КИР. Главное в ней – ее «пронзенность» разнонаправленно пульсирующим временем: прошлое здесь, как неоднократно подчеркивалось, предстает спрессованной информа-цией, настоящее – реальной действительностью, будущее – целеполаганием на предметной основе опережающего отражения. Сегодня мы выходим на одновременностное обследование «временной протяженности», что придает времени «многослойно-пульсирующий всплеск». Время становится объемно (т. е. с привязкой к местоположению его носителя) «приторможенным», и это содействует организации тесного сотрудничества между временем и про-странством. …Следует принять самоочевидным положение, по которому ра-нее рисуемый предмет науки истории не справлялся с задачей по разреше-нию того, как время «соседствовало» с пространством. Так, применительно к отечественной истории древнерусский период занимал время «от царя Горо-ха» до Петровских преобразований начала XVIII в., а потом Россия с разма-хом «перегружалась» рельсами Нового Времени. Но вот та же древнерусская литература отчего-то сочетается нашими днями. Это ли не любопытно! Но если бы мы, опираясь на адекватно воспроизведенный предмет науки исто-рии, сформулировали основные положения КИР, можно было бы отдельные исторические тупики успешно преодолевать. К этому сегодня мы идем – с попытками схематичной обрисовки КИР. Начнем с категории реальности, приурочиваемой к ее социально-общественному предназначению. Человече-ски обеспечиваемая «реальность» предстает экзистенциально воспроизводи-мой сущностью социума. Речь здесь идет о социальной форме движения ма-терии, «возносимой» философским обобщением - «субъектно отточенной ка-тегорией материи». Материя как категория осуществима под влиянием мно-гообразия человеческих связей, предметно закрепляемых системой общест-венных отношений. Конкретно поглощающие социум общественные отно-шения есть живая жизнь (обрисовывающая многослойную одновремен-ность): она-то и служит фундаментом КИР. Фундамент наделен «пространст-венно-предметным разворотом» и в этом отношении вполне объективен – не зависит от «человеческого засилья». Однако названному фундаменту также присущ «временной разнаряд» (время же, как мы помним, является фикцией по отношению к изменчивости), обретающий «субъективные влечения». Зна-чит, сама по себе социальная реальность как основа КИР амбивалентна: она и объективирована и вместе с тем несет в себе как личностно запечатлеваемый, так и коллективистски «припечатываемый» соционастрой, выступающий системой общественных отношений. Вообще «социальная форма движения материи» - насыщенная обобщением абстракция (здесь я невольно повторя-юсь: ведь заявлять о «насыщенном обобщении» - значит «предаваться абст-ракции»; порою, однако, вербализация бледнеет перед «языковой объемно-стью»), сверху приоткрывающая «систему общественных отношений» как посредника в связях между мыслящим духом и окружающими нас жизнен-ными обстоятельствами. Спрашиваю у Александра Станиславовича (мы с ним на «ты»: зову его Сашей, он меня Николаем), как он связывает вечно скользящую – и это образует «тело истории» - живую жизнь с тем обобщен-ным ее раскрытием, благодаря чему становится возможным выстроить «по-нятийно разграфленную» картину исторической реальности. – Мудреный ты человек, - усмехается А. С. Маджаров, - разве можно логикой охватить исто-рию? Занимаясь историографией, вижу, как непросто рационально освоить «ретроспективно выложенное» жизненное пространство. Оно буквально вы-скальзывает из сознания того, кто пытается «запрячь» его понятийной сет-кой. – Возможно, - отвечаю моему товарищу, - но ведь личностное начало в человеке всегда преисполнено достоинства, которое с помощью обобщенно-го видения предметно выложенной одновременности концентрирует своим присутствием многообразие уровней ее претворения. - Поскольку «одновре-менность» протекания реальных процессов не существует вне человеческого присутствия в них, можно – полагаю – с его помощью и на взлете «простран-ственных широт» обустроить единство мира; и тогда оно предстанет матери-альным единством обживаемой человечеством «космической Ойкумены». Об этом мечтали Н. Ф. Федоров (1829-1903), К. Э. Циолковский (1857-1935), А. Л. Чижевский (1897-1964) – «утописты», «наоборотным способом» обра-щавшие утопию в нормы повседнева. Касаясь России, отмечу ее лица не об-щее – «утопическое» - выражение. И хоть закавычен облик милой Родины, всё равно она - особенная. Однако в силах ли свести небесные очертания не-наглядного Отечества к научно воспроизводимой КИР? Трудно ответить од-нозначно, но можно попробовать. Я пытаюсь, и мой собеседник критически оценивает «мысленный эксперимент». - Проиграем, - предлагаю Александру Станиславовичу, - следующую ситуацию. Предполагая «особенную стать» России (Ф. И. Тютчев /1803-1873/), мы обосновываем это «экопространст-венной напряженностью мест обитания» (предстающей теми незримыми свя-зями, которые объединяют разбросанные на большие расстояния точки про-живания отдельных коллективов между собою; данное обстоятельство – от-метим попутно – служит важным средством выработки конкретным «наро-донаселенческим множеством» той или иной степени «исторической прича-щенности»), характером взаимодействия производительных сил и производ-ственных отношений (специфика данного положения состоит в том, что оте-чественная «производственная мощь», располагая несколькими «формацион-ными ярусами», в течение довольно длительного времени не могла их «циви-лизационно утрясти» /т. е. привести в соответствие с исторически отложив-шимися временными параметрами/; и это делало отдельные регионы «бес-крайней российской глубинки» цивилизационно невостребованными, лишь сегодня кое-какие из них оборачиваются «сырьевыми придатками» мощных экономик «золотого миллиарда»), а также неповторимым - евразийским – «духовным запалом» (суть его в том, что всероссийская духовность прониза-на «затяжной» взаимообеспеченностью в ней рацио /разума/ и веры, и это служит показателем того, что вера, занимая обиходно-паритетное положение в отношении разума, объективно тормозила его цивилизационное становле-ние). Однако, несмотря на отмечаемые особенности (придавшие – и это слу-жит их «общечеловеческим оправданием» - отечественной духовности непо-вторимое художественное обаяние), всероссийская цивилизация обогатила Запад революционно насыщенным коллективистским зарядом (Европа и Америка с их либерализмом всячески глушили у себя идущие из России «общиннические устремления», и тем не менее многие из них демолиберала-ми были усвоены и главное – умение сорганизоваться «золотым миллиар-дом»: дружно противостоять «оставшемуся человечеству»). …Проиграв «хо-лодную войну», СССР распался; и, кажется, история завершилась. В опреде-ленном смысле так оно и есть, о чем свидетельствует нынешний мировой кризис. Поскольку же, однако, он диктует нам глобально-многомерное само-отчуждение, скорее следует говорить о конце предыстории землян, нежели о их исторической несостоятельности. История, определяемая целеположенно насыщенным опережающим отражением, еще не начиналась. И мы ждем ее становление руслом статической концепции времени. По крайней мере мы приветствуем пришествие истории как выражение коллективистски развер-тываемой личностной самореализации, которой сопутствует массовая инди-видуализация социума. Ведь действительная история – это коллективно на-сыщенное социоиндивидуализированное действо. Каждый отдельно взятый субъект не может здесь не ощутить полноты самовыражения, а, следователь-но, не заметить собственной «остраненности» (термин В. Б. Шкловского /1893-1984/) от «бывания» как «неподлинной аутентичности». Связывая ис-торию с рассмотренными выше узловыми временными реалиями настоящего и будущего – в соответствии со статической концепцией времени (но это от-нюдь не говорит о том, что мы живую жизнь подгоняем под теорию; мы – «возвеличиваем» оба эти явления, благодаря чему складывается ситуация поиска, а не простой «перебор проб и ошибок»), - следует выстроить такую КИР, в которой план отражения («смыкающий» прошлое и настоящее) слу-жил бы действенным основанием для связанного с раскрытием будущего плана «цельного присвоения» прошлого, настоящего и будущего.

Проясняем предмет науки истории

…КИР, вбирая одновременность, определена, как мы видим, не соб-ственно прошлым, но именно предметом науки истории. Предмет же, как это становится очевидным из настоящего изложения, соотносим с личностными интенциями, направленными на придание объемной выразимости миру, цен-тром которого становится переживающий временную последовательность новый человек. КИР вскрывает этапы (и в этом ее отличие от других социо-гуманитарных наук) становления «общечеловеческой человечности». Проис-ходит гуманизация предмета науки истории, оттесняющая на задний план (преимущественно «цепляемые» обществознанием) законы общественного развития. Однако эти законы не исчезают: они наполняются личностным на-чалом, выражают эволюцию смысла коллективно «пригнанного» человече-ского существования. Картина исторической реальности, отталкиваясь от на-учно-исторического воспроизведения прошлого, призвана расширить пред-мет науки истории до охвата им настоящего и будущего, после чего постиг-нутая человеческой духовностью одновременность переступит грань, отде-ляющую ее от вечности. На деле это будет означать, что человек всем своим существом, исходно определяемым взаимодействием внешнеощущаемого и внутреннеощущаемого уровней индивидуально исполненной природы, смо-жет объемно воспроизвести себя и свое место в мире как открытом продол-жении личностно обустроенного «я». В этом будет заключаться его новизна. Сам же ее носитель – повторяем - предстанет новым человеком. Но оставать-ся таковым он сможет, если сумеет избежать обыденности в связях с окру-жающими людьми, а также по отношению к собственному «жизненному ре-сурсу». Задача эта неимоверно трудная и – прямо скажем – невыполнимая. Но, будучи наделенным опережающим – через целеполагание - отражением, человек в силах попридержать утрату новизны за счет возрастания объемно-сти самовыражения. В таком случае человек непременно должен раскрывать-ся в образовательном ракурсе. В нем (т. е. в новом человеке) развернутся свойства андрогога, и в этом спасение человека будущего, сумевшего со-вместить в себе одновременность и вечность. История же здесь и впрямь за-вершается. Но до разбираемого «конечного пункта» - «дюже далеко»; и да-вайте, живя «историческим согласием», помнить: духовное освоение места человека в мире и самого этого мира возможно с позиций планетарно обстав-ленного союза философии и истории. Простая истина, но как трудны ее по-иски! И сколь многое мы готовы отдать, чтобы приблизить любомудрие к ис-тории – с выходом на историософию, усиленно занятую прорывом к новому человеку. …Сложившееся понимание науки истории может – как мы видим – претерпеть важные изменения, направленные на обретение реальности как таковой, где особое значение приобретает раскрытие поэтапно разверты-вающейся ноосферно-многоукладной жизни человечества. Состоится оное или нет, не будем гадать. Важно засветить новые грани науки истории, и мы пытаемся это делать за счет подключения к ее анализу натурфилософски вы-раженной КИР. Придя на помощь науке истории рассматриваемая натурфи-лософия подталкивает ее – в частности по линии историографии – к «всеох-ватному замеру сущего». Понимаем это так, что, поскольку философия (включая натурфилософию, выступающую своеобразным «заземляюще-природным срезом философии») обобщенно воспроизводит сущее, ядром ко-торого выступает преисполненное смысла личностное начало в человеке, описанием поэтапного становления во времени (и, стало быть, исторически обусловленным способом) складывающейся осоциаленной личности служит историография с ее стремлением сопрячь человеческую сущность с эволюци-ей государственного обустройства нации (акцентируя внимание читателя на роли нации в современном мире, мы подчеркиваем ее тесную связь с опреде-лением статуса личности). Историография – наиболее философствующая часть науки истории. Прибегая к историографии, А. С. Маджаров использует ее как важный методологический прием в осмыслении научной состоятель-ности «первичного исторического материала».

Пропаганда А. С. Маджаровым «феномена А. П. Щапова»

Так, в объемистом труде о А. П. Щапове А. С. Маджаров, собрав бо-гатую историографию, вживается в «личностную состоятельность яркого ме-тисированного самородка». Александр Станиславович «историографическим ситом» «отжал» феномен метисации, и оказалось – излагаю своими словами, - что научно-историческая деятельность А. П. Щапова (предки которого – старообрядцы) направлена на подтягивание к его «светско-духовной репута-ции» как ученого пластов православно-дониконианской (т. е. «раскольниче-ской») религиозности и соединение ее с историко-научной рациональностью. Складывающаяся метисированная духовность, которой оперирует «выходец с Лены-реки», - это умение мыслителя вызвать к жизни «архетипические» (по К. Г. Юнгу) пласты духовности и пустить «сиюминутным мыслительным разбегом». Духовная метисация А. П. Щапова явно усиливалась «биометиса-цией» (мать будущего защитника угнетенных была буряткой), и это выталки-вало его «личностную структуру» на широкое поле «внутренней раскрутки». «Раскручивая» наследие выразителя «несчастного сознания» (жизнь А. П. Щапова сложилась неблагоприятно), А. С. Маджаров, не говоря об этом не-посредственно, на деле демонстрирует значимость натурфилософского обос-нования духовных построений выразителя особой позиции в отечественной философии истории. А. П. Щапов у его современного почитателя занимает отведенное ему место в КИР. Правда, этот аспект не получил должной обри-совки в работе университетского профессора, предлагающего – попутно по-вторимся – назвать ИГУ именем А. П. Щапова. – А почему бы нет, коль ско-ро Афанасий Прокопьевич был страстным пропагандистом высшего образо-вания в Сибири? Назвали же обитатели граничащей с Польшей западной рос-сийской окраины свой вуз именем И. Канта (1724-1804), хотя теоретик евро-просвещения никогда в Калининграде не проживал (такой город появился после победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.; попутно отметим: свидетельства о наших предках на территории Москвы датируются многотысячелетней давностью, но это не повод для утверждения, будто столица нашей Родины отстроилась ранее 1147 г.).

Художественно-эстетический ракурс моего визави. Наука исто-рия как постижение мира

Приглядываясь к лидеру классическо-университетской образованно-сти, с удовлетворением наблюдаю, как он сочиняет и исполняет гитарную музыку, рисует природу. Картины А. С. Маджарова выставлялись в Союзе писателей на ул. Ст. Разина (г. Иркутск). Александр Станиславович – худо-жественная натура. И с эстетических позиций воспринимая мир, он, однако, увязывает их с научно-исторически преломляемым человекознанием. Эсте-тика, выражая гармонию в отношениях между устойчивостью и изменчиво-стью как важнейшими сторонами движения (еще древние пифагорейцы на-стаивали на подобном толковании эстетического), применительно к социаль-ной сфере направляет познание к ее научному разбору. Но наука здесь, осо-бенно наука история, непременно нуждается в «эстетической обертке». А в этой связи субъектно-деятельностным выражением эстетического становится художественное творчество. Приуроченность его к такому виду «научности» как обществоведение (разновидностью которого – историей – занят А. С. Маджаров) позволяет глубже рассмотреть историческую развертываемость событий, определяемых человеческой деятельностью и влияющих на нее. …Научное раскрытие исследуемой ситуации «выслеживается» многомерным постижением. Выходя за пределы «научности», оказываемся в более ком-фортных условиях по улавливанию – через «постиженческий экстаз» - чело-веческой сути. И КИР – это способ объединения познания и постижения при ведущей роли философии как скрепляющего раскрытие социальной реально-сти условия. Методологически обеспечивая человековедение, КИР приот-крывает далекие историософские перспективы. То, что выражено настоящим текстом, - это по обыкновению продукт индивидуального размышления. Ведь обладающий разумом индивид, духовность которого полифонична (и компонентом рассматриваемой полифоничности становится также разум – в качестве ее функциональной составляющей), наедине с собою оперирует таящейся в нем многоголосицей; и ему не нужен собеседник в поисках исти-ны. Но если такой собеседник наличествует, это связано не с «огульным на-скоком» беседующих прорваться к истине, но - для духовного расслабления каждого из них. К примеру, мне приятно дружески побеседовать с Алексан-дром Станиславовичем: обменяться, так сказать, «вербальными репризами». Ценность такого общения – приближение к более полному осознанию вол-нующей темы. Темы бывают разные. Здесь же, как видит читатель, интерес вызван стремлением поэтапно «раздвигать» предмет науки истории. Тема эта актуальная ввиду ее причастности к широкому обсуждению «глобально раз-верзшейся динамо-неравновесности», которая все «глубже» овладевает со-временным человечеством. «Окунуться» в нее весьма несложно, выползти – «еще бабушка надвое сказала». Но причем здесь наука история, тем более ее предмет? Прежде всего подчеркнем: локализуя историю «сиюминутой», вы-страиваем временную цепь (от прошлого – через настоящее – к будущему), «позволяющую» разумному (на деле это человеческая духовность) возвы-ситься до действительного (вспомним «сакраментальную» формулу Г. В. Ф Гегеля /1770-1831/: «Всё разумное – действительно»; и не случайно этот ве-личественный мыслитель такое большое значение придавал философии ис-тории). Под влиянием истории мы более сосредоточенно концентрируемся на действительном как воплощенной разумности, приобщив к нему (т. е. к дей-ствительному) «целеположенное будущее». Наука история позволяет нам сполна оценить действительность, направить усилия на возвышение ноо-сферного творчества: она становится «компасом» научно-исследовательской программы по выходу человечества из глобального кризиса. Только и всего. Но разве этого мало? Вновь касаясь предмета науки истории, невольно об-ращаем внимание на то, что он содержит важную инновацию: благодаря ему отстраивается КИР. Методологически оснащенная наука история направляет социодуховность на преобразование действительного как разумного, и эта роль науки истории просматривается «сквозь магический кристалл» (А. С. Пушкин /1799-1837/) ее предмета. Происходит конструктивное улаживание действительного как претворенной одновременности, выводящего (речь идет о действительном) нас к «вечностным», соотносимым с содержанием ноо-сферы, ориентирам.

В чем для меня ценность общения с А. С. Маджаровым?

История - до общения с А. С. Маджаровым - представлялась мне «подспорьем в философских блужданиях» при раскрытии одновременности. «Пресловутая» одновременность всплывала чем-то эфемерно недоступным. Но проникаясь КИР, когда, по словам Ф. М. Достоевского (1821-1881), «мысль превращается в страстное чувство», начинаешь осознавать: каждый из нас – при желании - может развернуться духовной метисацией, обретя «объемно-временное состояние». И прихлопнувший нас сегодня «глобаль-ный неравновес» вполне преодолим усилением «историцизма» - вопреки распространяемому пессимистами «историческому финалу». Александр Ста-ниславович помогает мне осиливать отдельные историко-познавательные де-тали, опираясь на которые обнаруживаешь тесное единство между филосо-фией и историей. Наш глобализирующийся мир прямо-таки взывает к тесно-му союзу философии и истории. Этот союз подскажет человечеству путь к новой жизни, затверждающейся глубинным, как было упомянуто, синтезом культуры и цивилизации. Главное – отыскать тропинку из сжимающего нас тупика. …Хочется пожелать юбиляру: «Так держать!»
User is offlineProfile CardPM
Go to the top of the page
+Quote Post
 
Reply to this topicStart new topicStart Poll
Ответов(1 - 2)
Евгений Волков
post Jul 19 2009, 09:08 PM
Отправлено #2


Старожил
***

Группа: Users
Сообщений: 1 365




[quote=Николай Коноплев,Jul 19 2009, 02:51 PM]
Коноплёв Н.С., д. филос. н.,
профессор ИГУ
И прихлопнувший нас сегодня «глобаль-ный неравновес» вполне преодолим усилением «историцизма» - вопреки распространяемому пессимистами «историческому финалу». Александр Ста-ниславович помогает мне осиливать отдельные историко-познавательные де-тали, опираясь на которые обнаруживаешь тесное единство между филосо-фией и историей. Наш глобализирующийся мир прямо-таки взывает к тесно-му союзу философии и истории. Этот союз подскажет человечеству путь к новой жизни, затверждающейся глубинным, как было упомянуто, синтезом культуры и цивилизации. Главное – отыскать тропинку из сжимающего нас тупика. …


Уважаемый, профессор так же далек от философии, как и его посылы. Искать союза философии и истории столь же нелепо, как объединить в союз алгебру и арифметику.
История накапливает факты, они в свою очередь служат базой для выработки метода раскрытия их взаимосвязей, математика как инструмент и лекало обеспечивает объективность философских размышлений. Единство философии и истории в системе методов познания. Из отдельных исторических фактов, без раскрытия системы их возникновения, «шубы не сошьешь», к философии не прикоснешься, а как многие попадете в очередной тупик. И не союзы подсказывают путь к новой жизни, выявленные методы познания жизни. Тогда и свою тропинку найдете.

User is offlineProfile CardPM
Go to the top of the page
+Quote Post
Ронвилс
post Nov 9 2009, 06:03 PM
Отправлено #3


Старожил
***

Группа: Users
Сообщений: 422




Здравствуйте! Возможно, это касается всех основных форумов в Интернете, но вполне четко заметил, что в обсуждении участвуют в основном одни и те же лица. Причем, несмотря на многословность и витиеватую наукообразность речи - они не так уж много говорят нового.
Что касается предмета истории (как и вообще - любого предмета, изучающего окружающую реальность в ее развитии), то на мой взгляд ждать некой "абсолютной объективности" (как эталона научности) абсолютно безсмысленно. Слишком уж многое определяется тем методом, который тот или иной исследователь применил для анализа исторических фактов. Вполне возможно, что тот метод, который применил я для того, что бы разобраться с историей человеческой цивилизации, с чьей-то точки зрения будет не обоснован. А мне кажется, что метода вполне продуктивна (хоть и необычна). Предлагаю заглянуть на сайт http://legenda-ura.narod.ru/Legenda.html
и просмотреть статью о "Новой исторической антропологии". Может хоть что-то интересное кто-то увидит? Так сказать - новый ракурс на тему.
С уважением, Юрий Петрович.
User is offlineProfile CardPM
Go to the top of the page
+Quote Post

Reply to this topicTopic OptionsStart new topic
 

Текстовая версия Сейчас: 29th March 2024 - 01:37 AM
Реклама: