|
К концу XX столетия накопилось достаточно много прогнозов развития человечества (как оптимистического, так и пессимистического толка). И во всех современных проектах и сценариях XXI века явно или неявно присутствует одна фундаментальная мысль: дальнейшее развитие человечества упирается в борьбу или победу того или иного культурно-цивилизационного типа, который в своих глубинных, онтологических основаниях определяется доминирующей религиозно-мировоззренческой системой. Идея для XX века не новая – вспомним Шпенглера, Бердяева или Тойнби. Но можем ли мы утверждать, что в XX веке остались неповрежденными сами религиозные основания мировых цивилизационных систем, прежде всего христианских?
В последние годы очень много говорилось о том, что в передовых странах Запада создано постиндустриальное общество, рождается культурная парадигма постмодернизма, закладываются основания новой информационной цивилизации глобального типа. Россия, впавшая в очередной социокультурный раскол, пока только задумывается о своей посттоталитарной и постиндустриальной перспективе. Отсталые страны Востока и Юга застыли между традиционными, индустриальными и постиндустриальными общественными системами в каком-то причудливом синкретизме культурно-исторических времен. К концу XX века в самой реальной действительности воплотилась постмодернистская формула разрушения культурно-исторического хронотопа, когда в одном поле оказываются совмещенными прошлое, настоящееи будущее, старое и новое, в «глобальной деревне» перемешались крестьянская периферия, индустриально-капиталистическая окраина и постиндустриальный центр. Мы видим, что мир к концу столетия оказался весьма сложной целостной системой, самоорганизующейся в ситуации постоянного производства и воспроизводства хаосами порядка, неожиданных поворотов, возрастания роли сознательного выбора путей социокультурного развития, моделирования различных сценариев регионального и глобального культурно-цивилизационного прогресса. Каковы же основные сценарии культурно-исторической перспективы человечества в XXI веке? Какое место отводится в них русской культуре? Как простому человеку сохранить себя и свою личностную «самость» в этой «глобальной деревне»? Как связаны между собой личностная, этноконфессиональная и этнокультурная идентичность?
Одним из глобальных сценариев, который обозначился после падения мирового коммунизма и постепенно навязывается не только восточно-европейской и российской индустриальной окраине, но и западноевропейскому постиндустриальному центру, стал «новый порядок» в духе глобального америкоцентризма. Не только военное присутствие США по всему миру и их вмешательство в дела суверенных государств, но и всё более растущая американская финансовая и экономическая мощь, навязывание стандартов американского образа жизни и американской массовой культуры зримо делают подобный сценарий культурной перспективы наиболее вероятным. Что ждет Россию на этом пути?
С точки зрения экономической это, возможно, не самый худший для нас вариант. Россию, скорее всего, вытянут из долговой ямы, мы сможем в ближайшие десятилетия преодолеть экономический кризис, доведём уровень жизни до среднеевропейских стандартов, впишемся в западную военную доктрину миротворчества, создадим свой вариант политической демократии. При этом оставшийся после советских времен научно-технический потенциал позволит нам войти в постиндустриальное общество, создать свой сегмент информационной цивилизации. Однако при таком варианте развития мы не только утратим свою национальную «высокую культуру» – литературу, кино, театр и т.д., но и не сможем создать даже русскую «массовую культуру», которая будет (и уже стала) плохой копией американского ширпотреба. Православие, как и другие традиционные религии России, попадут в ситуацию постоянной экспансии «новых культов» и тоталитарных сект, что, собственно, сейчас уже и происходит. Наиболее уязвимой в плане западной культурной и религиозной экспансии оказывается молодежь, так как подорваны вековые ценности русской семьи, образование в школе и вузах остается не просто светским, но и откровенно атеистическим.
Имеется и более мрачный прогноз относительно будущего нашей национальной культуры в XXIвеке, вписывающийся в сценарий глобальных культурно-цивилизационных кризисов. Феноменология и этого сценария уже сейчас зримо фиксируется: международный терроризм и войны на Балканах, в Чечне, Афганистане, Ираке, которым придают этнорелигиозную окраску; региональные финансовые кризисы и региональные военные конфликты с угрозой применения ядерного оружия (индуистско-буддийская Индия и мусульманский Пакистан, мусульманский Иран и Ирак, угрожающие иудеям Израиля и т. п.); рост сепаратизма во всех регионах мира, в том числе и в России; демографический и экономический дисбаланс между постиндустриальным авангардом и отсталыми Югом и Востоком; обвальное распространение СПИДа и наркомании; и т.д.
К чему может привести реализация сценария глобального культурно-цивилизационного раскола? Прежде всего, к повышению неустойчивости нашего и так весьма подвижного мира, к нарастанию хаоса в глобальном масштабе, к полной децентрализации мирового сообщества, к абсолютному, столь любимому теоретиками-либералами «культурному плюрализму». Войны и голод, болезни и техногенные катастрофы станут (и уже с подачи СМИ становятся) привычным, обыденным явлением. Возрастет не только экономический, государственно-политический изоляционизм, но и культурный, религиозный, семейный и, в конце концов, личностный. Человечество ждет полное одиночество не только в космосе (Бог при эсхатологическом сценарии будет в первую очередь восприниматься как «карающий судья»), но и на экзистенциальном уровне.
Личность окажется одинокой в семье и в собственной душе, человеком овладеет страх не только перед будущим, но и перед каждой минутой настоящего. Возможно соскальзывание к различного рода системам политического тоталитаризма на основе достижений информационной цивилизации и дальше, назад – к «новому средневековью», а потом и к варварству, к «войне всех против всех». При этом подобная участь постигнет не только отсталые страны Востока и Юга или кризисные индустриальные общества типа России, но и самые продвинутые государства Запада и, прежде всего, США, которые и способствуют сейчас реализации эсхатологического сценария, навязывая всем свой глобальный тоталитаризм и культурный америкоцентризм. Таким образом, реализация первого сценария, скорее всего, и спровоцирует второй – это уже сейчас очевидно и не требует особого доказательства.
Что ожидает Россию при таком сценарии? Мы уже наблюдаем его проблески, вернее, отсветы грядущих катастрофических пожаров. Неслучайно Чернобыльская катастрофа совпала с распадом СССР, спровоцировала гибель советской цивилизации. Мы уже более двадцати пяти лет втянуты в региональные военные конфликты, в том числе и на своей территории, наша экономика находится в перманентном кризисе, в душах людских растет полная апатия, в культуре и идеологии – вакуум, рушится семья. При таком сценарии будет, разумеется, наблюдаться резкий рост религиозности, но это будет первоначально полный «религиозный Вавилон»: традиционные религии и новые культы, религиозный фундаментализм и ереси, христианство и неоязычество. Русскую Православную Церковь при таком сценарии скорее всего будут сотрясать расколы, возникнут различные еретические соблазны, политики тоталитарного толка попытаются использовать верующих и традиционное православие в своих интересах (нынешние коммунисты принимают в свои ряды верующих, многие нацистские группировки проповедуют какие-то псевдодревние формы православия и т.п.). Россия при таком варианте может создать новый мобилизационный культурно-цивилизационный проект по типу реформ Петра Iили Сталина. А вот здесь-то мы всегда были сильны.
Реализация нового мобилизационного проекта вполне может привести Россию к имперскому соблазну, к достижению определенной гегемонии в мире и даже к какому-то экономическому и технологическому рывку. Мы вообще-то умеем достигать некоторых положительных результатов в самых плохих ситуациях: то, что немцу смерть, русскому – хорошо. При этом нам могут помочь не только наши несметные экологические ресурсы (мы застрахованы и от кризиса перенаселения, и от чрезмерного загрязнения окружающей среды, и от энергокризиса). У нас до сих самый большой ресурсный потенциал в сфере духовного производства и в культуре. В мобилизационных условиях вполне будет возможен и некоторый расцвет науки, образования и культуры. И, наконец, православие сможет дать русскому человеку духовные ориентиры, что не раз случалось в самые смутные времена истории России. Возможно, эсхатологический сценарий мировой истории выведет Россию и православие (и в целом христианство) опять в центр духовной жизни человечества, вместо информационного центра возникнет духовный, христианский центр мировой цивилизации. Но мы должны задать себе вопрос: необходимо ли платить такую цену за прозрение человечества? Действительно лиcвершится «второе пришествие Христа» уже в нашем столетии после реализации катастрофического сценария исторической эволюции человечества? Все может быть...
Но каково простому человеку жить в этом неуютном глобальном мире? На что ему опереться? Мы ведь наблюдаем сейчас, что в XX веке было создано массовое общество и массовый человек, который легко примеряет любые социальные маски, легко играет любые культурные роли. Сегодня он сектант, а завтра православный, сегодня он коммунист, а завтра либерал. Кстати, современные социологи и политологи, исследуя поведение человека, до сих пор оперируют классификациями старого, классово-сословного общества. Но ведь в XX веке произошло изменение не только социальной стратификации и мобильности, которые были характерны в прежние времена, но и самого типа личности. Человек массового общества – по преимуществу игровая личность, способная к мимикрии при изменении социокультурного контекста. (Интересно, что именно российские политтехнологи и «рекламщики» бессознательно это уловили и использовали массового человека). Не доведём ли мы эту игровую личность массового общества и массовой культуры в XXI столетии до полной фантомности и утраты всех онтологических оснований человека? Смена стилей, игра в бисер с ценностями всей человеческой культуры становятся уделом не только рафинированных интеллектуалов, но и самых широких масс, прежде всего молодежи. Именно в этом игровом поле и реализуется парадигма постмодернизма: тотальная ирония, деконструкция ценностной иерархии (особенно религиозной), игровой маскарад, возможность фантомных личностей в кино и в компьютерных сетях… Что это, как не тот же культурно-исторический Мефистофель, только в костюме панка или «нового русского», на экране телевизора или дома за компьютером?
Итак, мы можем в своей повседневности ориентироваться на оптимистический или пессимистический сценарий глобальной социокультурной динамики. Но ясно одно, что при любом из них Россия должна так или иначе выходить из переживаемого нами второй раз за XXстолетиекультурно-цивилизационного кризиса, который затрагивает не столько техно-экономические и техно-политические основания жизнедеятельности человека, сколько глубинные, органические основы его бытия. Эти основы всегда коренились в вере, семье и народе. Здесь личность обнаруживала себя и как социокультурное производное, но – главное! – как образ и подобие Божие. Но именно на протяжении последних двух столетий органика человеческого бытия подрывалась капиталистическим технопрогрессом и социалистическим экпериментаторством. И если к концу ХХ столетия под воздействием основных христианских конфессий идея возрождения семьи и религии стала не только приемлемой для простого народа (в котором она по большому счету не может умереть!), но даже некоторые рафинированные интеллектуалы либерально-социалистической ориентации (не путать с гомосексуальной и иной!) с неохотой согласились, что вера и семья могут иметь место среди «плюральных модусов» современной культуры. Но вот этнической составляющей человеческой онтологии до сих пор не везет. «Национализм» или «шовинизм» остаются главным пугалом массового сознания и «прогрессивного человечества».
Однако этническая составляющая человеческого бытия и культурного многообразия все настойчивее врывается в социокультурную динамику постсовременности. Это, прежде всего, миграция многочисленных народов из отсталых регионов Юга и Востока в развитые страны Запада и США. Для либералов миграционные процессы конца прошлого века первоначально показались наступлением долгожданного космополитического царства глобализма, в котором экономико-политические тигли переплавят арабов, турок, евреев, албанцев и иже с ними в «граждан мира». Именно на этой волне проходила пропаганда мультикультурности, защита прав этноменьшинств и представителей маргинальных субкультур (типа гомосексуалов). В этот сценарий попал и этнокультурный конфликт в геополитическом пространстве СССР, защита чеченских сепаратистов и безразличие к миллионам русских, оказавшихся за пределами постсоветской России. Но после превознесения мультикультурности и мультиэтничности в качестве новых либеральных ценностей грядущей глобальной цивилизации вдруг наступило отрезвление под холодным душем политических успехов «новых правых» и террористических актов 11 сентября 2001 г.
Стало бесспорным, что фактор «новой этничности» определяет не только в геополитическое поле человечества, но и повседневность каждого человека. Террористические взрывы в Нью-Йорке и Москве, Испании и Турции, войны в Косово и Чечне, Афганистане и Ираке ударили не по элите, а ворвались в жизнь простых американцев, русских, сербов… Особенно остро ситуацию «новой этничности» переживает молодежь. В начале 80-х годов ХХ века поколение наших старших детей не могло себя идентифицировать в качестве «русских». Сейчас картина иная: поколение наших младших детей (родившиеся в конце восьмидесятых/начале девяностых) очень остро ощущает свою «русскость». При этом в качестве антагониста в конструировании идентификационной оппозиции «мы-они» часто оказываются не «американцы» и даже не «чечены», а украинцы («хохлы»). При этом идентификация «я – русский» в устах современной молодежи приобретает все более агрессивные интонации.
Как бы мы не пытались реанимировать старые советские мифы о «славянском единстве русских, украинцев и белорусов» и даже мумифицированные идеи панславизма, очевидно, что «на повестке дня» для современной молодежи стоит не осознание себя в качестве «славян», а идентификация себя «русскими», «украинцами», «белорусами». Привлекательность образа Мазепы в этномифологии нынешних «новых украинцев» задается не столько официальной пропагандой, сколько рождается в самой молодежной среде. Националистическую белорусскую оппозицию поддерживают не политические маргиналы среднего поколения, а студенческая молодежь и молодые интеллектуалы контркультурной ориентации. Эдичка Лимонов, нонконформист семидесятых, не выдумал национал-большевизм, а уловил своей писательской интуицией в атмосфере современных молодежных тусовок, где образ «буржуя» однозначно ассоцируется с «азерами» и «жидами».
Можно констатировать тот факт, что если до середины девяностых годов прошлого века в молодежной среде преобладали ценности криминально-экономические, то сейчас вектор начинает смещаться в сторону культурно-этническую. Для современной русской молодежи очень важно не только то, что можно заработать большие деньги, но и то, что их должны зарабатывать русские (это «хорошие деньги»). Что с нами происходит? Позволю себе высказать одну гипотезу, которая давно зреет в моих рассуждениях. Наше «братское единство» первоначально на пространствах Российской империи (надо отбросить предубеждение по отношению к империи, ибо империя – способ существования цивилизации), а затем на тоталитарных просторах советского «поля чудес» затормозило становление национального самосознания не только и не столько украинцев или белорусов (в советское время «русский национализм» был чем то из ряда вон выходящим!), сколько русских. Мы, наверное, впервые после Куликовской битвы и Смутного времени столь болезненно ощутили себя русскими. Потому ностальгически наши старики вспоминают сталинский послевоенный тост «За русский народ!» и всю псевдорусскую мифологию советского периода. Но нынешнюю молодежь на советской «мифологической мякине» не проведешь!
Помимо «новой этничности» во всем мире и в славянском регионе Восточной и Центральной Европы зреют и другие тенденции, связанные с экспансией западноевропейских и американских культурных ценностей, транснациональной глобализацией. Если мигранты из стран мусульманской или индобуддийской периферии плохо поддаются вестернизации, то христиане-славяне легко вписываются в западный контекст размывания этнокультурной и конфессиональной идентичности. В этом процессе особая роль отведена экспансии «новых культов» в славянские страны, провоцирование конфликтов и новые варианты унии между православными и католиками, искусственное создание раскола в недрах Православной Церкви.
Можно ли в ситуации развития современных индустриальных и постиндустриальных технологий всерьез говорить об отрицании глобализации вообще, как это делают наиболее радикальные антиглобалисты, или о противопоставлении глобализации «новой локализации» и «регионализации»? Думаю, что нет.
Что можно противопоставить унификационному проекту западной глобализации? Мы уже неоднократно вели речь о варианте многополюсного, открытого культурно-цивилизационного проекта, без неограниченного либерального плюрализма, с наличием подвижной ценностной иерархии в обществе, в идеологии, в духовной жизни, с признанием этнокультурной и конфессиональной идентичности народов и людей. Здесь хотелось бы отметить, что сейчас получают силу идеи транснационального глобализма, который дополняет до логического конца проект открытого, многополюсного мира. Что здесь имеется в виду? Прежде всего, факт признания глобальной значимости этнокультурной составляющей бытия человека и человечества? Глобальные экономические, информационные, политические и иные связи не должны стирать эту этнокультурную идентичность стран, народов и простых людей.
И вгармонизации многополюсного мира, на мой взгляд, сыграют роль не столько мировые сообщества типа ООН (в них всегда найдется лазейка для диктата тех или иных стран), не столько различного рода церковно-экуменические проекты, сколько постоянные, ежедневные усилия деятелей науки и культуры, отдельных политиков и предпринимателей, иерархов ведущих мировых конфессий, простых клириков и верующих по утверждению новой системы ценностей. Что это за ценности? Это – ценности культуры. Не прагматические, экономико-технологические ценности, не политико-идеологические…
Но где гарантия, что культурная плюрализация, реализованная в ситуации всеобщей терпимости, толерантности, всемерного и всемирного диалога стран, культур и цивилизаций, не приведет к какому-то культурно-информационному синкретизму, в котором отдельный индивид также утратит духовные ориентиры и собственную идентичность?
Избежать в этом сценарии негативных последствий возможно лишь на путях возрождения и сознательного воспроизводства традиционных ценностей – прежде всего религиозных и этнокультурных. Именно традиционные религиозные ценности, – а для России это традиции православия (ислама, буддизма для некоторых регионов), – должны воспроизводиться в качестве духовного центра постиндустриальных обществ. Именно традиционные религиозные ценности в условиях постмодернистского культурного релятивизма создают новую, подвижную, синергетическую ценностную иерархию как в национальных культурах, так и в контексте мирового культурного диалога. Таким образом, подобная модель культурной эволюции человечества гармонизирует светскую и религиозную культуру, делая последнюю энергетическим центром культурного развития. Возрождение традиционной религиозности, национально-патриотических и семейных ценностей будет сопряжено с энергией научно-технического прогресса и современной светской культуры.
Предчувствую, что всегда будут находиться скептики, заявляющие, что невозможно гармонизировать в наши дни светскую и христианскую культуру. Они есть и будут как среди неверующих, так и среди верующих. Однако могу сослаться лишь на чисто эмпирические свидетельства: все больше и больше становится среди нашей молодежи православных, причем, это ребята творческие, эрудированные. Они виртуозно владеют компьютером и английским языком, профессионалы в своем деле – и искренние, церковные верующие, не забывающие свою родословную и обладающие сознательной этноидентичностью. Возможно, в ближайшем будущем их доля возрастет, хотя ожидать массового воцерковления молодежи не приходится. Но именно молодые христиане, получившие хорошее образование, и составят духовный центр возрождающейся русской культуры. Это не значит, что они только и будут делать, что заявлять о своём православии и «русскости», как это наблюдается порой среди сорокалетних православных неофитов нашего поколения. Просто всё, что они будут исполнять в своей профессиональной сфере, будет наполнено истинно христианским содержанием, они будут добросовестно трудиться и создавать чистую собственность, воспитывать детей в духе православных и русских (украинских, белорусских…) традиций.
Сейчас много пишут о набирающей силу третьей волне «транснациональных русских», которые представляют лучшую часть молодёжи, образованную, адаптированную к западной экономической и технологической системе, но болезненно осознающую свою «русскость», испытывающую потребность в этнокультурной идентификации (интересно, что даже евреи-имигранты в Израиле и Америке вдруг осознали себя «русскими»). Именно им удается использовать российские ноу-хау, западные промышленные технологии и финансы в выстраивании эффективных предпринимательских схем. При этом я считаю, вот этим действительно «новым русским» необязательно отказываться от гражданства и безвозвратно уезжать на Запад. «Глобальная деревня» и позволяет уже сейчас обустраивать с наибольшей выгодой именно свой Дом, Россию. Нет нужды вкладывать деньги только в рухнувший индустриальный сектор, который все равно рано или поздно устарел бы. Надо вложить деньги в науку, в культуру, в создание промышленных образцов передовых технологий, и – главное! – в образование и воспитание молодежи.
И без религиозного воспитания новой молодежи мы не выполним эту миссию русской культуры. Можно ездить по белу свету, работать на благо себя и России в разных странах и помнить о том, что ты русский. Что даст молодому человеку вот эту культурно-национальную идентификацию? Большой театр или всю русскую литературную классику с собой не увезешь (даже на лазерных дисках). И только православная вера останется с ними, с действительно новыми русскими. В их образе – православных ученых, художников, писателей, предпринимателей – может воплотиться творческое бытие русского человека в современном мире
(Статья подготовлена на основе доклада, представленного в ходе III Международной научной конференции "Человек, культура и общество в контексте глобализации современного мира", Москва, 25-27 октября 2004 г.)
Resume.
The article concerns the problem of ethnoconfessional and etnocultural identity of person in the context of modern scenarios of globalization. The religious-culturological and cultural-anthropological paradigm alternative to neomarxist and postmodern interpretations of person is represented in the article. The synergetic axiological hierarchy is opposed to axiological pluralism and pragmatism. It permits to combine values of traditionalism and postmodernity in the sphere of culture and to find by the person supports of identification and creative realization.
|
