Phenomen.Ru : Философия online

Главная > Философский журнал > Александр Фролов Феноменология мира (1): анализы горизонтности опыта

Об авторе

Александр Фролов

Феноменология мира (1): анализы горизонтности опыта


Введение
§ 1. История термина «горизонт» и его употребление в феноменологии
§ 2. Внутренний и внешний горизонты
§ 3. Воспринимающее тело как точка отсчета горизонтов
§ 4. Перцептивный фон и «пустой горизонт»
§ 5. Типика горизонтов
§ 6. Тематическое и нетематическое
§ 7. Временнóй аспект горизонтности
Библиография
Примечания



Введение

Опыт, рассматриваемый имманентно, феноменологически, в качестве важнейшей своей черты обнаруживает свойство конечности. Конечный опыт имеет своими содержаниями конечные предметы и поэтому может быть назван онтическим, т.е. опытом относительно сущего. Конечность может иметь различные аспекты – по продолжительности опыта, по охвату содержаний, по объему возможностей, подлежащих осуществлению. Она означает, что онтический опыт всегда имеет границы. Поскольку эти границы не положены раз и навсегда, но подвижны, изменчивы, они образуют горизонты[1] – контуры и очертания, не присущие предметам реально, но прочерчиваемые в них нашим восприятием, вносимые в мир конечным человеческим присутствием. То, что дано в опыте, оказывается по эту сторону горизонтов. Горизонты, таким образом, отделяют данное в опыте от не-данного, при этом они непрерывно сдвигаются, смещаются в процессе опыта.

Поскольку сфера данного может расширяться, а границы опыта – смещаться все дальше, захватывать все новые содержания, опыт будет стремиться к пополнению и совершенству (еще Аристотель отмечал, что все люди по своей природе стремятся к знанию). Наибольшее совершенство опыта заключалось бы в присутствии в нем многообразия всего сущего, мира как целого. Однако тогда опыт утратил бы свойство конечности, перестал бы быть даже последовательностью явлений, превратившись в абсолютное созерцание, схватывающее одномоментно все предметы в полноте возможных аспектов их явления (intuitus originarius по Канту). Тем не менее, несмотря на свою недостижимость, мир как целое присутствует в потоке феноменов в качестве универсального фона и предела полноты опыта.

Как известно, И. Кант сводил присутствие мира в потоке феноменов к регулятивной идее, присущей человеческому разуму, в свете которой апперципируется и упорядочивается этот поток. Эту позицию наследует и Э. Гуссерль. Иначе взглянуть на проблему единства мира дает «онтологический поворот», одной из версий которого стал проект «фундаментальной онтологии» М. Хайдеггера. С фунтаментально-онтологической точки зрения, условием возможности существования единого мира на горизонте опыта является предшествующее всякому опыту понимание сущего в свете его бытия – онтологический опыт, характеризующий человеческое существо. Это тот опыт, в силу которого человеческое существо трансцендирует свою конечность в направлении целого мира и характеризуется мироотношением (Weltbezug)[2]. Человек, в отличие от животного, понимает себя как существующего, а в этом самопонимании нетематически уже содержится понимание бытия мира. Это предпонимание бытия выступает условием возможности того, что мир разомкнут, открыт человеку в горизонте всецелого существования и в силу этого трансцендирует его конечный опыт. Поскольку мир открывается в конечном опыте как трансцендентный, понятие мира называется трансцендентальным[3] – подобно тому как трансцендентальной, по Канту, является регулятивная идея мира, заложенная в человеческом разуме. Трансцендентальным называется и горизонт, в качестве которого открывается мир, поскольку субъективность выступает условием возможности его открытия.

Таким образом, фундаментальная онтология обеспечивает феноменологии холистскую концепцию мира, согласно которой мир заранее разомкнут в качестве некоторого, пусть и неопределенного, целого, на фоне и в свете которого протекает «Гераклитов поток» феноменов и формируются устойчивые смысловые взаимосвязи культуры. Однако, несмотря на трансцендентально-онтологическое понятие мира, наше исследование вполне вписывается в русло феноменологии «естественной установки», поскольку мы не принимаем положения Гуссерля о необходимости совершения трансцендентальной редукции в целях феноменологического изучения опыта, т.е. сохраняем в неприкосновенности «естественный тезис» и не «заключаем в скобки» бытие рассматриваемых объектов и мира в целом.

Итак, поскольку опыт бытия человека в мире конечен, т.е. имеет границы, главной проблемой исследования будет феномен горизонтности как подвижного отношения между принципиальной открытостью и в то же время ограниченностью человеческого опыта. Опыт горизонтен именно благодаря тому, что он является опытом конечного бытия в мире, а горизонтность выступает формой явления мира в конечном опыте. Поэтому обнаружение мира в горизонтах опыта позволяет говорить о мироразмерности[4] горизонтов – свойстве, свидетельствующем о том, что это горизонты, которые субъект открывает именно в мире, а не в своем поле сознания мира[5]. Мироразмерность горизонтов, их принадлежность миру также проблематична и требует специальных усилий для ее демонстрации, поскольку присутствие мира в горизонтах конечного опыта отнюдь не очевидно: мы имеем дело со своего рода ускользанием мира, его неразличимостью за тем, что присутствует в опыте на первом плане.

§ 1. История термина «горизонт» и его употребление в феноменологии

Теоретическую экспликацию структуры горизонтов мы предварим наброском истории употребления термина «горизонт» в философии. Как указывают немецкие исследователи [110; 111], первоначально он употреблялся в античной оптике и астрономии для обозначения ограничивающего взгляд поля зрения[6]. Этот специально-научный смысл сохранился до сих пор: под горизонтом мы обычно понимаем воспринимаемую или воображаемую черту, проходящую в плоскости слияния неба с землей, и очерчивающую поле того, что в принципе может попасть в поле зрения[7]. В то же время, со времен позднего неоплатонизма «горизонт» становится философским термином, обозначающим срединное положение души между чувственным и сверхчувственным мирами. Так, в комментарии Фомы Аквинского на неоплатоническую «Книгу о причинах» (лекция 2) сказано, что душа находится «в горизонте вечности внизу, но сверх времени» [цит. по: 110, S. 1189]. В этом метафизическом смысле термин переходит в средневековую схоластику. Согласно Вильгельму из Оверни, человеческая душа «поставлена… в горизонт двух миров и в сопредельность (confinitas) двух областей» – «области мрака» и «области света» [там же, S. 1191]. У Николая Кузанского метафизическое значение горизонта уточняется астрономической аналогией: «Интеллект не погружен во временное и вещественное, он абсолютно свободен от них; чувство целиком зависит от мира, подчиняясь временным движениям; рассудок по отношению к интеллекту как бы на горизонте, а по отношению к чувству – в зените, так что в нем совпадает и то, что ниже, и то, что выше времени» [52, с. 159]. В Новое время метафизическое значение термина отходит на задний план в пользу конкретно-научного астрономико-географического значения. Вместе с тем, термин «горизонт» начинают использовать в переносном смысле для указания пределов познания: так, согласно Лейбницу, горизонт возможного человеческого познания вообще определяется «количеством возможных истинных или ложных утверждений»[8]. Лейбницу известна и историческая ограниченность познания: «В поле науки всякий разум имеет горизонт, ограниченный своими настоящими, но не будущими, способностями» [цит. по: 110, S. 1196]. Баумгартен определяет горизонт (сферу) человеческого познания как «конечное число предметов (materiarum) из бесконечного универсума вещей (rerum), которые [т.е. предметы] доступны познанию среднего человеческого ума»[9]. Более того, основоположник нововременной эстетики проводит различие между горизонтами чувственного и интеллектуального познания, впрочем, не подвергая познание критическому ограничению. Вопрос о границах человеческого познания, т.е. о допустимом для него горизонте, становится центральным для Канта, который под «горизонтом наших познаний» понимает «соразмерность величины всех познаний способностям и целям субъекта»[10]. Согласно «Критике чистого разума», – и здесь явно содержится отсылка к астрономическому понятию горизонта, – «наш разум не есть неопределимо далеко простирающаяся плоскость, пределы которой известны лишь в общих чертах; скорее его следует сравнивать со сферой, радиус которой можно вычислить из кривизны дуги на ее поверхности (из природы априорных синтетических положений), и отсюда уже определить с точностью ее содержание и границы. Вне этой сферы (поля опыта) для разума ничто не является объектом»[11].

Термин «горизонт» принадлежит и к рабочему лексикону феноменологии в ее различных версиях. Тут его значение, во-первых, наследует кантовскому ограничению границ познания: феноменологический горизонт – как горизонт, открывающийся из мира – не распространяется на «метафизические» предметы. Во-вторых, однако, речь больше не идет о границах познания, поскольку феноменология, через введение понятия интенциональности, снимает различие между гносеологией и онтологией и дает возможность говорить о горизонте нашего интенционально ориентированного существования в мире, а познание рассматривает как производный модус существования.

Не только познание, но и всякий опыт бытия в мире горизонтен[12]. При этом значение термина «горизонт» существенно меняется: он означает уже не мнимую или видимую черту, ограничивающую поле зрения, и не сферу возможного познания, но фундаментальное свойство структуры опыта, в котором сознание интенционально направлено на предметы. Поскольку горизонт в этом значении – не предмет среди предметов, а его понятие не определяется в связи с другими конкретно-научными понятиями (как, например, в астрономии), его точная понятийная фиксация затруднительна, из-за чего феноменологический «горизонт» часто называют не понятием, а метафорой[13].

Описание горизонтов опыта практиковалось прежде всего в трансцендентальной феноменологии, как описание поля «чистого» сознания при условии выполнения трансцендентальной редукции. Однако в работах самого Гуссерля встречаются места, где как горизонтный описывается «естественный», наивный опыт мира, т.е. опыт естественной установки[14]. Горизонтность естественного опыта мира эксплицирует и такой оригинальный феноменолог, как М. Мерло-Понти. В связи с этим мы решили отказаться от рассмотрения вопроса о том, что такое «чистый» трансцендентальный опыт и как он возможен. Во всяком случае, для его описания требуется определенный язык, пользоваться которым не очень удобно. Нам кажется, что для выявления горизонтной структуры опыта необязательно осуществление феноменологического «эпохé», т.е. тотальный отказ от суждений о том, существуют ли данные в опыте предметы или нет. К тому же выполнимость подобной процедуры неоднократно ставилась под сомнение различными исследователями. По-видимому, для выявления горизонтности опыта достаточно рефлексии на способы данности его содержаний, что вполне осуществимо на почве «естественной установки», которая, однако, в такой модальности лишается своей наивности[15]. Посредством «естественной» рефлексии, осуществляемой на почве мира, мы погружаемся в феномены и движемся в их поле, уходя от привычного наивного опредмечивания мира.

Однако рефлексия, как справедливо отмечает Мерло-Понти [43, с. 46], является лишь мысленной операцией, и в каком бы интенциональном качестве ни был дан ее предмет – в восприятии, образе, воспоминании, – она всегда есть только мысль об этом предмете, его «ноэма», пусть даже дающая его смысл в очевидном усмотрении, или же мысль о соответствующем интенциональном качестве – «ноэзе», накладывающемся на «ноэму». Как мысль, рефлексия всегда схватывает некоторое общее содержание, т.е., даже имея дело с конкретными примерами, всегда дает сущностное усмотрение, на основе которого строится сущностное описание. Поэтому описывая в рефлексии горизонтную структуру опыта, мы всегда описываем горизонтность вообще, пусть и исходя при этом из конкретного созерцания.

Итак, описывая индивидуальное в общих терминах, с точки зрения сущности, рефлексия не удерживает те свойства своего предмета, которые ускользают от мышления, оказывающегося всякий раз беднее других интенциональных качеств, задействованных в раскрытии мира. Границы рефлексии лежат и в другом направлении: если интенциональный анализ имеет рефлексивную природу и основывается на исследовании интенциональной жизни в мышлении, то очевидным образом действие рефлексии кончается там, где сама интенциональная жизнь – и здесь мы посягаем на феноменологическую максиму – обнаруживает свои пределы, т.е. там, где нас связывает с бытием уже не интенциональность, но онтологический опыт.

Тем не менее, ориентируясь на сущностное описание горизонтности «чистого» восприятия, очищенного от культурных напластований и предпосылок, мы так или иначе будем исходить из нашего конкретного исторического мира с его культурно-исторической ситуацией. Даже если мы стараемся абстрагироваться от этой ситуации, она все равно накладывает свой отпечаток на описание горизонтов восприятия и воспринимаемого как такового. В этом сказывается невозможность полного эпохé от обусловленности горизонтов опыта восприятия спецификой данного жизненного мира.

§ 2. Внутренний и внешний горизонты

Теперь приступим к содержательному феноменологическому описанию горизонтной структуры опыта, отталкиваясь от перцептивного опыта в поле объектов материальной природы. При этом, на данной стадии исследования, мы будем абстрагироваться от интерсубъективной размерности опыта, ограничиваясь тематизацией структур, доступных исходя уже из собственной, «примордиальной» сферы индивидуального опыта на почве естественной установк, хотя, конечно, мы не претендуем, подобно Гуссерлю, на абсолютно строгое заключение «в скобки» интерсубъективных значимостей, которые, в силу действия «естественного тезиса», так или иначе просвечивают в субъективном разрезе опыта. Интерсубъективное измерение опыта будет раскрыто нами только по описании структур, доступных в рамках экспликации субъективной сферы опыта.

Субъект опыта находится среди объектов, которые ограничивают его самого и друг друга и могут являться ему с разных точек зрения. Для данного в восприятии – тематического – объекта его внутренним горизонтом будет называться многообразие его скрытых сторон и аспектов (нюансов, «оттенков»), поскольку любой объект никогда не дан в полноте своих определений, а репрезентируется лишь теми или иными из своих сторон. Так, видя фасад дома, я подразумеваю, что за ним находится внутреннее пространство комнат, замкнутое стенами, в комнатах живут люди, находятся различные предметы и т.д. Всё таким образом подразумеваемое – хотя, как правило, мне неизвестно, что находится за видимым фасадом, – принадлежит к внутреннему горизонту объекта «дом». Войти в дом или осмотреть его сзади – значит раскрыть, эксплицировать его внутренний горизонт. Понятие внутреннего горизонта применимо к анализу не только восприятия, но и, например, воспоминания: в рефлексии я могу «вторгаться» в детали тематической ситуации, имевшей место в прошлом, высвобождать в ней все новые аспекты.

Внешним горизонтом данного объекта, в свою очередь, будет называться множество объектов, ограничивающих его извне, поскольку любой объект никогда не дан в изоляции от других объектов. Так, внешним горизонтом дома, который я рассматриваю, будут другие дома, стоящие на одной с ним улице, сама улица, пересекающаяся с другими улицами, наконец, город, охватывающий их все. Видя дом, я не вижу улицы и тем более города, но они подразумеваются как существующие вокруг, в том же самом пространстве и одновременно с моим восприятием дома. Если взять отдельное воспоминание – то оно также окажется в горизонте предшествующих ему и последующих воспоминаний, с которыми оно сцеплено в неразрывную взаимосвязь; даже если не прослеживать этот внешний относительно данного воспоминания горизонт, он все равно будет имплицитно подразумеваться в нем и определять его контуры.

Таким образом, и внутренний, и внешний горизонты объекта являются конститутивными, смыслоопределяющими для его данности в опыте[16]. Воспринимаемые стороны объекта – это, как показали еще анализы «Логических исследований», несамостоятельные части, бытие которых определяется принадлежностью к целому, включающему в себя и невоспринимаемые аспекты объекта [18, с. 222 сл.]. Кроме того, смысл данного объекта как объекта определяется и его бытием в горизонте других объектов, из которого он может быть изолирован только в абстракции.

Объекты из внешнего горизонта имеют свои внутренние горизонты, свои скрытые многообразия; таким образом, внутренний и внешний горизонты являются взаимопроникающими. Речь идет о «двойной горизонтности», когда внешний горизонт (горизонт второй ступени) увязан с внутренним горизонтом (горизонтом первой ступени) и имплицирует возможности истолкования последнего [113, S. 28]. Можно сказать, что в охватывающем данность внешнем горизонте свернуто бесконечное многообразие внутренних горизонтов.

На горизонте (в плоскости пересечения внешнего и внутреннего горизонтов) мир неизменно превышает область данного. Из этого превышения последнее предстает конечному сознанию в определенной интенциональной перспективе, согласно которой организуются являющиеся объекты (примером может служить пейзаж, сцена явления которого ограничена горизонтом невидимых, скрытых пейзажей, а видимые объекты распределяются по принципам: передний план/фон, главное/второстепенное и др.). Перспективность неотъемлема от интенциональности, она заложена в самой направленности на что-то, которая никогда не бывает пустым, формальным отношением. Перспективность явления означает, что сознание, будучи телесно укорененным в мире, открывает сущее изнутри него самого, выводя его на свет лишь с определенной стороны, в той или иной конфигурации аспектов. Это мир из глубины горизонтов раскрывает сознанию свои перспективы. Можно отметить, что различным модусам интенциональной жизни соответствуют различные типы перспективности: перспективность воображения отлична от перспективности восприятия, особым образом организована перспективность воспоминания[17].

Через двойной горизонт, расширяющийся в поле всех объектов возможного опыта, раскрывается мир как целое, как неопределенно открытое поле рядов объектов, «горизонт всех горизонтов» [43, с. 423], «тотальный горизонт» [87, S. 15], вбирающий совокупность всех возможных горизонтов и перспектив[18].

§ 3. Воспринимающее тело как точка отсчета горизонтов

Внутренний и внешний горизонты восприятия находятся в тесной корреляции с телесной активностью воспринимающего. Тело является не просто объектом среди объектов, физическим телом (Körper), но представляет собой «парадоксальный объект», сочетающий в себе свойства объекта и субъекта. Это живое тело (Leib) – объект, изнутри переживающий себя, а в этом самопереживании – и другие объекты. Живое тело – это предпосылка локализованности субъекта, его «якорь» в мире, так что объекты воспринимаются как данные в перспективе своих внешних и внутренних горизонтов только благодаря этой локализованности. Тело – это «нулевой пункт» (Nullpunkt), подвижная точка отсчета всякого опыта, центральный объект, относительно которого отсчитываются перцептивные горизонты [21, с. 226 сл.; 46, с. 328; 127, S. 48]. Первоначально внешний горизонт – это горизонт объектов, внешних именно телу, и только потом он может отсчитываться от какого-то внешнего телу объекта, который в результате такой смены точки отсчета становится центральным, тематическим объектом, а само тело – принадлежащим к его внешнему горизонту. Тело, центр нашей индивидуированности и локализованности в материальном мире, проецирует горизонты как раскрывающиеся вокруг воспринимающего субъекта, поэтому горизонтность циркулярна, горизонты восприятия раскрываются не «перед» воспринимающим субъектом, а охватывают его со всех сторон [см.: 43, с. 390]. Именно тело задает масштабы чувственного опыта: например, нечто представляется отдаленным, поскольку для приближения к этому объекту необходимо затратить известную телесную энергию. О том, что воспринимаемый мир преломляется для нас через телесный опыт, свидетельствуют и масштабы единиц измерения («фут», «локоть» и др.)[19].

Получается, что первоначальный контакт с миром – это контакт телесный, тело, как универсальный «орган», своими органами чувств «сцеплено» с вещами, а движения тела – это «первичная практика (Urpraxis), которая функционирует в любой другой практике и всегда функционировала заранее» [121, S. 328]. Эта зона телесного контакта с вещами образует первичный, «гилетический» (чувственно-материальный) слой в сознании мира, а раз тело ощущает объекты, ощущая себя, пропуская их сквозь самоощущение, то этот слой образуется как бы на границе между внешним и внутренним: тело ощущает объекты как внешние изнутри себя. Эти первичные ощущения получили в феноменологии название кинестез[20], поскольку телесный опыт характеризуется неотъемлемой от него подвижностью [см.: 22, с. 147 сл., 216 сл.].

В едином перцептивном горизонте, предстающем как горизонт целостных, оформленных объектов, синтезируются горизонты различных кинестез – прежде всего осязания, видения и слуха. Каждая из этих кинестез вносит свой вклад в раскрытие единого перцептивного горизонта, и каждую из них можно эксплицировать в отдельности от других. Глубинный, еще не проясненный зрением контакт с миром происходит через осязание; зрение лучше приспособлено к восприятию состояний, слух – процессов; зрение раскрывает вещи изблизи, посредством слуха мы можем узнать о том, что скрыто для зрения вблизи или вдали; если осязание помещает нас в конфигурацию ближайших объектов, то зрение в своем поле раскрывает целостный сегмент мира, а слух выхватывает скорее отдельные события или процессы[21].

Ориентация тела задает определенный пространственный уровень, плоскость существования телесного субъекта в мире [43, с. 319 сл.]. Внутримирное пространство и конфигурации объектов в нем структурированы согласно привычным движениям и действиям тела, которое в своем восприятии проецирует вокруг себя уровень, где разворачивается жизнь телесно воплощенного субъекта. Мир «всегда уже» раскрыт в телесно ориентированном опыте: это значит, что являющиеся аспекты вещей ориентированы согласно привычному пространственному уровню. Мы видим мир в привычных масштабах и с определенных позиций, тогда как радикальное изменение перспективы сделало бы наш окружающий мир неузнаваемым (так, Мерло-Понти приводит в пример неестественность человеческого лица, увиденного сверху вниз, из-за головы; дома, деревья, облака – это объекты, видимые, как правило, снизу, в привычных аспектах, etc.).

Тем не менее, в жизненном мире выделяется один фундаментальный пространственный уровень, относительно которого задаются все другие. Это «земля» как «праначало» (Urarche), «земля», которая не является физическим телом и объектом наряду с другими телами и объектами. В этом первичном смысле она «не движется и не покоится» [114, p. 309], а движение и покой всех остальных тел получают смысл только относительно нее. Как таковая, «земля» – это не небесное тело в астрономическом смысле, а условие возможности опыта восприятия, поскольку она предоставляет возможность для телесной локализации субъекта в жизненном мире, а горизонты восприятия – это всегда «земные» горизонты, т.е. горизонты объектов, движение и покой которых определяются относительно «земли». Другие пространственные уровни – например, наземных или воздушных средств передвижения – являются субститутами земной почвы, на которые переносится ощущение земной стабильности, а новая планета будет для человека ни чем иным, как новой «землей».

Коррелятивным «земле» является «небо» как регион светлого открытого пространства, в которое выдаются контуры «земных» вещей и благодаря которому они различимы. Если земля «замыкает» пространство, то небо его открывает, выводит на свет. Небо еще открыто там, где земля уже замкнута, незрима (так мы видим облака над невидимым ландшафтом). Измерение открытости начинается уже «здесь внизу», где мы соприкасаемся с «землей», которая без этого измерения была бы чем-то совершенно темным и неразличимым, откуда не выделялись бы никакие вещи. Поэтому горизонты объектов, как явленных, так и скрытых, принадлежат области пересечения «земли» и «неба» как замкнутого и открытого пространств [см.: 95, S. 214 ff.; 107, p. 24 ff.][22], а жизненный мир представляет собой промежуточную область между землей и небом как «абсолютным низом» и «абсолютным верхом» [145, p. 4] –граничными природными измерениями жизненного мира.

Конечно, в свете современных научных знаний о микро- и мегамире очерченная здесь концепция граничных измерений может показаться наивной. Однако горизонты научного познания не отменяют значимости того способа, каким вещи открываются человеку в повседневном, естественном опыте. Напротив, если нам известно о Земле как небесном теле, о разбегании галактик или микроэнергетических уровнях вещества, то эти представления скрытым образом подкрепляются тем слоем опыта, в который так или иначе погружены все люди, в том числе и ученые, чья деятельность прорывает горизонт повседневного опыта. Горизонты микро- и мегамира являются как бы продолжением и углублением – и одновременно разрывом –  горизонта наглядно воспринимаемых макрообъектов, привычного нам горизонта жизненного мира.

§ 4. Перцептивный фон и «пустой горизонт»

Конкретизировав горизонтное отношение между сознанием и миром посредством раскрытия телесного слоя опыта и фиксации горизонта макрообъектов в качестве первоисходного, продолжим описание структуры горизонтов, поскольку она является отнюдь не однородной в силу разнородности конституирующих ее типов интенциональности. Это описание проводится через введение ряда различий.

Важнейшее различие обнаруживается в рамках внешнего горизонта, где имеется «область наглядности, еще соразмерной восприятию, и скрытый от взгляда пустой горизонт (Leerhorizont), континуально примыкающий [к этой области]» [118, S. 147]. «Область наглядности» – это перцептивный фон, окружающий тематический объект внимания. Перцептивный фон вкупе с тематическим объектом образуют перцептивное поле – сегмент окружающего мира, захватываемый органами чувств и присутствующий в сознании материально-гилетически. Движение в перцептивном поле производится через поворот внимания, посредством которого один тематический объект (или аспект объекта) уступает место другому, сам отходя на задний план, становясь элементом фона [ibid., S. 145]. В свою очередь, какой-то элемент фона теперь попадает под обостренный «луч внимания» и становится тематическим. Тематический объект характеризуется выделенностью, единичностью, тогда как фон и сознание фона – множественностью. Это свидетельствует об ограниченности нашего перцептивного контакта с миром: наиболее полным он бывает только как контакт с единичным объектом или его отдельными аспектами. К тематическому объекту внимания принадлежат и скрытые аспекты, составляющие его внутренний горизонт; таким образом, «тема» сознательной активности превосходит эксплицитно данное, явленное «вживе» и предполагает работу подразумевающей интенциональности.

«Пустым» называется горизонт, ограничивающий поле восприятия извне и сущностно неотъемлемый от его конституции: поле восприятия имеет всякий раз «характер фрагмента, вырезанного “из” мира, из универсума вещей возможных восприятий» [22, с. 218]. Будучи областью не-данного, «пустой горизонт» структурируется исключительно по мере подразумевания (т.е. «пустых», не исполненных в созерцании интенций). Однако и это подразумевание неоднородно, в нем обнаруживаются гетерогенные зоны – в зависимости от того, что нам уже известно об объектах из мира и какие тематические поля в окружающем мире имеют для нас релевантность (о понятии тематического поля см. § 6).

Проведенное различие между перцептивным фоном и «пустым горизонтом» относится лишь к внешнему горизонту, поскольку внутренний горизонт объектов характеризуется принципиальной недоступностью созерцанию: он всегда остается скрытым измерением и по мере подразумевания фигурирует как в поле восприятия, так и за его пределами (в «пустом горизонте» есть своя внутренняя горизонтность). Поэтому то, что воспринимается в поле восприятия – это скорее только «надводная часть айсберга», «подводную» часть которого образуют скрытые аспекты вещей, «плоть сущего». Поле восприятия как бы перерастает самое себя, поскольку оно, словно порами, пронизано невоспринятым – как невоспринимаемыми аспектами явленных объектов, так и полностью скрытыми объектами (например, мы видим дом с заросшим садом, но заросли скрывают в себе массу вещей; невидимы и предметы внутренней обстановки дома).

Таким образом, обнаруживается еще одно, более общее различие – между скрытым и явным содержанием опыта[23]. Сфера явного (в данном случае явленного в восприятии) – это слой перцептивного поля, конституируемый воспринимаемыми аспектами объектов. Поскольку перцептивное поле предполагает наличие в своей структуре фрагментов (или даже «толщи») не-данного, область явленного в восприятии неотделима от области скрытого и переходит в нее. Латентной, с одной стороны, оказывается внутренняя горизонтность объектов, с другой – внешний горизонт объектов, охватывающий перцептивное поле извне.

Как уже говорилось, «пустой горизонт» скрытых объектов неоднороден. «Пустым» он является лишь постольку, поскольку лежит за пределами наглядной данности, опосредуемой «исполняющими», приводящими к «живому созерцанию» интенциями. Однако действующие в нем «пустые» подразумевающие и объективирующие интенции характеризуются достаточно высокой степенью определенности, так что мир не обрывается для нас за пределами перцептивного поля, а последнее плавно переходит в устойчивый горизонт не-данного. Эта определенность и устойчивость обусловливается тем, что нам известно больше объектов из мира, чем их вовлечено в данный момент в поле восприятия и в увязанную на него жизненную ситуацию. Прошлый опыт относительно объектов закрепляется, отражаясь на нашей ментальной «карте» мира. Поэтому в «пустом» внешнем горизонте выделяется горизонт известного (горизонт объектов, с которыми мы сами имели дело в прошлых опытах, или узнанные благодаря «другим» – описанные в книгах, увиденные на телеэкране, известные лишь понаслышке из устного предания) и горизонт неизвестного (горизонт объектов, относительно которых неизвестно ничего определенного, кроме того, что это какие-то объекты из мира)[24]. Согласно Р. Уолтону, горизонт известного представляет собой «горизонт возможных воспоминаний, ожиданий и ре-презентаций настоящего. Черта между явным и скрытым будет, следовательно, варьироваться также благодаря презентификациям, которые служат звеньями, заполняющими разрыв между областью скрытого и перцептивной явленностью и порождающими вторичное чувство явленности» [146, p. 4]. Здесь указывается на то, что переход между областью известного и областью неизвестного не является резким, но опосредуется целой системой темпорально организованных проекций. Порождаемое этой системой «вторичное чувство явленности», как чувство скрытого соприсутствия подразумеваемых вещей, с точки зрения интенционального анализа и служит источником устойчивости, структурированности горизонтов (хотя, добавим мы, оно необходимо должно подкрепляться онтологическим опытом). Можно также отметить, что горизонт неизвестного может вплотную подступать к области актуального опыта, вторгаться в него и переходить тем самым в модус известного (как бывает, например, во время путешествия по незнакомой местности).

В горизонте известного конституируется привычный человеку «окружающий мир» (Umwelt)[25], и проникновение в его смысловую структуру показывает, что она в первую очередь определяется конкретными объектами и взаимосвязями объектов, коренится в них, и общие подразумевания только дополняют ее. Составляющие смысловой каркас этой структуры подразумевания индивидуированы, относятся к единичным, уникальным объектам (я нахожусь за пределами мегаполиса, который сейчас не дан мне наглядно, но подразумевается вполне конкретно как находящийся «где-то там», по ту сторону близлежащих ландшафтов; меня связывают с ним пути сообщения с конкретными названиями станций; в городе моя ориентация происходит согласно нужным мне учреждениям и местам, хотя многое из того, что есть в городе, известно мне только в общем: какие-то учреждения, какие-то люди и т.д.). Но всё же горизонт окружающего мира, пусть и проникнутый четкими индивидуированными подразумеваниями, остается недоопределенным, и не в последнюю очередь потому, что нам неизвестно, что в данный момент происходит или уже произошло с предметами этих подразумеваний: подразумеваемое может расходиться с действительным положением дел и нуждаться в последующей корректировке.

Горизонт известного переходит в горизонт неизвестного через степени знакомства, ведущие в царство мало- и почти незнакомого (Fernfeld, «отдаленное поле» возможного опыта). Сегменты малоизвестного могут иметься и в горизонте привычного окружающего мира: при его современном расслоении на множество жизненных сфер («частных миров») человеку, как правило, знакомы лишь некоторые из них. Более или менее заполненный подразумеваниями горизонт известного представляет собой «домашний мир» (Heimwelt) – мир привычного для меня культурного сообщества. За его пределами простирается «чужой мир» (Fremdwelt), где объекты и отношения хотя и не лишены типической определенности, но все же несут на себе отпечаток незнакомого, чужого: «“Домашний мир” – это совокупность ближайшим образом известного и знакомого: знакомое окружение, ландшафт, соотечественники с привычными нам нравами, обычаями и воззрениями, государство с его привычными законами и порядками. […] Внутри домашнего мира всё имеет прочную структуру известности: так или иначе люди ведут себя в тех или иных ситуациях, так принято здесь поступать, того или иного следует ожидать от людей, с которыми мы имеем дело. Согласно данным типическим формам обустроены жилища людей, а ландшафт обретает свой облик в качестве культурного ландшафта. Вне этой сферы лежит “чужбина”; здесь уже ничто не предочерчено привычным для нас образом, поведение человека может определяться другими, неизвестными нам правилами, дома построены иначе, наши ожидания то и дело не оправдываются. Здесь отсутствуют устойчивые предвосхищения, характерные для “домашнего мира”, а их место занимают гораздо более неопределенные. Однако понимающее проникновение в такой чужой мир было бы для нас невозможным, если бы мы заранее не несли с собой из нашего мира совокупность привычных антиципаций, которые хотя и модифицируются в новой обстановке, но все же сохраняют определенную всеобщую структуру и контуры: здесь живут какие-то люди с известными нам в целом потребностями и своими способами их удовлетворения, с какими-то не известными нам, но впоследствии постижимыми видами реагирования и действия и т.д.» [127, S. 51 сл.; см. также: 121, S. 428 ff.].

В различные исторические эпохи и у различных сообществ и народов формируются различные предметные поля опыта. Для древнего грека за ойкуменой лежало неизведанное, горизонты мира были еще не вполне раскрыты, и на простирание мира не накладывалась картина, сформированная наукой[26]. В прежние эпохи было возможно подлинное первооткрытие мира: примером, более ранним, чем великие географические открытия, может служить знаменитый анабасис – переход греческого войска через неизведанные земли, заселенные экзотическими народами, или завоевание Азии Александром Македонским  [см.: 8, с. 34].

Проникновение в мирогоризонт, расширение горизонта известного, построение репрезентаций, формирование типических представлений – это и есть действительная экспликация горизонтов, которая происходит на протяжении всей человеческой жизни, протекающей как вживание в мир.

§ 5. Типика горизонтов

Очертив в целом структуру горизонтного поля, продолжим его рассмотрение с точки зрения соотношения общего и единичного, типического и индивидуального, уже намеченное в конце предыдущего параграфа. Как нерукотворные объекты природы, так и рукотворные объекты культуры характеризуются рядом отличительных признаков, составляющих «сущность» данного объекта. Мы воспринимаем объект сквозь эту систему признаков, благодаря чему структурируется (предочерчивается) его внутренний горизонт, а объект тем самым приобретает и удерживает свою идентичность (так, когда я натыкаюсь в темноте на поверхность стола, ощущения твердости и шершавости оказывается достаточно, чтобы сработала апперцепция «это стол»). Эта апперцепция накапливалась («седиментировалась») в течение предшествующих опытов относительно различных столов. «Сущность» объекта, таким образом, является его типом – общей смысловой конфигурацией, сложившейся эмпирически в синтезе последовательности опытов [см.: 113, S. 31 ff., 385 ff.]. С каждым новым опытом незаметно модифицируясь, эта конфигурация задает контуры, очерчивающие явление объекта, его фрейм, так что любые нетипичные (атипические) нюансы, отличающие конкретный объект, должны сообразовываться с его типической формой. Следует отметить, что типика бывает как родовой, так и индивидуальной: последняя складывается в силу того, что вещи из нашего окружения становятся настолько нам привычными, что мы чаще всего не замечаем особенностей их явления в разное время и в разных обстоятельствах, воспринимая их до некоторой степени схематически; у тех же вещей, которые не принадлежат к нашему стабильному окружению, с которыми мы встречаемся случайно, не складывается индивидуального типа, они воспринимаются в своей родовой всеобщности [см.: 82, с. 283 сл.]. Вообще, окружающий человека мир пронизан фоном неиндивидуированных объектов, на котором проступают индивидуально определенные объекты и взаимосвязи между ними.

Тип объекта очерчивает его возможную форму: общее соотносится с единичным через категорию возможности. Типические характеристики объекта образуют «пространство возможностей», которые предочерчивают ход опыта относительно него и посредством актуализации разрешаются в действительность (так, я вижу только фасад дома, но подразумеваю, что за ним открывается внутреннее пространство комнат, пересеченное стенами, заполненное обстановкой; если я войду в дом, т.е. «вторгнусь» в его «внутренний горизонт», то некоторые подразумеваемые возможности актуализируются в моем опыте, и т.д.)[27]. Эти возможности являются не пустыми, произвольными, а содержательными и мотивированными [см.: 147, S. 6 ff.], мотивация же проистекает из системы признаков, предожидаемых для объекта данного типа (задняя стена дома не обрушена, стол скорее всего имеет четыре ножки, а не десять, и т.д.).

Во внешнем относительно данного объекта горизонте также имеется своя структура определенности и ожиданий. Помимо индивидуальной типики (схем конкретных объектов), на горизонт распространяется система родовой типики («идеи» вещей) и еще более общая региональная типика (всякий объект апперципируется как принадлежащий к регионам неорганической природы, органической жизни или культуры; в конечном счете – к охватывающему их региону «вещь»). В принципе, априори нет оснований утверждать, что все сущее должно с необходимостью принадлежать к одному из трех «материальных» регионов (заранее неизвестно, например, что в мире не бывает бесплотных сущностей). Но, во всяком случае, за сущим остается универсальная характеристика «вещи» или, еще шире – «предметности как таковой»: что бы мы ни встретили, оно все равно будет характеризоваться формальной определенностью, схватываясь как «предмет вообще» [см.: 113, S. 34]. «Предмет вообще» – это предельная степень неопределенности, возможной в горизонте мира; нечто абсолютно неизвестное и неопределенное в мире невозможно. Из описанной иерархии типических признаков складывается, по Гуссерлю, инвариантная смысловая структура мира[28]. Она распространяется на все мировое поле и структурирует описанный выше «пустой горизонт» и сферу латентного. Типическая предочерченность нашего опыта мира является своего рода конкретизацией, дифференциацией универсального предпонимания мира как целого [94, S. 130]. Следует отметить, что универсальная «сетка» типических представлений является продуктом не индивидуального, а коллективного опыта и закрепляется в естественном языке; предпосылкой формирования общей интерсубъективной типики (в терминологии А. Шюца – единой «схемы референции» [см.: 63, с. 123]) служит то, что типические проекции мира, принадлежащие разным индивидам, должны отчасти совпадать и согласовываться друг с другом.

Однако не следует думать, что «пространство возможностей» образует некий третий горизонт, простирающийся над внутренним и внешним горизонтами конкретных объектов. Именно к этому может подтолкнуть, например, суждение Гуссерля о том, что «всеобщее не привязано ни к какой отдельной действительности» [113, S. 395]. Но таково только задним числом абстрагированное от опыта всеобщее, в опыте же оно остается инкорпорированным в пространственно-временные горизонты, а возможное, типическое выступает смыслоопределяющим моментом действительного, индивидуально определенного.

Заслуживает также рассмотрения, в самом ли деле описанная структура типологического «древа», восходящая еще к Платону, отвечает действительной типике жизненного мира. Гуссерль сам противопоставляет научно разработанной родо-видовой типике типику «донаучную», строящуюся в основном на несущественных признаках [ibid., S. 402]. Научная типика производит членение и субординацию элементов своей предметной области в соответствии с логическими отношениями, устанавливаемыми эмпирически в ходе научного исследования. Однако донаучная, «естественная» типика (в которую, правда, вливаются и научные познания) не задается целью логического членения реальности. Она держится конкретных отношений, не разбивая их на логически независимые элементы. Так, повседневный стереотип дерева может подразумевать, что оно стоит у дороги или у окна, дает тень или плоды и т.д., но вряд ли имеет в виду дерево как элемент биологической классификации. В повседневном обиходе, где пространство возможностей довольно ограничено и мы, как правило, движемся в привычных горизонтах, между вещами устанавливаются особые отношения и взаимосвязи, задающие релевантность вхождения в них того или иного объекта и позволяющие говорить скорее о типике взаимосвязей и контекстов. Разнородность этой типики проявляется в различии контекстов возникновения и употребления понятий в повседневном опыте, в силу чего слова, обозначающие один и тот же предмет, в разных языках могут нести различный смысл (как, например, снег в языке эскимосов или песок в арабском обозначаются множеством слов с различными понятийными оттенками, но не имеют обобщающего названия, характерного для европейских языков).

С точки зрения интенционального анализа, предметные типы – это смысловые единства, заключенные в «пустых подразумеваниях» (объективирующих интенциях, не получающих интуитивного наполнения). Со своей ноэматической стороны эти подразумевания являются репрезентациями, поскольку они ре-презентируют, пред-ставляют не-данное[29]. В качестве общих типов репрезентации очерчивают смысловые контуры возможных объектов[30], в качестве индивидуальных – контуры существующих в мире действительных объектов. Они захватывают прошлое и будущее (прошлое настоящее и будущее настоящее); распространяются на сферу латентного, но в качестве схем фигурируют и в актуальном опыте. Однако репрезентации не есть актуальные процессы в сознании, скорее они являются осадком прошлых опытов, седиментациями, подспудно структурирующими нашу картину мира [см.: 145, p. 4].

Репрезентации, если они относятся к действительному миру, подкреплены живой горизонтностью опыта. Однако они складываются как раз потому, что область данного в опыте ограничена, и конечному сознанию требуется найти способы преодоления этой ограниченности, выхода в мир. Поскольку репрезентации относятся к одному и тому же миру, они соединяются в систему, впрочем, более или менее фрагментарную, т.к. в ней представлены только отдельные взаимосвязи (регионы) объектов и только в отдельных своих аспектах. Как таковые, репрезентации являются «модусами явленности мира, последовательность которых обеспечивает явленность мира более высокого порядка» [ibid., p. 4], т.е. система репрезентаций является как бы «надстройкой» над горизонтным полем опыта, «лесами», с которых обозревается мир.

Итак, источник репрезентаций – это горизонты живого опыта, репрезентации фундированы в горизонтах и черпают из них свою значимость. Если бы в опыте отсутствовала область «явленного вживе», «презентного», репрезентации оказались как бы подвешены в воздухе и даже не могли бы сложиться. Кроме того, система репрезентаций трансформируется под влиянием событий, происходящих в горизонтах: несмотря на то, что она, как значащая структура, обладает некоторой стабильностью, субституирует во времени, в ней неизбежно происходят сдвиги и изменения, вносимые живой горизонтностью интерсубъективного опыта, который ее подпитывает.

§ 6. Тематическое и нетематическое

Однако складывается такая система отнюдь не в незаинтересованном, отстраненном созерцании мира. Ее целостность и степень универсальности включенных в нее предметных типов ограничена конечной вовлеченностью человека в окружающий мир, а именно тем, что во всякий момент он имеет дело только с конечной взаимосвязью объектов, руководствуясь при этом особым интересом. Данная взаимосвязь является для субъекта темой его сознательной активности.

Здесь мы переходим к уточнению трактовки тематического объекта. По Гуссерлю – это объект, на который в данный момент направлена активная интенция, выделяющая его из некоторого поля объектов; это объект внимания (см. § 4). Однако внимание может падать на объекты и случайным образом, что не определяет специфики человеческого бытия в мире, поскольку мы не просто находимся среди объектов, но вовлечены в установленные между ними взаимосвязи. Тематическое сознание связано с определенной установкой и интересом – именно они обусловливают характер «внимания к жизни», дифференцирующийся в зависимости от установки[31]. Этот, практический аспект интенциональности, которому Гуссерль, за исключением «Идей II», судя по всему, не уделял достаточного внимания [см.: 116, S. 185 ff.; 20, с. 67; 22, с. 150], был более подробно исследован М. Хайдеггером, А. Гурвичем и А. Шюцем [см.: 68, с. 66 сл.; 82, с. 235; 63, с. 111 сл.; 99, p. 175 ff.].

Хайдеггер, как известно, перетолковал практическую интенциональность в озабоченное «умение-быть в…», как функцию понимания (о чем у нас еще пойдет речь в главе 3). Согласно А. Гурвичу, способ нашей ориентации в мире определяет интенциональная установка, вычленяющая в поле объектов тематическое поле – «контекст “объектов”, внутренне связанных материальной принадлежностью друг другу» [99, p. 203][32]. Тематический объект выделяется в тематическом поле не просто благодаря произвольной фиксации внимания, но посредством усматривающего схватывания (хайдеггеровское Umsicht), удерживающего в поле релевантности и другие объекты, принадлежащие к данной теме. Внимание, таким образом, оказывается заданным практической установкой.

Тематическое поле охватывает объекты, релевантные данной теме. Если речь идет о восприятии, тематическое поле может включать в себя объекты, находящиеся как в поле восприятия, так и вне него. В поле восприятия могут сосуществовать объекты, не обязательно объединенные тематическими («материальными») связями, или объекты, относящиеся к разным тематическим полям. Объекты тематического поля, в свою очередь, необязательно объединены сосуществованием в поле восприятия. Например, тематическое поле сопринадлежных друг другу объектов «рабочей» установки будет охватывать разложенные по комнате книги и бумаги, письменные принадлежности, компьютер для набора текста и пр. Другие объекты в помещении в силу своей нерелевантности теме будут отодвинуты на задний план, несмотря на то, что они, как и объекты тематического поля, фигурируют в поле восприятия. Объекты, не принадлежащие к тематическому полю, составляют нетематический перцептивный фон («нетематическое явленное»). Внимание может отклоняться от тематических объектов и вторгаться в фон, однако это не изменит самой тематической конфигурации, не будет означать смены темы. Более того, где-то в латентном отдалении, но все же в связи с тематическим полем существует библиотека, из которой взяты имеющиеся книги и куда уже сданы книги по данному предмету, прочитанные в прошлом. Она представляет собой элемент тематического поля из области скрытого от восприятия, латентного. Однако основная масса объектов, как явленных, так и скрытых, чаще всего оказывается не связанной с тематическим полем, относясь к сферам «нетематического явленного» и «нетематического скрытого». Если явленное может быть нетематическим только отчасти (что-то из явленного должно быть темой, поскольку человеческое присутствие не отрешено полностью от своего пребывания в мире), то скрытое – полностью, хотя тематическое поле, как мы видели, может простираться и в эту сферу[33].

Объекты, не принадлежащие к данному тематическому полю, в терминологии Гурвича относятся к области «сознания периферии» (marginal consciousness) [см.: 99, p. 267 ff.]. Это все те объекты, которые, будучи явленными или скрытыми, сопутствуют нашей вовлеченности в тематическое поле, сами по себе оставаясь незамеченными. Среди объектов, сознаваемых  периферийно, проводится различие «между теми, что имеют, и теми, что не имеют какого-либо отношения к теме, не будучи ей релевантными» [ibid., p. 268]. Кроме того, в области нетематической периферии «имеются структурированные и унифицированные целости, которые сами могут стать темами» [ibid., p. 270], т.е. потенциальные тематические поля, охватывающие объекты под углом зрения, заданным соответствующими целями и установками. Причем эти тематические поля (взаимосвязи) прочерчиваются спонтанно и независимо друг от друга, не объединяясь в некое надстраивающееся над ними единство: «…потенциальные темы, каждая из которых представляет собой четко артикулированное целое, не релевантны друг другу и не сцеплены в единство, которое охватывало бы их все за счет их материального содержания» [ibid., p. 270][34].

В терминах теории релевантности проблема тематического и нетематического полей опыта была осмыслена А. Шюцем, который вводит в анализ окружающего мира понятие зоны релевантности [см.: 82, с. 562 сл.: 63, с. 125 сл.]. В силу заинтересованного подхода человека к миру окружающий мир структурируется по различным зонам, более или менее значимым для практической ориентации в нем. Шюц выделяет, прежде всего, зону первичной релевантности – область воплощения проектов и реализации интересов. Ясно, что эта зона в силу многообразия интересов может включать множество тематических полей. Зону первичной релевантности окружает зона вторичной релевантности, включающая предпосылки для реализации проектов и не требующая ясного и отчетливого знания. В терминах Гурвича – это зона тематической периферии. Наконец, зона вторичной релевантности расширяется в зоны относительной и абсолютной иррелевантности – т.е. поле нетематической периферии, связанной с данным тематическим полем лишь отдаленным, потенциальным интересом или не связанной вообще. Следует отметить, что зоны релевантности могут проникать друг в друга. Как пишет сам А. Шюц, «области разной релевантности и отчетливости переплетены друг с другом, демонстрируя бесчисленные взаимопроникновения и анклавы, вдаваясь своими оконечностями в соседние области и создавая тем самым промежуточные зоны скользящих взаимопереходов» [82, с. 563]. В данной связи заслуживает внимания сравнение П. Бергера и Т. Лукмана, уподобляющее знания, которыми мы располагаем об окружающем мире, инструменту, прорубающему дорогу в лесу и проливающему узкую полосу света на то, что находится впереди и рядом, в то время как со всех сторон дорогу обступает темнота [см:. 6, с. 77].

Таким образом, введение понятия тематического поля позволяет конкретизировать и углубить экспликацию горизонтов жизненного мира. «Пустой горизонт» является отнюдь не совсем пустым, поскольку в его структуре не только проступают контуры известных и типически определенных объектов, но он оказывается распределенным по зонам релевантности, насыщенным скрытыми тематическими ориентациями. Более того, как мы заметили в начале параграфа, само конституирование мировой типики обусловлено нашей тематической вовлеченностью в вещи. Пребывая в мире, человек не отрешен от мира, но тематизирует и проблематизирует то, что его окружает, и только благодаря этому составляет о вещах типические представления[35]. Все это свидетельствует о том, насколько значимы для конституирования жизненного мира смысловые конфигурации, порождаемые людьми в различных видах опыта и подобно тени отбрасываемые на мирогоризонт. Будучи предданным в качестве природного мира, он исполняется смысла и тем самым становится миром культуры.

§ 7. Временнóй аспект горизонтности

Анализируя до сих пор горизонтность опыта в ее различных аспектах, мы неизменно предполагали в ней временнóе определение[36]. Действительно, перцептивное поле постоянно перестраивается: одни объекты (аспекты объектов) выходят на свет, другие затеняются или скрываются; типические характеристики объектов конституируются во временнóм синтезе; имея дело с некоторой темой, мы, по словам Гурвича, «переживаем ее как проскальзывающую сквозь время» [99, p. 268]. Кроме того, субъект обнаруживает, что изменения зависят не только от его телесной сопряженности с миром, но происходят в самих горизонтах, что горизонты находятся в движении или могут прийти в движение, в независимости от связи с воспринимающим: «вещи меняются, движутся, поворачиваются к зрителю разными сторонами, растут и уменьшаются, мир есть жизнь, а не оледенелая неподвижность» [67, с. 98]. Всякий опыт, в том числе опыт пребывания в пространстве, протекает во времени, поэтому пространственный горизонт оказывается вместе с тем временным. Со стороны актов, или интенций, в которых осуществляется опыт (т.е. с «ноэтической» точки зрения) временной горизонт – это горизонт переживаний, в интенциональной связи которых даны объекты. В интенциональном анализе переживания делятся на актуальные и потенциальные, причем эти два рода переживаний рассматриваются во взаимопринадлежности: «в каждой актуальности имплицитно содержатся ее потенциальности, которые представляют собой не пустые, но заранее очерченные в своем содержании возможности… каждое переживание имеет свой “горизонт”, меняющийся вместе с изменением объемлющей это переживание взаимосвязи сознания и со сменой фаз его собственного протекания, – интенциональный горизонт отсылания (Verweisung) к принадлежащим самому переживанию потенциальностям сознания» [21, с. 113 сл.; 112, S. 46].

Переживания образуют взаимосвязь благодаря временному синтезу. Переживаемое время структурировано как сеть проскальзывающих сквозь настоящее и проникающих друг в друга предвосхищений (протенций) и удержаний (ретенций) [19, с. 31; 43, с. 528]. Именно этот синтез является условием того, что потенциальное переживание с соответствующим содержанием может быть актуализировано, поскольку потенциальность  ориентирована в будущее, т.е. несет в себе протенцию. Горизонт потенциальностей, таким образом, – это горизонт возможного в будущем опыта, поэтому потенциальность определяется как «“теперь” будущей данности некоторого содержания» [147, S. 9]. Однако к этому горизонту принадлежит и «потенциальность воспоминаний» [см.: 21, с. 114], которые осели и были закреплены в долговременной памяти благодаря непрерывному действию ретенций, но по своей сущности представляют собой интенциональные содержания, определяемые возможностью в качестве воспоминаний быть ре-продуцированными в будущем, и в этой возможности открывающие и удерживающие поле прошлого опыта и, соответственно, прошлое мира.

Таким образом, опыт всегда разворачивается в горизонте возможностей, подлежащих актуализации или остающихся неактуализированными, проходящих мимо. Прошлое – это горизонт актуализированных возможностей, на основе которых складываются типические конфигурации, предочерчивающие будущий опыт. Будущее – это горизонт еще не актуализированных возможностей, с той или иной степенью очерченности. Для горизонта прошлого, вместе с тем, являются конститутивными возможности, которые наряду с другими возможностями могли быть актуализированы в прошлом, но прошли мимо, остались только возможностями. Горизонт будущего, с другой стороны, имплицирует, что в каждом его сегменте некоторые возможности так или иначе будут актуализироваться, разрешаться в действительность.

Таким образом, сознание, будучи «сознанием-временем» (Zeitbewußtsein), вносит горизонтность в мир и открывает мир как горизонт. Пространственная различенность в горизонте мира перекрывается с временной, вещи не были бы даны в их раздельном существовании, если бы опыт относительно них не был бы опосредован временем. Подразделение полей опыта также совершается в горизонте времени. Скрытое поле известных нам объектов, с их «вторичным чувством явленности» (см. § 4) – это поле, в котором мы находились и действовали в прошлом. Оно не погрузилось полностью в прошлое и представляется как скрыто присутствующее в настоящем, однако известные нам характеристики принадлежащих к нему объектов были почерпнуты в прошлом опыте. Оно ограничивает поле актуального опыта таким образом, что в будущем мы снова можем в него вернуться, т.е. в его конституцию привходит и горизонт будущего. Далее, скрытое поле неизвестных объектов ограничивает поле известных объектов таким образом, что в будущем мы сможем в него вторгнуться и перевести отчасти в статус известного, притом что в прошлом опыте оно осталось незатронутым в своей латентности. Таким образом, в протекании опыта его горизонты, непрерывно трансформируясь, удерживаются приоткрытыми – по словам Э. Левинаса, «просвеченными» [40, с. 83] – временем, приоткрывая вместе с тем и предметные поля, и поскольку субъект опыта движется и действует в мире и сам мир движется и действует, на горизонте проступают всё новые феномены, а мир непрерывно смыкается и размыкается в трояком горизонте прошлого, настоящего и будущего.

Кроме того, существенным для структуры горизонтов является следующее. Временная форма опыта, в которой для конечного сознания открывается мир, не обнаруживает в себе самой предела, выступая условием возможности актуализации всё новых содержаний. Нам заранее известно, что в последовательности опыта всегда можно сделать еще один шаг, а в горизонте всегда может произойти еще одно, микроскопическое или масштабное, изменение. Правда, субъект конечного опыта осознает свой опыт мира как необходимо имеющий конец. Однако фактическая конечность опыта еще не позволяет сделать вывод о конечности формы, в которой этот опыт осуществляется. По сущностным основаниям опыт не может завершиться – поскольку осуществляться для него означает быть причастным к бесконечности времени. В силу этого в трансцендентальной феноменологии постулируется бесконечная открытость «чистого» трансцендентального опыта, а трансцендентальный субъект утрачивает свою связь с конечностью и свою определенность ею. Поскольку же мировое поле оказывается вписанным в трансцендентальную субъективность, это дает основание характеризовать мир как бесконечный in infinitum (к чему склоняются Гуссерль и его последователи)[37].

Однако, с точки зрения феноменологии «естественной установки», субъект только причастен ко времени, не являясь его источником, и поэтому не может посягнуть на обладание его бесконечностью. В силу этого бесконечность опыта нуждается в ограничении. В разрезе конечного опыта мир может быть бесконечным только in indefinitum, т.е. неопределенным образом[38]. Эта трактовка бесконечности сообразуется с конечной фактичностью субъекта: момент, когда опыт фактически прервется, не определен на временной шкале и непрерывно отсрочивается. Опыт бесконечен только in indefinitum – такова его априорная форма, и именно это обстоятельство, вероятно, лежит в основе споров о конечности или бесконечности мира. Рассматриваемый феноменологически, мир ни конечен, ни бесконечен, но открыт в неопределенность опыта. Мировое поле является неопределенно открытым как в пространстве, так и во времени, причем в пространстве благодаря времени. По словам Мерло-Понти, «мир есть безграничное (indéfinie) и открытое единство, где я расположен» [43, с. 390].

Говоря о неопределенной бесконечности опыта, следует иметь в виду не только экстенсивную систему содержаний (внешний горизонт), но и интенсивную (внутренний горизонт). Поскольку в горизонтах восприятия открывается мир в его природном бытии, мы имеем дело с неисчерпаемостью содержаний. Вещи переполняют сознание своим многообразием. Сущее обладает плотью[39], неорганический и растительный миры проникнуты, как порами, невидимыми аспектами и нюансами, в которые можно погружаться всё дальше и дальше, открывая всё новые микроскопические уровни. Эта неисчерпаемость, однако, также не должна означать бесконечности in infinitum, она означает лишь, что мы можем всё дальше и дальше обогащать наше знание о природе.

Это усмотрение бесконечности опыта, исходящее из гуссерлевских анализов горизонтности, позволило М. Мерло-Понти сформулировать концепцию «бесконечности открытого», которую французский философ противопоставляет «картезианскому», идеализированному бесконечному:

«Разумеется, это было завоеванием – постичь универсум как бесконечный, или по крайней мере на фоне бесконечного (картезианцы). –

Но удалось ли им действительно осуществить это? – Глубина бытия, которая распознается только с помощью понятия бесконечного… видели ли они ее на самом деле? Их определение бесконечного позитивно. Они обесценили замкнутый мир в пользу позитивной бесконечности… Это скорее означает уклоняться от бесконечного, чем признавать его. – Застывшее бесконечное или бесконечное, данное мышлению, которое обладает им в достаточной степени, чтобы его доказать.

Истинное бесконечное не может быть таким: требуется, чтобы оно было тем, что нас превосходит; бесконечностью открытого (infini d’Offenheit), а не просто Unendlichkeit, – бесконечностью Lebenswelt’a, а не бесконечностью идеализации...» [131, p. 223; 46, с. 245]. «Бесконечность открытого», таким образом, – это проживаемая бесконечность, бесконечность времени и материи, в которую всегда погружен телесный воспринимающий субъект и из которой выводятся научные, в частности математические, типы бесконечности[40].   * * *

Итак, в предшествующих параграфах мы осуществили экспликацию горизонтной структуры опыта восприятия, исходя из данности мира в перспективе субъективного, «первопорядкового» опыта, стараясь избегать включения в анализ интерсубъективно произведенных значимостей. В опыте восприятия была выявлена неоднородность его структур, эксплицировано многообразие предметных полей опыта и различия между ними, установлено, что в структуре опыта восприятия чувственные данные не являются самостоятельными содержаниями, но всегда проникнуты подразумевающими интенциями. Этот факт можно подытожить следующими словами М. Мерло-Понти: «Смысл невидим, но невидимое не противоположно видимому: видимое само имеет невидимое членение, а невидимое – это потаенное дополнение к видимому, оно являет себя только в нем, это Nichturpräsentierbare [не явленное в изначальной данности], которое именно в качестве такового предоставляет мне себя в мире, – его невозможно увидеть в мире, и любое усилие, направленное на то, чтобы его там увидеть, приводит к его исчезновению; но оно лежит в черте видимого, является его виртуальным средоточием, оно вписывается в него (между строк) – »[131, p. 269; 46, с. 293].

Следует отметить, что в некоторых местах (особенно в § 4, где речь шла о «чужих мирах» в горизонте известного, и в § 5, где предполагалась интерсубъективная конституция предметной типики) нам не удалось полностью абстрагироваться от интерсубъективной размерности опыта. Однако тематизация втянутых в первопорядковую сферу субъективного опыта интерсубъективных значимостей еще не означает эксплицитного раскрытия этой размерности. Теперь мы переходим именно к тематизации этой размерности, что должно подвести нас к вопросу о способе открытия мира как целого.

Библиография

1. Аристотель. Физика. О небе // Соч. в 4 т. М., 1981. Т. 3.

2. Ахутин А.В. Вернер Гейзенберг и философия // Гейзенберг В. Избранные философские работы. СПб., 2006.

3. Бабушкин В.У. Феноменологическая философия науки: Критический анализ. М., 1985.

4. Бадью А. Этика. СПб., 2006.

5. Барабанщиков В.А. Восприятие и событие. СПб., 2002.

6. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М, 1996.

7. Бесконечность и вселенная. М., 1969.

8. Бибихин В.В. Мир. Томск, 1995.

9. Бибихин В.В. Вильгельм Дильтей и Лев Толстой // Герменевтика, психология, история: Вильгельм Дильтей и современная философия. М., 2002.

10. Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики. М.; СПб., 2005.

11. Вальденфельс Б. Мотив чужого. Минск, 1998.

12. Вальденфельс Б. Повседневность как плавильный тигль рациональности // СОЦИО-ЛОГОС. Выпуск 1. М., 1991.

13. Витгенштейн Л. Философские работы. Часть 1. М., 1994.

14. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988.

15. Гартман Н. К основоположению онтологии. М., 2003.

16. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3: Философия духа. М., 1977.

17. Гейзенберг В. Избранные философские работы. СПб., 2006.

18. Гуссерль Э. Логические исследования. Т. II (1) // Собрание сочинений. Т. 3 (1). М., 2001.

19. Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени // Собрание сочинений. Т. 1. М., 1994.

20. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Том 1: Общее введение в чистую феноменологию. М., 1999.

21. Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб., 1998.

22. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб., 2004.

23. Гутнер Г. Событие и ситуация // Логос. № 4. Москва, 2001.

24. Деррида Ж. Письмо и различие. М., 2000.

25. Дильтей В. Введение в науки о духе // Собр. соч. в 6 т. Т. 1. М., 2000.

26. Дильтей В. Построение исторического мира в науках о духе // Собр. соч. в 6 т. Т. 3. М., 2004.

27. Жизненный мир // Новая философская энциклопедия. М., 2001. Т. 2. С. 28–29.

28. Зиммель Г. Созерцание жизни // Избранное. Т.2: Созерцание жизни. М., 1996.

29. Иванов К. История неба // Логос. № 3 (38). М., 2003.

30. Ильенков Э. Диалектика абстрактного и конкретного // История марксистской диалектики. От возникновения марксизма до ленинского этапа. М., 1971.

31. Ингарден Р. Примечания к французскому переводу «Картезианских размышлений» // Э. Гуссерль. Картезианские размышления. СПб., 1998.

32. Йонкус Д. Проблема мира в феноменологии Эугена Финка // Топос. № 2 (9). Минск, 2004.

33. Кант И. О форме и принципах чувственного и умопостигаемого мира // Собр. соч. в 6 т. М., 1964. Т. 2.

34. Кант И. Критика чистого разума // Собр. соч. в 6 т. М., 1964. Т. 3.

35. Кант И. Критика способности суждения // Собр. соч. в 6 т. М., 1966. Т. 5.

36. Комаров С.В. Метафизика и феноменология субъективности. СПб., 2007.

37. Корет Э. Основы метафизики. Киев, 1998.

38. Кралечкин Д. Ю. Фундаментальное различие бытия и сущего как способ обоснования онтологии (дисс. канд. филос. наук). М., 2002.

39. Кузнецов В.Ю. Единство мира и единство культуры // Философия и общество. 1999, № 4.

40. Левинас Э. Избранное: Тотальность и бесконечное. М.; СПб, 2000.

41. Луман Н. Реальность массмедиа. М., 2005.

42. Мартынов К.К. Интенциональность как единое проблемное поле аналитической философии сознания и феноменологии (дисс. канд. филос. наук). М., 2007.

43. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб., 1999.

44. Мерло-Понти М. Знаки. М., 2001.

45. Мерло-Понти М. Око и дух. М., 1992.

46. Мерло-Понти М. Видимое и невидимое. Минск, 2006.

47. Михайлов И.А. Ранний Хайдеггер. М., 1999.

48. Молчанов В.И. Различение и опыт: Феноменология неагрессивного сознания. М., 2004.

49. Молчанов В.И.  Гуссерль и Дильтей: Предпосылки и методологические процедуры // Герменевтика, психология, история: Вильгельм Дильтей и современная философия. М., 2002.

50. Мотрошилова Н.В. «Идеи I» Эдмунда Гуссерля как введение в феноменологию. М., 2003.

51. Мотрошилова Н.В. Принципы и противоречия феноменологической философии. М., 1968.

52. Николай Кузанский. Об ученом незнании // Соч. в 2 т. М., 1979. Т. 1.

53. Овеществление, Опредмечивание и распредмечивание // Философская энциклопедия. М., 1967. Т. 4. С. 127, 154–155.

54. Плотников Н.С. Жизнь и история: Философская программа Вильгельма Дильтея. М., 2000.

55. Разеев Д.Н. В сетях феноменологии // Д.Н. Разеев. В сетях феноменологии. Э. Гуссерль. Основные проблемы феноменологии. СПб., 2004.

56. Рикер П. Кант и Гуссерль // Интенциональность и текстуальность: Философская мысль Франции ХХ века. Томск, 1998.

57. Рикер П. Память, история, забвение. М., 2004.

58. Рикер П. Конфликт интерпретаций. М., 1995.

59. Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998.

60. Сартр Ж.П. Бытие и ничто. М., 2000.

61. Сартр Ж.П. Основная идея феноменологии Гуссерля: интенциональность // Проблемы онтологии в современной буржуазной философии. Рига, 1988.

62. Свасьян К.А. Феноменологическое познание: Пропедевтика и критика. Ереван, 1987.

63. Смирнова Н.М. От социальной метафизики к феноменологии «естественной установки» (феноменологические мотивы в современном социальном познании). М.: ИФРАН, 1997.

64. Сыродеева А. Мир малого: Опыт описания локальности. М.: ИФРАН, 1998.

65. Толстов А.Б. Бытие смысла и существование о-смысляющего в смысловой среде // Философия науки (выпуск 3): Проблемы анализа знания. М.: ИФРАН, 1997.

66. Филиппов А.Ф. Социология и космос // СОЦИО-ЛОГОС. Выпуск 1. М., 1991.

67. Флоренский П.А. У водоразделов  мысли. Часть 1 // Собр. соч. Т. 2. М., 1990.

68. Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997.

69. Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск, 1998.

70. Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. М., 2001.

71. Хайдеггер М. Кант и проблема метафизики. М., 1997.

72. Хайдеггер М. Тождество и различие. М., 1997.

73. Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.

74. Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., 1991.

75. Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993.

76. Херрманн Ф.-В. фон. Жизненный мир и бытие-в-мире // Ф.-В. фон Херрманн. Понятие феноменологии у Гуссерля и Хайдеггера. Минск, 2000.

77. Холл Х. Интенциональность и мир – I раздел «Бытия и времени»  // Мартин Хайдеггер: Сб. статей. СПб., 2004.

78. Шелер М. Положение человека в космосе // М. Шелер. Избранные произведения. М., 1994.

79. Шкуратов И.Н. Феноменологическая психология Э. Гуссерля: Опыт имманентной критики. М., 2004.

80. Шпигельберг Г. Феноменологическое движение. М., 2002.

81. Шуман А. Трансцендентальная философия. Минск, 2002.

82. Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. М., 2004.

83. Щитцова Т.В. Событие в философии Бахтина. Минск, 2002.

84. Aguirre A. Die Phänomenologie Husserls im Licht ihrer gegenwärtigen Interpretation und Kritik. Darmstadt, 1982.

85. Aguirre A. Zum Verhältnis von modaler und praktischer Möglichkeit // Persperktiven und Probleme der Husserlschen Phänomenologie (Phänomenologische Forschungen, Bd. 24/25). Freiburg; München, 1991.

86. Bermes C. «Lebenswelt» (1836-1936): Von der Mikroskopie des Lebens zur Inszenierung des Erlebens // Archiv für Begriffsgeschichte. Bd. 44 (2002). S. 175–197.

87. Brand G. Welt, Ich und Zeit. Den Haag, 1955.

88. Brand G. Die Lebenswelt: Eine Philosophie des konkreten Apriori. Berlin, 1971.

89. Brand G. Horizont, Welt, Geschichte // Phänomenologische Forschungen. Bd. 5. Freiburg; München, 1977.

90. Carr D. Phenomenology and the Problem of History: A Study of Husserl’s Transcendental Philosophy. Evanston, 1974.

91. Claesges U. Zweideutigkeiten in Husserls Lebenswelt-Begriff // Perspektiven transzendentalphanomenologischer Forschung. (Phaenomenologica, 49). Den Haag, 1972.

92. Dennett D.C. Quining Qualia // Consciousness in Modern Science / Ed. A. Marcel and E. Bisiach. Oxford University Press, 1988; reprinted in: Mind and Cognition: A Reader / Ed. W. Lycan. MIT Press, 1990; Readings in Philosophy and Cognitive Science / Еd. A. Goldman. MIT Press, 1993.

93. Dilthey W. Der Aufbau der geschichtlichen Welt in den Geisteswissenschaften // Gesammelte Schriften. Bd. VII. Göttingen, 1958.

94. Fink E. Nähe und Distanz: Phänomenologische Vorträge und Aufsätze. Freiburg; München, 1976.

95. Fink E. Sein und Mensch: Vom Wesen der ontologischen Erfahrung. Freiburg; München, 1977.

96. Fink E. Spiel als Weltsymbol. Stuttgart, 1960.

97. Fink E. Sein, Wahrheit, Welt: Vor-Fragen zum Problem des Phänomen-Begriffs (Phaenomenologica 1). Den Haag, 1958.

98. Gadamer H.-G. Die Wissenschaft von der Lebenswelt // H.-G. Gadamer. Kleine Schriften. Bd. III. Tübingen, 1972.

99. Gurwitsch A. Studies in Phenomenology and Psychology. Evanston, 1966.

100. Gurwitsch A. The Field of Consciousness. Pittsburgh, 1964.

101. Habermas J. Kommunikatives Handeln und detranszendentalisierte Vernunft. Stuttgart, 2001.

102. Habermas J. Handlungen, Sprechakte, sprachlich vermittelte Interaktionen und Lebenswelt // J. Habermas. Nachmetaphysisches Denken. Frankfurt a. M., 1992.

103. Heidegger M. Vom Wesen des Grundes // M. Heidegger. Wegmarken. Frankfurt a. M., 1967.

104. Heidegger M. Sein und Zeit. 17. Aufl. Tübingen, 1993.

105. Heidegger M. Die Grundbegriffe der Metaphysik: Welt – Endlichkeit – Einsamkeit // Gesamtausgabe, Bd. 29/50. Frankfurt a. M., 1985.

106. Heidegger M. Beiträge zur Philosophie (Vom Ereignis) // Gesamtausgabe, Bd. 65. Frankfurt a. M., 1989.

107. Held K. Sky and Earth as Invariants of the Natural Life-World // Phenomenology of Interculturality and Life-world (Phänomenologishe Forshungen, Sonderband). Freiburg; München, 1998.

108. Held K. Heimwelt, Fremdwelt, die eine Welt // Persperktiven und Probleme der Husserlschen Phänomenologie (Phänomenologische Forschungen, Bd. 24/25). Freiburg; München, 1991.

109. Hohl H. Lebenswelt und Geschichte. Freiburg; München, 1962.

110. Horizont // Historisches Wörterbuch der Philosophie. Bd. 3. Stuttgart; Basel, 1974. S. 1187–1206.

111. Horizont // Enzyklopädie Philosophie und Wissenschaftstheorie. Bd. 2. Stuttgart; Weimar, 1995. S. 131–132.

112. Husserl E. Cartesianische Meditationen. Hamburg, 1987.

113. Husserl E. Erfahrung und Urteil: Untersuchungen zur Genealogie der Logik. Hamburg, 1985.

114. Husserl E. Grundlegende Untersuchungen zum phänomenologischen Ursprung der Räumlichkeit der Natur // Philosophical Essays in Memory of Edmund Husserl. Cambridge, Mass., 1940.

115. Husserl E. Formale und transzendentale Logik. 1. Aufl., 1929.

116. Husserl E. Ideen zu einer reinen Phänomenologie und phänomenologischen Philosophie. Zweites Buch: Phänomenologische Untersuchungen zur Konstitution // Gesammelte Werke (Husserliana), Bd. IV. Den Haag,1952.

117. Husserl E. Die Krisis der europäischen Wissenschaften und die transzendentale Phänomenologie: Eine Einleitung in die phänomenologische Philosophie // Gesammelte Werke (Husserliana), Bd. VI. Den Haag, 1954.

118. Husserl E. Erste Philosophie (1923/24). Zweiter Teil: Theorie der phänomenologischen Reduktion // Gesammelte Werke (Husserliana), Bd. VIII. Den Haag, 1959.

119. Husserl E. Phänomenologische Psychologie. Vorlesungen Sommersemester 1925 // Gesammelte Werke (Husserliana), Bd. IX. Den Haag, 1962.

120. Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass: Zweiter Teil. 1921-1928 // Gesammelte Werke (Husserliana), Bd. XIV. Den Haag, 1973.

121. Husserl E. Zur Phänomenologie der Intersubjektivität. Texte aus dem Nachlass: Dritter Teil. 1929–1935 // Gesammelte Werke (Husserliana), Bd. XV. Den Haag, 1973.

122. Ingarden R. Der Streit um die Existenz der Welt. Bd. I: Existenzialontologie. Tübingen, 1964.

123. Jaspers K. Psychologie der Weltanschauungen. Berlin, 1919.

124. Kerckhoven van G. Zur Genese des Begriffs «Lebenswelt» bei Edmund Husserl // Archiv für Begriffsgeschichte. Bd. 29 (1985).

125. Kuhn H. The Phenomenological Concept of «Horizon» // Philosophical Essays in Memory of Edmund Husserl. Cambridge, Mass. 1940.

126. Kühn R. Husserls Begriff der Passivität. Freiburg; München, 1998.

127. Landgrebe L. Der Weg der Phänomenologie. 2. Aufl. Gütersloh, 1978.

128. Lebenswelt // Europäische Enzyklopädie zu Philosophie und Wissenschaften. Bd. 3. Hamburg, 1990. S. 17–23.

129. Makkreel R.A. Lebenswelt und Lebenszusammenhang: Das Verhältnis von vorwissenschaftlichem und wissenschaftlichem Bewußtsein bei Husserl und Dilthey // Dilthey und die Philosophie der Gegenwart. Freiburg, 1985.

130. Merleau-Ponty M. Phénoménologie de la perception. P., 1945.

131. Merleau-Ponty M. Le visible et l'invisible. P., 1964.

132. Ogawa T. Die Vorstruktur des Bewußtseins bei Husserl: Eine Rekonstruktion in strukturaler Sicht // Persperktiven und Probleme der Husserlschen Phänomenologie (Phänomenologische Forschungen, Bd. 24/25). Freiburg; München, 1991.

133. Orth E.W. Edmund Husserls «Krisis der europäischen Wissenschaften und die transzendentale Phänomenologie»: Vernunft und Kultur. Darmstadt, 1999.

134. Ricoeur P. Phénoménologie et herméneutique // Phänomenologische Forschungen. Bd. 1. Freiburg; München, 1975.

135. Schmidt H. Der Horizontbegriff Husserls in Anwendung auf die ästhetische Erfahrung // Zeitschrift für philosofische Forschungen. Bd. 21 (1967).

136. Schumann K. Die Fundamentalbetrachtung der Phänomenologie: Zum Welt-problem in der Philosophie Edmund Husserls (Phaenomenologica 42). Den Haag, 1971.

137. Situation // Historisches Wörterbuch der Philosophie. Bd. 9. Basel, 1995. S. 923–937.

138. Smith D.W. How to Husserl a Quine – and a Heidegger, too // Synthese. 1994. № 98.

139. Sommer M. Husserls Göttinger Lebenswelt // E. Husserl. Die Konstitution der geistigen Welt (Ideen II, Teil 3). Hamburg, 1984.

140. Sommer M. Husserl on «Ground» and «Underground» // Phenomenology of Interculturality and Life-world (Phänomenologishe Forshungen, Sonderband). Freiburg; München, 1998.

141. Spiegelberg H. The «Reality-Phenomenon» and Reality // Philosophical Essays in Memory of Edmund Husserl. Cambridge, Mass. 1940.

142. Waldenfels B. In den Netzen der Lebenswelt. Frankfurt a. M., 1985.

143. Waldenfels B. Sinnesschwellen: Studien zur Phänomenologie des Fremden. Buch 3. Frankfurt a. M., 1999.

144. Welter R. Der Begriff der Lebenswelt: Theorien vortheoretischer Erfahrung. München, 1986.

145. Walton R.J. World-experience, World-representation, and the World as an Idea // Husserl Studies. № 14, 1997.

146. Walton R.J. On the Manifold Senses of Horizonedness: The Theories of E. Husserl and A. Gurwitsch // Husserl Studies. №  19, 2003.

147. Wiegerling K. Husserls Begriff der Potenzialität. Bonn, 1984.

148. Zhang R. Lifeworld and the Possibility of Intercultural Understanding // Phenomenology of Interculturality and Life-world (Phänomenologishe Forshungen, Sonderband). Freiburg; München, 1998.

Примечания

[1] Horízon (греч.) – то, что ограничивает, определяет (от hóros – предел, граница; horízein – ограничивать, определять).

[2] В отличие от животного, которое «лишено мира» (weltarm): его мир – это лишь окружающая среда [см.: 43, с. 419; 105, S. 590 ff.].

[3] «То, в направлении чего присутствие (Dasein) как таковое трансцендирует, мы называем миром и определяем теперь трансценденцию как бытие-в-мире. Мир является компонентом единой структуры трансценденции; как принадлежное ей, понятие мира называется трансцендентальным» [103, S. 35]. Соотношение между трансцендентальным и трансцендентным, с соответствующей сменой акцентов, имеется и у Гуссерля [см.: 21, с. 86].

[4] Термин «мироразмерность» мы заимствуем у Хайдеггера, который, правда, использует его в другом значении: под мироразмерностью внутримирного сущего он имеет в виду принадлежность его к некоторому целому контекстов употребления [см.: 68, с. 72 сл.].

[5] В противном случае следовало бы говорить о «сознаниеразмерности» горизонтов (забегая вперед, скажем, что дело так и выходит у Гуссерля).

[6] Например, у Аристотеля [1, с. 340].

[7] В современной астрономии математическим горизонтом называется невидимая черта, лежащая ниже видимого горизонта (небесная сфера уходит как бы за видимый горизонт).

[8] Из сочинения «О горизонте человеческой науки» [цит. по: 110, S. 1195].

[9] «Эстетика», § 119 [цит. по: 110, с. 1196–97].

[10] Из «Логики» (Akademie-Ausg., Bd. IX, S. 40 [цит. по: 110, S. 1198]).

[11] Kritik der reinen Vernunft, B 790 [34, с. 632].

[12] О «всеопределяющей роли горизонтной интенциональности» говорит сам Гуссерль [см.: 115, S. 177], а позднюю стадию его феноменологии называют даже «феноменологией горизонтности» [см.: 132, S. 76]. Открытие горизонтной интенциональности произошло, очевидно, в результате изучения Гуссерлем временной структуры сознания, которое разворачивалось под влиянием теорий сознания А. Бергсона и У. Джеймса. Особенно релевантной для теории горизонтности опыта стала концепция fringes («пограничных полей») У. Джеймса [см.: 22, с. 348; 80, с. 137]. Первой опубликованной работой, где рассматривается горизонтная интенциональность, были «Идеи I» [см.: 20, с. 65 сл., 180 сл.].

[13] Х.-Г. Гадамер рассматривает термин в его прямом и переносном значении: «Горизонт – поле зрения, охватывающее и обнимающее все то, что может быть увидено из какого-либо пункта. В применении к мыслящему сознанию мы говорим, далее, об узости горизонта, о возможном расширении горизонта, об открытии новых горизонтов и т.д. В особенности со времен Ницше и Гуссерля философское словоупотребление пользуется этим словом, дабы охарактеризовать связанность мышления его конечной определенностью и закон постепенного расширения поля зрения. Лишенный горизонта видит недостаточно далеко и потому переоценивает близлежащее. Наоборот, обладать широтой горизонта означает: не ограничиваться ближайшим, но выходить за его пределы» [14, с. 358].

[14] См., например, § 27 «Идей I» и соответствующие места в «Кризисе» [22, с. 195, 197].

[15] Различие между естественной и трансцендентальной рефлексией проводит сам Гуссерль, см.: [21., с. 97 сл.].

[16] О внутреннем и внешнем горизонте см.: [22, с. 218; 43, с. 423; 46, с. 216; 62, с. 52; 82, с. 259; 113, S. 28 ff.; 118, S. 146 ff.; 110, S. 1201; 111, S. 131]. Г. Бранд уточняет различие между внутренним и внешним горизонтом, прибегая к дихотомии аппрезенция/компрезенция [89, S. 30 f.]. Можно также предложить для характеристики горизонтов различие между интенсивным и экстенсивным полями опыта.

[17] О перспективности восприятия в связи с горизонтностью пишут Гуссерль и Мерло-Понти [см.: 22, с. 213; 43, с. 422 сл.; 46, с. 35 сл.]. Вопрос о принципе перспектив применительно не только к пространственному восприятию, но и «ко всей структурной области наших взаимосвязанных переживаний» ставит А. Шюц [см.: 82, с. 227 сл.].

[18] «Разнообразие горизонтов, соответствующее множественности интендированных объектов, должно в конце концов вести к предельному “горизонту горизонтов”, содержащему условия всего актуального и потенциального опыта» [125, p. 120]. Феноменологии, пишет Гуссерль, «удалось обнаружить, что каждая мировая данность есть данность с учетом того, “как” ее дает тот или иной горизонт, что в горизонтах имплицированы дальнейшие горизонты, и, наконец, все, что дано в мире, влечет за собою мировой горизонт и только в силу этого осознается как принадлежащее к миру» [22, с. 347 сл.].

[19] Но тело не является, как пишет Мерло-Понти, «масштабом всего, Nullpunkt всех измерений мира» [46, с. 328]. Тело не задает непосредственно масштаб опыта понимания, опыта духовной жизни. Только редукция опыта к опыту телесному может привести к подобным обобщениям.

[20] От греч. kínesis – движение, aisthésis – ощущение, чувство.

[21] К феноменологии отдельных чувств см..: [143]; об интерсенсорности см: [43, с. 407 сл.].

[22] Ср. также тему «спора мира и земли» у Хайдеггера [см.: 75, с. 81 сл.].

[23] У Гуссерля – патентным и латентным (от лат. patens – «открытый, явный, очевидный» и latens – «скрытый, невидимый») [см.: Msk. D 14, 36b, приводится по: 146, p. 4]. Под обозначением Msk. указываются шифры гуссерлевских манускриптов.

[24] Как и различие между патентным и латентным, это различие также было введено Гуссерлем [см.: Msk. A VII 9, 22a, приводится по: 146, p. 4].

[25] Далее мы выходим за рамки экспликации опыта восприятия как такового и учитываем конститутивный для жизненного мира в его полной конкретности слой культурных содержаний.

[26] Греки считали природой то, что для них «в качестве естественной действительности мироокружно стояло перед глазами» [117, S. 317].

[27] «Тем не менее, я могу убедиться в том, что никакое определение не является последним, что действительно познанное имеет все еще, и так до бесконечности, горизонт возможного опыта относительно одного и того же предмета. И этот горизонт, будучи неопределенным, заранее существует в сопутствующей значимости как пространство возможностей, предочерчивая ход дальнейшего определения, которое только в действительном опыте разрешается в пользу определенной возможности, осуществляя ее в противовес другим возможностям» [113, S. 27]. Г. Бранд уточняет: «пространство дизъюнктивных возможностей» [87, S. 10].

[28] «С каждым новым, впервые конституированным (с генетической точки зрения) предметом впредь предочерчен новый предметный тип, согласно которому с самого начала схватываются другие подобные ему предметы. Наш предданный окружающий мир “преддан” нам как уже многообразно оформленный, оформленный согласно своим региональным категориям и типизированный в соответствии с разнообразными отдельными родами, видами и т.д.» [113, S. 35; см. также: 132, S. 84].

[29] Мир как система репрезентаций фундирован в мире как горизонте, в живых горизонтах возможного опыта  [см.: 145, p. 3 ff.]. Согласно Гуссерлю, «для меня и для каждого ко-субъекта мир репрезентируется через то, что апперципировано в горизонтности исходя из первопорядкового актуального опыта восприятия» [Msk. K III 6, 143b; цит. по: ibid., p. 3].

[30] «Мир репрезентирован “заранее” в своих возможностях» [Msk. AVII 1, 8; цит. по: 145, p. 3].

[31] Установку можно определить как целостный модус активности человека, объединяющий когнитивные, ценностные и эмоциональные факторы.

[32] «Материальная принадлежность» в данном случае означает наличие смысловых отсылок от одного объекта к другому. Понятие тематического поля не встречается у Гуссерля, хотя он упоминает «тематический горизонт» [116, S. 218; см. также: 146, p. 3 ff.]. Тематическое поле может вообще не пересекаться с полем восприятия (например, если это взаимосвязь воспоминаний, мыслей или, скажем, математических объектов).

[33] Несмотря на то, что объекты, принадлежащие тематическому полю, могут не быть объединены воспринимаемым сосуществованием, тематическое поле, по Гурвичу, тем не менее горизонтно: «Тематическое поле – это горизонт, открывающийся в отношении к данной теме» [99, p. 210]. Оно служит горизонтом, поскольку задает направление, ориентацию схватывания тематического объекта.

[34] Стоит обратить внимание, насколько гурвичевское понятие тематического поля сближается с хайдеггеровскими «взаимосвязями имения-дела». Взаимосвязь имения-дела, как и тематическое поле, характеризуется внутренней (материальной) принадлежностью относящихся к ней объектов.

[35] Это хорошо показано А. Шюцем: «Тип… является демаркационной линией между исследованными и неисследованными горизонтами наличной темы… не существует типа как такового, типы всегда относятся к определенным проблемам, несут в себе, так сказать, “предписание”, относящееся к определенной наличной теме, для интерпретации которой они созданы» [82, с. 286].

[36] «Пространственные очертания являются также и временными очертаниями», а «синтез горизонтов является, в сущности, темпоральным синтезом», – пишет Мерло-Понти [43, с. 421, 423]. «Горизонт – это не застывшая граница, а нечто такое, что передвигается вместе с тобой и приглашает к дальнейшему продвижению вперед» [14, с. 296].

[37] Например, Л. Ландгребе: «Поэтому мы не можем рассматривать мир как замкнутый в себе (например, в смысле четко ограниченного диска, каким представляли себе землю в древности), но лишь как во все стороны неограниченно открытый. В этой открытости он служит пространством (Spielraum) для множества “домашних миров” самых разнообразных человеческих сообществ. В качестве совокупности всего сущего он становится бесконечно открытым во все стороны универсумом, всесторонне открытым горизонтом, в котором, по меньшей мере idealiter, можно до бесконечности делать все новые опыты. Конечно, эти возможные ожидания предочерчены для нас лишь очень смутно и в общих чертах; они ограничены крайне общей типикой того, что еще может встретиться там, за границами всех уже известных нам “миров”, и заключают в себе только ожидание: “что-либо подобное должно продолжаться и дальше”, – какие-либо ландшафты, какие-либо живые существа, какие-либо, возможно похожие на Землю, планеты с какими-либо обитающими на них живыми существами…» [127, S. 52 f.].

[38] Различие между прогрессом опыта in infinitum и прогрессом in indefinitum мы заимствуем у Канта [см.: 34, с. 464 сл.], где оно определяется способом данности некоторого целого в эмпирическом созерцании. По Канту, если целое дано сразу (как, например, математическая прямая), о нем можно сказать, что оно бесконечно in infinitum; если же дана только одна из частей целого (как, например, одно поколение в уходящем в прошлое ряде), о нем можно сказать только, что оно бесконечно in indefinitum. Бесконечность in infinitum, таким образом, является мысленным, идеальным, не определенным реальным протеканием времени прогрессом (хотя Кант приписывает такой прогресс и делению частей материи). Мы, однако, рассматриваем опыт как изначально временной, поэтому и признаем за ним только бесконечность in indefinitum.

[39] О «плоти мира», в связи с категорией возможности и структурой горизонтов, метафорически говорит Мерло-Понти: «И тем не менее я называю ее плотью…, чтобы сказать, что она беременна возможностями, Weltmöglichkeit [возможностью мира] (возможные миры – варианты этого мира-тут, мира по ту сторону сингулярности и множественности), что она, таким образом, абсолютно не является объ-ектом, что способ бытия blosse Sache [просто вещи] является всего лишь ее частичным и вторичным выражением» [46, с. 330; 131, p. 304]. «Плоть мира = его Horizonthaftigkeit [горизонтности] (внутренний и внешний горизонт), строго окружающая мельчайшую частицу видимого этими двумя горизонтами» [там же, с. 352; ibid., p. 324; ]. Б. Вальденфельс, переводчик Мерло-Понти на немецкий, справедливо замечает, правда, что «плоть мира» у французского философа лишена духа, т.е. совершенно де-платонизирована.

[40] О математических типах бесконечности см.: [7, с. 33 сл.]. Для всех них в принципе характерно, что они конструируются мышлением, т.е., как и картезианская бесконечность, бесконечность как безграничность, – в отрыве от феноменального опыта, из которого только и можно почерпнуть первоначальную бесконечность, бесконечность воспринимаемого, открывающегося во всех направлениях in indefinitum. Хотя, конечно, остается под вопросом, не просвечивается ли проживаемая бесконечность бесконечностью идеальной, постигаемой интеллектом и не проживается ли она только в силу этого как бесконечность.

© Александр Фролов, 2008


См. также:

Оцените эту статью:

[выше] [ниже]   [!]


Статистика:

Дата публикации: 19.10.2008 14:31:31 MSK; Последняя редакция: 23.11.2008 17:39:26 MSK
Рейтинг статьи: 30 (Подано голосов: 6, Средний балл: 5)
Хитов: 7929; Читателей: 441; Хитов на форуме: 31373; Комментариев: 4 - Посмотреть комментарии >>>

* Вы cможете оставить комментарий к этой статье после того, как авторизируетесь (или, если вы не зарегистрированы, зарегистрируетесь) на форумах Phenomen.Ru. Статья обсуждается по адресу: http://phenomen.ru//forum/index.php?showtopic=771 в разделе <Обсуждение публикаций сайта>.



 Страница обновлена:
 23.11.2008 17:39:26 MSK

 © Программирование и
     дазайн: Иван Шкуратов