Размышления в юбилейный год
Подобно тому, как В.И. Ленин призывал рабочую партию помянуть Герцена «не ради обывательского славословия»,
но для уяснения своих задач, так и нам следует помянуть русского
писателя и патриота с целью уяснения себе самих себя. Такая цель,
несомненно, окажется достойной памяти Герцена.
А.И. Герцен – фигура чрезвычайно интересная для нашего
современника. С одной стороны, его биография – это настоящий Клондайк
для жёлтой прессы, для журналов типа «Караван историй» и телепередач
вроде «Женский взгляд». С какими придыханиями могла бы рассказать Оксана
Пушкина о судьбе Натальи Захарьиной, жены Герцена! Мало того, что
Захарьина доводилась ему двоюродной сестрой, и вся семья была
категорически против их брака. А тут ещё увоз невесты, тайное венчание. А
позже – уже в эмиграции – роман Натальи с немецким поэтом Георгом
Гервегом и странное сожительство семейств Герценов и Гервегов под одним
кровом, в доме, именовавшимся «Гнездо близнецов».
С другой стороны, А.И. Герцен – эмигрант со стажем. И его пример в
этом смысле – другим наука. Ведь и он когда-то рвался за границу из
«этой страны». С тою лишь разницей, что если и считал свой народ тёмным и
невежественным или, как сейчас говорят, «быдлом», то мечтал о его
просвещении и освобождении, а не кривился брезгливо.
Это мы, сегодняшние, смахиваем слезу умиления при упоминании о
России XIX века и рядимся кто в «казаков», кто в «монархистов», а кто и в
«мужиков». Правда, вернее было бы сказать в « mouzhik `ов», потому что о
мужике знаем ещё меньше, чем знал о нём барин. Это нам кажется, что Царская Россия – «радость и веселье», «всех сословий
дружба» и т. д. в том же роде. Но Герцен думал иначе. Самодержавие и
крепостничество представлялись ему не менее ужасными явлениями, чем
«нечестные выборы» и «партия жуликов и воров». Доказательством тому –
слова самого Герцена о царском правительстве: «Эта шайка разбойников и негодяев, которая управляет нами» . Сложно не заметить сходства между «партией жуликов и воров» и «шайкой разбойников и негодяев».
Однако, пожив немного в благословенной Европе, Александр Иванович переменил о ней мнение.
Что же искал он на Западе? Прогресс? Свободу? Совершенство,
которому нет места под Луной? Как и сегодня, многих русских 40-х гг. XIX
в. объединяла неприязнь, или даже отвращение, к власти предержащей, к
официальной России. Как и сегодня, устремлялись они на Запад, где, как
им казалось, и хлеб слаще, и вино крепче. Как и сегодня, Запад
представлялся им землёй обетованной и награждался теми достоинствами, о
которых они мечтали и которых им так остро недоставало на Родине. Точно
так же говорили они о том, что должны увезти своих детей из «этой
страны», чтобы подарить им достойную жизнь и дать возможность нормально
развиваться, потому что где как не на Западе и развиться. Словом, это
была всё та же вера в Запад, которая, по слову о. Сергия (Булгакова), «является вполне утопической и имеет все признаки религиозной веры» . Да и сам Герцен признавал, что «мы верим в Европу, как христиане верят в рай» .
Сравнение весьма точное, поскольку христиане верят, что, отмучившись в
земной жизни, они, с Божьего попущения, войдут в лоно Авраамово и вкусят
вечного блаженства. Точно так же и западники всех времён рассчитывают,
что отмучившись в рабской России, можно будет с полным правом срывать
цветы удовольствия в Западных палестинах. Но – увы! Рая на земле ещё
никто не видел. И даже богатые, по слухам, тоже плачут. Так что
возбуждённое образами блаженства воображение, вынуждено бывает
натолкнуться на холодную и непререкаемую обыденность. Даже если нам
доводилось слышать о том, что кто-то на Западе вкушает исключительно
нектар и амброзию, это совершенно не означает, что вкушают их поголовно
все. И уж ещё с меньшей вероятностью это коснётся нас самих, если только
мы вообразим, что и для нас припасены капли и крохи с благодатного
пиршества.
Как часто можно наблюдать сегодня либо полное перерождение русского
человека, который, ломая и уродуя свою натуру, втискивается в чужие
формы; либо разочарование в Западе, где, как со временем выясняется,
живут самые обычные люди, подверженные самым обычным страстям и порокам.
Страдающие, скучающие, ловчащие никак не меньше, чем где бы то ни было
на белом свете. Разве что только на свой салтык.
В первом случае приходится смиряться с тем, что и на Западе есть
унизительная бюрократия и законы, ограничивающие свободу не только не
менее российских, но и зачастую гораздо более. Что обычаи западных людей
подчас совсем не близки обычаям русских, а то и просто похожи на
совокупность того, что, с русской точки зрения, является откровенно
презренным. И что, наконец, Россия не обладает патентом на такие
явления, как «преступность» и «полиция».
Второй случай часто связан с перерождением бывшего некогда
восхищения Западом в полную свою противоположность, отягощаясь к тому же
пристрастностью и несправедливостью. Так было и с Герценом. «…Мы являемся в Европу с своим собственным идеалом и верой в него , – писал он в эмиграции. –
Всё это вместе составляет светлую четверть европейской жизни. Жизнь
тёмных трёх четвертей не видна издали, вблизи она постоянно перед
глазами» .
Упования русских на заграницу сродни юношеской влюблённости, когда
объект обожания представляется полным всяческих добродетелей и
очарования, которое рассеивается, как туман в жаркий день, при первом
соприкосновении с действительной жизнью. Герцен же уподоблял отношение
неискушённых русских к Западу отношению к городской ярмарке деревенского
мальчика: «Глаза мальчика разбегаются, он всем удивлён, всему
завидует, всего хочет – от сбитня и пряничной лошадки с золотым пятном
на гриве до отвратительного немецкого картуза и подлой гармоники,
заменившей балалайку. И что за веселье, что за толпа, что за пестрота!
Качели вертятся, разносчики кричат, паяцы кричат, а выставок-то винных,
кабаков... и мальчик почти с ненавистью вспоминает бедные избушки своей
деревни, тишину её лугов и скуку тёмного, шумящего бора» .
Очень скоро после знакомства с этой ярмаркой, после оскомины от
сбитня и изжоги от пряничных лошадок Герцен испытывает разочарование и
делается непримирим к предмету недавней своей страсти. Идеал его
оказался разрушен. Вернее, он сам разрушил свой идеал, когда, приподняв
эфирные покровы, вдруг вместо величия и грации обнаружил уродство и
мизер. Герцен приходит к заключению, что европейским народам суждено
было создать великую идею – идею образования, науки, искусства, права –
но не дано воплотить её, не дано создать справедливое в своём устройстве
общество, объединяющее просвещённых, внутренне-свободных и
духовно-богатых людей.
Напротив, люди, встреченные Герценом в Европе, вызвали его
раздражение и неприязнь. Они кажутся ему ничтожествами, жизнь которых
сводится «на постоянную борьбу из-за денег» . Жизненные ценности и цели европейцев Герцен заключил в формулу: «Наживайся,
умножай свой доход, как песок морской, пользуйся, злоупотребляй своим
денежным и нравственным капиталом, не разоряясь, и ты сыто и почётно
достигнешь долголетия, женишь своих детей и оставишь по себе хорошую
память» .
Современным западникам, пожалуй, есть, чему радоваться – в
известном смысле Россия стала вполне европейской страной. Как и в Европе
времён Герцена в России победила столь ненавистная Герцену мещанская
идея. Ни для кого не секрет, что духовная жизнь в современной России
ютится на задворках, тогда как культивируется плотское и низменное. По
мнению о. Сергия (Булгакова) мещанство олицетворяет сатанинское начало
мира, недаром же и чёрт Ивана Карамазова появился в образе мещанина. И
таким образом, борьба Бога с дьяволом сводится к борьбе духовного и
мещанского начал. Борьба эта, по слову о. Сергия, «ведётся с переменным успехом в пользу то одного, то другого начала, но она никогда не может окончиться совершенно» .
В России, увы, любят творить себе кумиров. Кого только не
обожествляют у нас время от времени – то Запад, то собственную страну
полуторавековой давности. То и дело слышишь слова: «Вот в европейских
(вариант – цивилизованных) странах!..» Или: «Вот когда Русь была
святой!..» Сейчас ещё стало модным говорить что-то такое о детях,
которых де надо срочно спасать увозом из России на Запад. Потому что
только там им можно дать настоящее образование и защитить от педофилов. O sancta simplicitas! – воскликнем мы вслед за Яном Гусом. Ведь они и
правда верят, что в Америке хорошее образование и нет педофилов! Как
будто педофилы – это белые медведи, живущие исключительно в северных
широтах.
Мечтательность и лень, желание пользоваться готовым и нежелание
ничего создавать самим, это с одной стороны; и какие-то купеческие
ухватки – заработать любой ценой, пустить в глаза пыль, – с другой –
вот, что отличает нашего современника и гонит его на Запад. Из всего
этого коктейля, пожалуй, только мечтательность была присуща Герцену. С
тою опять же разницей, что в основе этой мечтательности была тоска по
идеалу или, как назвал это И.С. Тургенев, «погоня за абсолютным» , но никак не презрение к соотчичам, какие бы они ни были, и не позыв перенести потомство из одной норы в другую.
Наивно было бы думать, что происходящее и переживаемое ныне никогда
прежде не происходило и никем не переживалось. Вспомним слова мудреца: «Что
было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего
нового под солнцем. Бывает нечто, о чём говорят: «смотри, вот, это
новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1:9-10). Меняется что-то снаружи. Человеческие страсти, подобно калейдоскопу, складываются в новые фигуры. Но суть их неизменна всегда.
http://www.rospisatel.ru/zamlelova-dnevnik8.htm
|