Новое и несоизмеримость.
Что есть – новое? На мой взгляд, при определении нового, нужно исходить, прежде всего, из того, что новое не противоположно старому. Новое противоположно устаревшему, пережитку (предрассудку). Собственно, именно с появлением нового происходит разделение содержания бытия объекта на НОВОЕ, ПЕРЕЖИТОК и НЕПРЕХОДЯЩЕЕ. Действительно, установившееся представление о новом заключается в том, что новое, проявляясь, ИЗМЕНЯЕТ и ВЫТЕСНЯЕТ что-то из бытия объекта в область пережитого, ненужного, хотя это «что-то» и не уступает своего места без «борьбы». В данном взгляде на новое создаётся впечатление о некотором объёме бытия объекта, определяемом рамками ни будущего или прошлого, но настоящего. Исходя же ТОЛЬКО из настоящего, новым можно назвать ЛЮБУЮ причину изменения содержания бытия объекта, в том числе, и хорошо забытую (некогда «выкинутую» из содержания) старую причину. Тогда, естественно, что противоположное новому – пережиток – уместно будет определить как ЛЮБУЮ причину определённости содержания объекта (в настоящем). А это – неверно, ибо не все причины, формирующие определённость содержания объекта, являются пережитками. Многие, а главное, СУЩЕСТВЕННЫЕ причины, формирующие определённость содержания бытия объекта, относятся к НЕПРЕХОДЯЩЕМУ.
С целью уточнения определений нового и пережитка рассмотрим предполагаемые атрибутивные характеристики нового. «Новизна, - замечает Кацура А.В. (Кацура А.В. Научное познание и системные закономерности.// Системные исследования. Методологические проблемы. М. 1985. С. 309), - всегда связана с необратимостью, с неустойчивостью, с нестандартными, ПЛОХО ПРЕЖДСКАЗУЕМЫМИ (или ВООБЩЕ НЕПРЕДСКАЗУЕМЫМИ) отклонениями». Отсюда – легко доказать, что новое связано с нелинейными процессами. А значит: новое – то, что появляется в системе, ставшей в определённый промежуток времени НЕУСТОЙЧИВОЙ; то, что для самой системы СЛУЧАЙНО (непредсказуемо, т.е. НЕЗАКОНОМЕРНО). Новое - то, что изменяет систему необратимо. При этом новое перестаёт для изменившегося объекта быть новым, случайным, но в дальнейшем оно, зачастую, превращается в пережиток (можно вспомнить Гегеля: «Новое рождается как ЕРЕСЬ, а умирает как ЗАБЛУЖДЕНИЕ»).
Необратимость, однако, самое слабое место в сложившемся представлении о новом. Действительно, в эпоху научно-технического прогресса, под влиянием эволюционных и революционных теорий кажется естественным связывать проблему нового исключительно как с эволюцией, так и с синергетикой – наукой, задачей которой является исследование условий, при которых случайное ОБЯЗАТЕЛЬНО превращается во всеобщее путём кооперации. Но в природе НЕ СУЩЕСТВУЕТ такой обязательности. Достаточно вспомнить озабоченность генетиков, медиков, экологов, историков интереснейшим фактом ОТТОРЖЕНИЯ, неприятия нового (поражение нового в борьбе с пережитком). Этот факт означает, что новое появляется и СУЩЕСТВУЕТ в объекте именно как новое. Но это его существование, даже перспективное с точки зрения будущего объекта, не есть необходимым условием развития объекта. Отвергая новое, объект возвращается к своему ПРЕЖНЕМУ состоянию. Таким образом, новое своим существованием ещё не задаёт условия необратимости изменению. На языке физики: возмущение объекта может оказаться «ниже порогового». В итоге – объект не изменяется. Так, например, в экологии принцип конкурентного исключения может иллюстрировать как победу, так и элиминацию нового в биоценозе. Простейший пример отторжения нового обществом я взял у Монтеня: «Эфор, так безжалостно оборвавший две новые струны, добавленные Фринисом к его музыкальному инструменту, не задавался вопросом, улучшил ли Фринис свой инструмент, и обогатил ли его аккорды; для осуждения этого НОВШЕСТВА ему было достаточно и того, что СТАРЫЙ, привычный образец претерпел ИЗМЕНЕНИЕ» (Монтень М. Опыты. М., Правда. 1991. Кн. 1. Гл. 23. С. 95).
Итак, факт отторжения нового даёт право утверждать:
1. Новое, действительно, в большой степени, СЛУЧАЙНЫЙ элемент для объекта, поскольку оно есть новым для этого объекта ВНЕ зависимости, будет ли оно отвергнуто (равно – чужеродно) или принято объектом.
2. Необратимость – не есть существенной чертой нового вообще. Она – существенная черта «прижившегося» нового тогда, когда оно вытеснило пережиток и стало более эффективно выполнять его функции.
3. Неустойчивость объекта снижает порог «восприятия» нового.
А можно ли СЛУЧАЙНОСТЬ считать АТРИБУТИВНЫМ, неотъемлемым признаком нового? Казалось бы, всё предыдущее изложение о новом благоприятствует такому пониманию случайного. Действительно:
1. «Новое вообще» не зависит оттого, совпадает ли его природа с природой объекта, со степенью подготовленности объекта к встрече с новым, или нет.
2. Новое в синергетической теории рассматривается на уровне ФЛУКТУАЦИЙ (случайных отклонений), закрепляющихся в существовании объекта (необратимость) или исчезающих.
3. Неустойчивость объекта есть результат ОСЛАБЛЕНИЯ СВЯЗЕЙ между элементами объекта, что приводит к росту случайных событий внутри объекта. Т.е. благоприятствует появлению и закреплению нового.
Последнее – не всегда явно в теориях о появлении нового. Так, например, Массон В.М. считает, что создание новой технологии и новых моделей человеческой деятельности «…происходит путём абстрагирования стереотипичных объектов и функций и соединения их в нестандартные комбинации…» (Массон В.М. Первые цивилизации. Лен. Наука. 1989. С. 20). Но что есть абстрагирование? А абстрагирование же суть отвлечение понятия сущности ли объекта от понятий акциденций, или понятий акциденций ли друг от друга и от понятия той же сущности. По сути – абстрагирование – это изолирование понятий объекта, свойств, отношений от их СВЯЗЕЙ, зависимостей (или – от логики), от их ЕДИНСТВА. Изоляция же объекта от связей означает, что он получает СВОБОДУ, Собственно, абстрагирование потому и есть обязательным условием появления инноваций по Массону В.М.: лишь обретя относительную свободу «стереотипичные объекты и функции» могут соединяться в «НЕСТАНДАРТНЫЕ комбинации».
Таким образом, понятие абстрагирования является понятием мыслительного процесса, соответствующего процессам ослабления связей в объекте, т.е. процессам, ведущим к НЕУСТОЙЧИВОСТИ объекта, к подвижности его элементов, к РОСТУ СЛУЧАЙНОСТИ в их существовании и в существовании самого объекта и, как следствие – к появлению нового, но уже не в Природе, но в мышлении, представлении.
Значит, новое – случайно? Однако такой вывод противоречит идее о необходимости, предопределённости эволюции природы, человечества и, в особенности, науки. Удивительно, но хотя история науки, буквально, пестрит случайными открытиями (открытия микроскопа, стетоскопа, строения бензола, теории строения комплексных соединений, радиотелескопа, пульсаров, позитрона, хроматографии и т.д.), учёные всячески принижают роль случая в открытии. Например: «Конкуренция, ведущая к опережениям, и случаи независимого осуществления одних и тех же открытий функциональны, поскольку создают гарантию того, что важные для развития науки открытия так или иначе будут сделаны» (Хэгстром У. Соперничество в науке. В кн.: Научная деятельность: структура и институты. М., Наука. 1980. С. 354). Или: «Бесспорно, однако, что многие и многие открытия в определённый момент развития науки просто не могли быть не сделаны; иными словами, они сделаны с НЕОБХОДИМОСТЬЮ» (Охлобыстин О.Ю. Жизнь и смерть химических идей. М., Наука. 1989. С. 10).
Историки общества не столь категоричны: «А. Леруа-Гуран писал о том, что феномен изобретения УНИКАЛЕН, что эволюций в этом смысле является следствием мутаций, однако сами эти мутации, по существу, бывают подготовлены многими мелкими сдвигами, улучшениями, рационализациями, которые в своей совокупности как бы подводят к крупному, кардинальному технологическому новшеству…. Другой крупный авторитет в этой области, Р. Форбе… также стоит на позиции оценки кардинального нововведения в технике или технологии, как удачной и редкой случайности. Его выводы сводятся к тому, что многие второстепенные изобретения (например, лодки различных типов в разных регионах мира) могли повторяться, но чем сложнее и важнее изобретение или открытие, тем менее вероятно его дублирование…» (Васильев Л.С. Проблема генезиса китайской цивилизации. Формирование основ материальной культуры и этноса. М., Наука. 1976. С. 18).
Так предопределено ли появление нового в эволюции или оно случайно? Очевидно, что если оно предопределено, то зная эту предопределённость, этот закон развития, легко предсказывать направленность эволюции. Бросим взгляд на разработки в данной области. Несмотря на все ухищрения биологов, до сих пор: «… главное противоречие современного видения эволюции фиксируется антимонией: «направленность (предопределённость) – ненаправленность (случайность» (Черникова И.В. Противоречивость эволюции и её отражение в познании.// Диалектика и научное мышление. М., Наука. 1988. С. 155 – 156). Для дарвинистов эволюция мыслится закономерной благодаря двум факторам:
1) закономерному изменению внешней среды (длительно действующему «вектору изменения параметров среды»), побуждающему живое изменяться в сторону адаптации к новым условиям существования;
2) преемственности в изменении форм живого («ограничениям резерва изменчивости»).
Однако, как легко заметить, всё здание необходимости эволюции у дарвинистов построено на фундаменте СЛУЧАЙНЫХ мутаций, т.е. на случайности возникновения не обязательно прогрессивного нового.
Отсюда, как компромисс между необходимым ходом эволюции и случайностью возникновения нового возникает идея о СТОХАСТИЧНОСТИ процессов эволюции. Другими словами, эволюция ограничена, но не предопределена.
Направленность развития первых человеческих культур тоже ограничена закономерными изменениями внешней среды. В этом аспекте можно вспомнить примеры упадка культур палеолита или культур периода зарождения ирригационного земледелия. Причём, под внешней средой для каждой культуры (как и в случае биологической эволюции – для таксономической единицы) следует понимать не только климат, животный мир, но и другие культуры (таксономические единицы).
С другой стороны, историками (напр., Маркаряном Э.С., Массоном В.М.) постоянно и целенаправленно разрабатывается идея о глубокой аналогии структурного и функционального подобия механизма творческих инноваций и биологических мутаций (См. Массон В.М. Первые цивилизации. Лен. Наука. 1989. С. 29, 30). Отсюда, как следствие, вытекает стохастический характер эволюции культур.
Что же касаемо науки… Уже стоики среди прочих способов мышления (в числе которых, кстати, мышление по соединению (кентавр) и по переносу (глаза на груди) (абстрагирование – и манипуляция абстракциями) выделяли мышление по природе (следствие из закона существования объекта, тождество по основанию общности происхождения) и по случайности (чувственное, как умопостигаемое, интерпретация единичного природного явления в категориях мышления). В общем же, в науке выработалось два подхода к открытию нового посредством мышления. Первый, основной: найти и использовать такие правила мышления, которые НЕОБХОДИМО бы приводили к истине. Эти правила – есть правила логики, ведущей своё начало от Демокрита и Аристотеля. Второй, сравнительно молодой (ХIII в.) имеет своим родоначальником Раймундо Лулла – комбинаторный. Комбинируя различным образом первичные категории (система концентрически вращающихся кругов – машина Лулла), предполагалось вывести всё мыслимое знание о мире. Эта идея была подхвачена Лейбницем ( «О сочетательном искусстве»), но в результате выродилась у него в прообраз математической логики. Казалось, логика (необходимое мышление) победила в науке свой антипод – случайностное мышление. Но со временем возникают, с одной стороны, теория АССОЦИАЦИЙ в психологии (мышление на основе «слабых» понятийных связей), с другой – случайность входит в науку о неразумной природе (термодинамика, теория эволюции Ч. Дарвина, квантовая физика и т.д.). Мир всё более видится естествоиспытателям вероятностным и поэтому неудивительно, что для описания вероятностного мира оказался необходим вероятностный язык. Понятия и предсказания в науке теряют свою чёткость, определённость – это факт. Становится очевидным, что весь аппарат логики неспособен автоматически обеспечивать прогресс науки. Дойдя до собственных границ, «обнажившись в своей чистоте» аксиоматического метода самой строгой из наук – математики, логика испытала в начале ХХ в. необычайный кризис: «…математики поняли, что основы логики – такие же продукты человеческого опыта, как и аксиомы евклидовой геометрии» (Клайн М. Математика. Утрата определённости. М., Мир. 1984. С. 359).
Возникшее в науке направление интуитивизма было противопоставлением логике. Считается, что интуитивизм восходит, по крайней мере, к Декарту и Паскалю и, кратко, его характеризуют так: интуиция – знание без рассуждения, не нуждающееся в доказательствах. Но если интуитивное знание нельзя ВЫВЕСТИ непосредственно из известного с необходимостью, например, дедукции, то оно – случайностно и носит ВЕРОЯТНОСТНЫЙ характер. Таким образом, уже в ХХ в. случайностное мышление приобретает действительный статус.
Аналогично развитию животного мира, развитие науки ограничено внешними факторами, которые можно обобщить в понятии вектора изменений природных условий плюс изменение параметров производства и потребностей человека. Аналогом ограничения резерва наследственной изменчивости в науке выступает как уровень развития исследовательской техники, методов, так и уровень развития самой науки. Отсюда – наивно было бы думать, что наука, отражающая стохастические природные процессы, имеющая в качестве интуиции неожиданную (равно – СЛУЧАЙНУЮ) мутацию мысли, сама не развивалась бы по принципу стохастической эволюции. И она, действительно, развивается так, достаточно вспомнить о существовании в каждый момент времени «поля» конкурирующих гипотез, теорий, изменения этого поля, «угасания» одних проблем, рождения новых, эволюций основных теорий (напр. Механики – от силовой Ньютона до энергетической у физиков конца ХIХ в., дарвиновской теории – к синтетической теории эволюции и т.д.). Эволюция науки – процесс далеко не линейный.
В итоге можно заключить, что эволюция природных объектов и общества – СТОХАСТИЧЕСКИЕ процессы. При этом под стохастичностью следует понимать либо закономерность, возникающую в результате ограниченных внешними факторами (направленным вектором изменений для эволюции) случайных событий, либо – случайные события, подчиняющиеся (ограниченные) закономерности (потенциалу наследственных изменений). Общая картина глобальной эволюции выглядит, примерно, так: «…единый мировой процесс развития – это не просто игра случая, а непрерывное усложнение организации, происходящее в результате взаимодействия объективной необходимости со столь же необходимой стохастичностью (здесь стохастичность = случайности – прим. Моё) нашей Вселенной» (Моисеев Н.Н. Алгоритмы развития. М., наука. 1989. С. 19).
Чтобы перейти к окончательной формулировке дефиниции нового, необходимо ввести в круг рассуждений существующие представления о иерархичности законов мироздания. В данном случае – законов эволюции различных природных объектов. Моисеев Н.Н. так видит всеобщие законы эволюции: «Первое место принадлежит законам сохранения (физическим, химическим, биологическим) в вариационной формулировке, позволяющей объяснить ПРИЧИНЫ проявления того или иного закона в нашей действительности (например, законы Ньютона – есть выражением Принципа Мопертюи-Лагранжа – из всех возможных изоэнергетических перемещений тела из А в Б реализуется то, при котором укороченное действие минимально). Далее следует принцип минимума роста энтропии (=минимума диссипации энергии). «Он как бы замыкает цепочку принципов отбора: если законы сохранения, кинематические и прочие ограничения ещё не выделяют единственной траектории развития системы, то заключительный отбор производит принцип минимума диссипации» (Моисеев Н.Н. Там же. С. 48).
Для живой природы этот отбор направляет эволюционный процесс в сторону наибольшего использования живыми системами энергии внешней среды. С этим мнением перекликается мнение Печуркина Н.С. с его моделью ВЫНУЖДЕННОЙ эволюции по закону ускорения вращения потоков вещества под влиянием накачки энергией со стороны, по закону роста энергетической активности живых существ (см. Печуркин Н.С. Энергия и жизнь. Новосиб., Наука. 1988. С. 175). Но эти законы, в действительности, тоже всеобщие, как и закон У.Р. Эшби, требующий от живых существ достижения наиболее устойчивого состояния. Они (эти законы) – биологические только потому, что в них говорится именно о живых существах. Ничего не изменится, если термин «живые существа» заменить, например, термином «системы, далёкие от равновесия».
Действительно, сама неживая природа находит иные, но также способы интенсификации энергетической активности различных объектов. Примеры такой интенсификации:, некогда работавший естественный ядерный реактор уранового месторождения Окло (Габон), или трансформация гравитационной энергии в ядерную при вспышках сверхновых звёзд…
Что до разрешения загадки возникновения жизни и направленности эволюции – сам Печуркин Н.С. признаёт, что его закон лишь резко уменьшает рассматриваемое число вариантов и путей развития» (Печуркин Н.С. Там же. С. 69).
Но существуют и «чисто» биологические законы развития. Например, вытекающий из определения самой жизни закон возрастания генетической информации как меры упорядочения и усложнения организмов (См. Платонов Г.В. Понятие сущности жизни и её определение.// МЛД в 8 кн. Кн. 5. М., 1984. С. 51). Я бы сказал точнее: закон повышения степени сохранения непрерывности матричного автокатализа. Имманентно в этом законе содержатся общие эволюционные законы:
- и закон ускорения вращения потоков вещества под влиянием накачки энергией со стороны, ибо повышение степени сохранения непрерывности конкретного процесса самовоспроизводства есть ничто иное, как интенсификация энергозатрат на это повышение (а значит – и энергопотребление),
- и опять же, этот биологический закон есть частным случаем одновременного действия двух общих законов: закона стремления объекта к гомеостазу (сохранению) и закона минимума диссипации.
Но, в то же время, это – чисто биологический закон, ибо в нём не общие законы эволюции определяют эволюцию жизни, но жизнь определяет свою эволюцию посредством этих законов (Ср.: закон эволюции жизни – это закон повышения степени жизни, где жизнь = сохранению непрерывности матричного автокатализа).
Одновременно этот чисто биологический закон детерминирует то, что недетерминировано в общих законах – направление эволюции любых форм именно жизни: всё – от биохимических новшеств, многоклеточности, до появления «рогов и копыт» - подчинено закону повышения степени сохранения непрерывности одной биохимический реакции редупликации клетки (Ср. «…многоклеточность можно рассматривать как своеобразный «нарост» на половом процессе» (Рувинский А.О. Эволюция пола и происхождение многоклеточности.// Природа. 1990. № 7. С. 68). Впрочем, жизнь не была бы жизнью, если бы не существовал и противоположный указанному выше закону – закон повышения степени изменения непрерывности матричного автокатализа, увеличивающий «пластичность» адаптации жизни к внешним условиям, СКОРОСТЬ эволюции. Совместное действие этих двух основных законов эволюции особенно отчётливо проявляется при появлении многоклеточных организмов, С одной стороны, согласно первому закону – увеличивается степень сохранения матричного автокатализа клеток многоклеточного организма, с другой – бессмертные (в идеальных условиях) одноклеточные организмы, преобразуясь в смертные многоклеточные, не только теряют своё «бессмертие»), но и «бессмертную» индивидуальность своего матричного автокатализа. Частными проявлениями (частными законами) повышения степени изменения непрерывности матричного автокатализа являются:
- закон: Скорость эволюции в разные периоды неодинакова и характеризуется тенденцией ускорения (первые живые организмы возникли около 3, 8 млрд. лет назад, первые многоклеточные – 2,5 млрд. лет назад, животные и растения – 400 млн. лет назад, млекопитающие и птицы – 100 млн. лет назад, приматы – 60 млн. лет назад, род человека – 6 млн. лет назад, Homo sapiens – 60 тыс. лет назад);
- а также, в какой-то мере, закон «черной королевы». Л. Ван Валена (Van Valen, 1976a,b, 1977): «чтобы стоять на месте надо быстро бежать»).
Частный биологический закон – закон цефализации животных, вытекает из другого, более общего – первого закона повышения степени сохранения непрерывности матричного автокатализа, ибо цефализация – это лишь один способ такого повышения. Закон цефализации непригоден ни для описания эволюции одноклеточных, ни для описания эволюции растений. Но этот закон непреложен для эволюции многоклеточных животных. Сама же цефализация, как известно, может идти различными способами. Недаром – настоящее время – время процветания отнюдь не млекопитающих, а насекомых… Можно и далее следовать всё ниже по лестнице иерархии конкретизации общих законов общих систем к частным законам частных систем.
В итоге представляется, что направление эволюции определяется рядом стохастических законов, постепенно сужающих роль случайности по мере углубления дифференциации общего объекта на объекты, его составляющие. Отсюда неудивительно, что «…для группы (организмов), вставшей на путь узкой специализации, мы с известной степенью достоверности можем прогнозировать дальнейшую эволюцию по избранному пути…(Татаринов Л.П. Там же. С. 103 – 104), Упрощённо общую схему эволюции можно обрисовать как самоопределение множества объектов в рамках законов «сверхобъекта». Самоопределяясь, множества объектов СОЗДАЮТ СОБСТВЕННЫЕ законы существования (не противоречащие законам «сверхобъекта»), в рамках которых развиваются их подмножества и т.д. Можно сказать, что эволюция – развитие вероятностного существования в закономерное. Но подобную схему эволюции легко усложнить: существование «суперобъектов» есть их изменение, а значит, пусть – медленное, но изменение законов их существования, а значит, и законов множеств объектов, появление новых объектов, исчезновение старых и т.д. Такое естественное усложнение схемы эволюции позволяет избежать её абсолютной детерминированности и финитности (хотя остаётся вопрос о пределах «разветвления» иерархии, о пределах «измельчения» объектов, но об этом – позже).
А теперь вернёмся на основе сказанного к определению нового. Казалось бы, эволюционные этюды подсказывают, что логично определить новое как вероятностную причину изменения содержания бытия объекта. Но тогда ИСЧЕЗАЕТ из содержания понятие нового такой важный смысловой оттенок, как НЕОЖИДАННОСТЬ. Вероятностное же – всегда ожидаемо, прогнозируемо. Только если новое – СЛУЧАЙНО, оно будет иметь всю наполненность привычного смыслового содержания. Чем отличается случайность от вероятности? Прежде всего, тем, что вероятность как мера возможности, всегда определена через совокупность ВСЕХ возможностей, ограниченных «единством содержания объекта и условиями его бытия» (См. Ильин В.В. Возможность и действительность.// Материалистическая диалектика. В 5т. Т.1. М., Мысль. 1981. С. 199 – 201). Случайность же – величина неопределённая, а значит, не имеющая достаточного основания для своего существования ни в содержании объекта, ни в условиях его бытия. Исходя из этого, случайность, обычно, и определяют как ПЕРЕСЕЧЕНИЕ НЕОБХОДИМОСТЕЙ, т.е как место, где действует несколько различных (может – и противоположных) законов; где существует неустойчивость, конкуренция и т.д. Обычно, объекты в точке пересечения необходимостей создают так называемые «краевые эффекты», бифуркационные ситуации и т.д., т.е. их изменение непредсказуемо. При этом, существование объектов нельзя определить ни законом одной какой-либо из пересекающихся необходимостей, ни аддитивной суммой их законов.
Отсюда можно утверждать, что случайность – есть некое единичное явление сущности объекта (или – объектов) другому (или – другим) объекту. Т.е. такое явление данного объекта, которое посредством взаимодействия с другими объектами обрело собственную (единичную) сущность. Эта сущность не противоречит закону существования объекта, ни отлично от него и может соотноситься с другими единичными явлениями объекта ВПЛОТЬ ДО ПРОТИВОРЕЧИЯ. При этом надо учитывать, что случайность (если она – случайность) обоюдна для всех взаимодействующих объектов, но СПОСОБ реализации случайного события в явлениях каждого из объектов – свой. Обыденный пример: случайная встреча двух людей тем сильнее ломает их различные планы, чем она существенней кажется для обоих встретившихся.
Подобная формулировка понятия случайности позволяет представить естественным образом механизм и источник появления всех новых пересекающихся необходимостей как реализацию самоопределяющихся единичных сущностей с различными по отношению друг к другу законами существования (например, образование, экспансия и столкновение РАЗЛИЧНЫХ видов одного рода животных, различных человеческих культур и т.д.).
Однако источником появления случайностей может быть не только пересечение, но и сосуществование необходимостей двух объектов, один из которых именуют «внешней средой» или её существенной частью (например, коэволюция – взаимный отбор зависящих друг от друга автотрофов и гетеротрофов). Это возможно хотя бы благодаря стохастичности законов, которым подчиняются оба объекта. Действительно, обычно вероятность оценивают, принимая за исходное, что действие, оказываемое одним объектом на другой, строго фиксировано. А если это действие уже по самой своей природе стохастично?.. Можно ли оценить вероятность, если окружающая среда – весь мир, начиная от человека, до Земли, Солнца и далёких звёзд со своими обособленными законами существования?
Очевидно, что понятие случайного возникновения нового:
А) не противоречит стохастическому видению эволюции как процессу генерации нового. По сути – вероятностное – это ограниченная случайность:
Б) делает видение эволюции богаче…
Но… Всегда ли новое – случайно?.. Чтобы ответить на этот вопрос, надо обосновать, что новое – никогда не есть необходимым. Т.е. пусть в идеализированном, метафизическом варианте, когда существует (т.е. изменяется) объект, согласно законам ньютоновской физики, инвариантно в неизменной среде (например, движение тела в неизменном потенциальном поле), можно ли это необходимое изменение движения или положения тела считать НОВЫМ? Ведь мы говорим: в каждый момент движущееся тело занимает новое место или имеет новую скорость. Но, во-первых, само движение или изменение ещё не есть обязательно условием нового: вертящийся вокруг своей оси с постоянной скоростью круг не меняет своего состояния: его изменение (вращение) есть, наоборот, показатель стабильности. Во-вторых, если объект или система объектов подчиняются детерминированному закону с течением времени, то этот закон относится не к новому или пережитку, а к непреходящему. Следовательно, закономерное изменение места или движения будут естественным состоянием объекта, состояния, т.е. явлением, тождественным сущности объекта, состояния (тождественным закономерному, непреходящему), явлением без собственной сущности. И, как таковое, изменение места или движения будет непреходящим, как и законы этих изменений. Т.е. изменение места, движения будут однообразными (закон – выражение постоянства). Так, например, для человека, постоянно меняющего место жительства или работу новым бы стали не другие места жительства или работа, а то, что он задержался на одном месте вопреки своей натуре.
Итак, необходимое характеризует непреходящее в объекте, а не новое или пережиток.
Стохастичность же – нечто среднее между случайностью и необходимостью: явление непреходящего уже не тождественно непреходящему, способно менять свои формы, но, в отличие от неопределённой случайности, лишь в пределах конкретного непреходящего. Новым в стохастических объектах будут именно формы, которые разрешает принимать закономерность объекта, но не определяет их (алломорфоз). Т.е. новым будет именно случайность определённости – реализованная возможность (ароморфоз в этом аспекте суть случайность, ибо не описывается законами, характеризующими сущность объекта: ароморфоз, в первом рассмотрении есть изменение объекта в стохастичном поле законов суперобъекта).
Таким образом, можно утверждать, что поскольку:
1) новое по своей сути случайно (непредсказуемо, незакономерно) определением нового будет:
-НОВОЕ – СЛУЧАЙНАЯ ПРИЧИНА ИЗМЕНЕНИЯ СОДЕРЖАНИЯ БЫТИЯ ОБЪЕКТА.
Тогда вполне логичным (необходимым) будет и утверждение, что противоположность нового – пережиток – есть случайная причина определённости содержания бытия объекта. Истинность последнего утверждения легко раскрывается в понятии предрассудка, ибо предрассудок, по смыслу, суть некая мыслительная установка, которая была непреложным законом, определяющим бытие человека, сообщества людей, но в итоге оказалась ложной, исходящей из случайного, а не из преходящего заключения. Правильность определения пережитка через противоположность новому можно считать выводом, подтверждающим правильность определения самого нового.
Из данного определения нового следует многое, уже давно известное. Например, факт слабости, неустойчивости нового, как случайной причины, не имеющей в объекте собственных корней, или факт противодействия новому как причине изменения содержания бытия объекта (его определённости), находящегося в некоем устоявшемся равновесии (гомеостазе), или факта роста доли случайности (а также – уникальности) в нововведениях в технике или технологии с ростом значимости («кардинальности») этих нововведений и т.д.
Но данное определение нового способно и на большее. Оно способно стать аккумулятором для определённых идей в теории глобальной эволюции, в мировоззрении. Действительно, в недавнем прошлом повсеместно в науке главенствовали представления о природе как о некоем объекте, развивающемся согласно определённым раз и навсегда заданным законам. Законы, в том числе, и законы эволюции как бы лежали ВНЕ самой эволюции, ВНЕ самой природы. КАК и ОТКУДА эти законы возникли – таких вопросов не задавали. Однако позже, в связи с попытками физиков выяснить условия и механизм возникновения ни мало, ни много всей Вселенной, возникла идея о том, что значения фундаментальных физических констант, а значит, и физические законы, изменяются вместе с самой Вселенной. Возникла даже идея обоснования возможности появления жизни и человека только во Вселенной с данными значениями мировых констант (один из вариантов антропного принципа). Последнее, как раз, и иллюстрирует один из пережитков в науке – живучий принцип детерминизма. Далее: множественность достоверных гипотез о возникновении Вселенной породила идею о существовании множества альтернативных Вселенных со своими законами, начальными условиями, предысторией и т.д. Но законы, по-прежнему, в моделях этих Вселенных были детерминированы строгой иерархией: из более общих законов как бы ВЫТЕКАЛИ более частные. Законы для физиков – неприкосновенны.
Зато для эволюционистов – биологов законы развития живого мира на данный момент времени уже не выглядят чем-то привнесённым в эволюцию. Они возникают в ПРОЦЕССЕ эволюции, появляются последовательно и постепенно: «законы Менделя сформировались после возникновения редукционного деления хромосом и полового размножения, законы Бергмана – после появления гомойотермных животных и т.д.» (См. Депенчук н.п., Крисаченко В.С. Экология и теория эволюции (методологический аспект). Киев. Наукова думка. 1987. С. 102). Название такого законотворчества живой природы – биономогенез.
Понятие нового как случайного изменения содержания бытия объекта развивает подобные идеи до логического конца: возникновение и содержание законов в процессах самоорганизации, само - законодательства, носит СЛУЧАЙНЫЙ характер. Это объясняет, как минимум, два факта:
-непредсказуемость эволюции;
-эмерджентный характер эволюции, т.е. факт не сводимости законов, например, социума или биологии к законам физики или химии.
Новое мировоззрение, таким образом, должно выглядеть так:
1. В природе нет ни одного постоянного, неизменного закона.
2. Эволюция материи – это её самоопределение – возникновение законов развития иерархичным, случайностным образом.
3. Возникнувшие случайным образом законы одного иерархичного уровня не только множественны и различны для разных локальных областей пространства, но и сами эволюционируют случайным образом, беспрестанно генерируя новые законы нижнего уровня.
К подобному мировоззрению можно относиться двояким образом:
1. В нём нет ничего нового. Стоит заменить понятие случайного на понятие вероятного – и перед нами обычная вероятностная картина мира, известная давным – давно (Ср.: «Оцениваемая как одна лишь возможность, действительность есть нечто случайное, и обратно, возможное – есть только случайное» (Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. М., Мысль. 1974. Т. 1. С. 317). Но, во-первых, понятия случайности и вероятности, несмотря на их близость – различные понятия. И, как говорилось, вероятностная картина эволюции слишком бедна, чтобы описать действительность. Во-вторых, в новом мировоззрении необходимость, закономерность явно ПОРОЖДАЕТСЯ своей противоположностью – случайностью, в то время, как в вероятностной картине наблюдается не равенство противоположностей, а ПРИМАТ необходимости, НАПРАВЛЯЮЩЕЙ вероятностное развитие по единому сценарию.
2. Подобное мировоззрение разрушает науку, ибо: «Нет ничего более противного разуму и природе, чем случайность» (Цицерон. О диванации. 2.7). Наука – это поиск закономерностей посредством обобщений. Если же закономерности – это случайности, то не может быть и науки. Да. Той науки, которая была вплоть до ХХ века не может нынче быть. Но, во-первых, новое мировоззрение не отрицает существования закономерностей, а лишь уравнивает их роль с ролью случайностей в существовании мира. Во-вторых, кто сказал, что природа должна подлаживаться под наши представления о ней? – Нет ли изрядной доли субъективности в поисках смысла у бессмысленной природы?
Новое мировоззрение накладывает свой отпечаток и на саму науку, выявляя в ней определённые предрассудки, часто выдаваемые за достоинства. Например, самый яркий: тезис о том, что в науке есть только одна истина. При этом подразумевается, что об одном и том же предмете в одном и том же аспекте истинным может быть только одно высказывание, а все остальные – ложные. Так, например, считалось ранее истинным, что сумма углов треугольника всегда равняется 180˚. Все остальные высказывания об иной сумме углов треугольника относили к ложным. После Лобачевского оказалось, что сумма углов треугольника может быть как больше, так и меньше 180˚. Истинным начальное утверждение осталось только в области евклидовой геометрии.
Тривиальным есть напоминание о том, что множество конкурирующих теорий, претендующих на единственную истину, часто оказывалось частными случаями теории, их обобщающей. Или легко найти примеры, когда одна из конкурирующих гипотез оказывалась частным случаем другой, считавшейся её конкурентом и т.д. При этом никому не приходило в голову, что учёные могут владеть не частью истины, открывающейся во всей полноте позже, но ВСЕЙ истиной некоего альтернативного мира с иными условиями существования, с иными (для нас – виртуальными) закономерностями.
В случайностном мире истин, в действительности, бесконечное множество. Никого не удивляет тезис: сколько людей – столько и правд. Так почему не может быть – сколько объектов – столько и истин?
Здесь можно говорить об отвлечённости виртуальной науки, о невозможности проверки её выводов. Но мысль о том, что виртуальные миры существуют где-то в запредельности нашего опыта, опять же, есть результатом нашего научного предрассудка о единственности истины. Стоит избавиться от этого постулата и уже сегодняшнюю науку можно перестроить на принципах отражения случайностного мира.
В качестве теоретических основ для такой перестройки можно взять, видимо, теорему Гёделя в том смысле, что для порождения всех истинных высказываний в любой аксиоматической теории нужно бесконечно много новых идей. Другим моментом перестройки науки было бы развитие самого аксиоматического метода с точки зрения анализа начальных и граничных условий возникновения и существования объектов, их сравнительный анализ с точки зрения эмерджентности и т.д. Третьим моментом должен быть историзм с точки зрения выяснения иерархичности законов (См., напр., Скоробогатов Г.А. Сколько у природы законов?// Химия и жизнь. 1981. № 12. С. 50 – 56).
В конце необходимо упомянуть о проблеме несоизмеримости теорий. Поскольку соизмеримыми называют объекты, находящиеся друг к другу в определённом отношении (один объект можно измерить другим), то понятие несоизмеримости теорий означает то, что различные теории нельзя полностью и однозначно определять одну через другую. Всегда будет оставаться иррациональный остаток. С таким пониманием отношения теорий друг к другу вряд ли кто не согласится. Разногласия сводятся к вопросам: насколько велик остаток и насколько он иррационален.
Что касается первого, то величина остатка зависит от типа отношений (части – к целому, части – к части, нового – к устаревшему и т.д.).
Что касается второго, то в аспекте новизны необходимо отметить: факт несоразмерности теорий свидетельствует об отсутствии полной логической сводимости одной теории к другой. Это относится и к преемственности теорий, и к построению теорий по аналогии – в общем, ко всему комплексу явлений принципа соответствия Н. Бора. Но, если нет соизмеримости, то следовательно, нет необходимой связи, следовательно, соотношение теорий и их возникновение носит случайный характер. Отсюда возникают естественные вопросы: насколько закономерным является развитие науки, и не слишком ли область духовной деятельности, специально созданная для поисков и исследований нового, консервативна, традиционна?