[ Каскадный ] · Стандартный · Линейный Противоположности и сущность

[Царёв Павел]

Противоположности и сущность.
Глава 1.
Сначала я определю, что есть противоположности, противоположения, опираясь не только на настоящее, но и на историю философии ибо, как известно, развитие всегда связано не только с приобретениями но и потерями.
Обратимся к наследию Аристотеля. Он разбивал противоположности на пять групп: «Противоположными называются (1) те из различающихся по роду СВОЙСТВ, которые не могут находиться в одном и том же; (2) наиболее различающиеся между собой ВЕЩИ, принадлежащие к одному и тому же роду; (3) наиболее различающиеся свойства, наличие которых возможно в ОДНОМ носителе; (4) наиболее различающиеся одно от другого среди относящегося к одной и той же СПОСОБНОСТИ; (5) то, различия чего наибольшие или вообще, или по РОДУ, или по ВИДУ» (Аристотель. Соч. в 4 т. Т.1, М., 1975. С. 159). Итак, возьмём на заметку, что уже Аристотель к противоположным относил:
1) как свойства, так и вещи;
2) наиболее различающиеся свойства, которые могут быть в одном носителе, и которые не могут быть в одном носителе;
3) наиболее различающиеся между собой вещи, относящиеся к одному виду (т.е. как единичное между собой – в общем); а далее – не только по виду, но и шире – по роду – и ещё шире – вообще.
Спустя тысячелетия Николай из Кузы, обращаясь к философии Аристотеля, в своём «Берилле» писал: «…по-моему, и он (Аристотель), и все вслед за ним очень ошибались в одном: они не поняли, что если (какие-то два) начала противоположны, то и необходимо и третье начало, потому что считали невозможным одновременное СОВПАДЕНИЕ противоположностей ввиду их взаимно исключающего характера… наш берилл даёт нам видеть яснее, позволяя разглядеть противоположное в СВЯЗУЮЩЕМ начале раньше РАЗДВОЕНИЯ, то есть прежде, чем будут ДВЕ противоречащие друг другу ВЕЩИ.… Если бы Аристотель (понимал), что лишение есть начало, полагающее совпадение противоположного и в этом смысле лишённое противоположности одного и другого как двойственности… он был бы прав» (Кузанский Н. Соч. в 2 т. Т. 2., М., 1980. С. 115 – 116).
Таким образом, Н. Кузанский вносит следующие поправки в Аристотелевское понимание противоположностей с точки зрения их существования и развития:
1) противоположности существуют в одном целом (посредством СВЯЗИ) одновременно;
2) противоположности появляются в одном целом как раздвоение единого и то общее, о котором говорит Аристотель (род, вид) является предтечей этих противоположностей, в котором и из которого они проистекают (образуются).
Яков Бёме делает следующий шаг в познании противоположностей: «Два качества, одно доброе и другое злое, которые в сём мире во всех силах, в звёздах и стихиях, равно и во всех тварях, НЕРАЗЛУЧНО одно в другом, как нечто ЕДИНОЕ; и нет такой твари во плоти в природной жизни, которая не имела бы в себе ОБОИХ качеств» (Бёме Я. AVRORA, или утренняя заря в восхождении.// Антология мировой философии. Т. 2. М., 1970. С. 179). Таким образом, противоположности не только возникают из единого и сосуществуют в одном. Они и составляют нечто одно, единое целое, («одно в другом» - догадка о взаимном «переходе» противоположностей друг в друга?).
Приобретая в философии Лейбница, а особенно, Канта, гносеологическую направленность, проблема противоположения в дальнейшем послужила делу создания в противовес формальной диалектической логики.
Проблема существования противоположностей в одном целом продолжала развиваться в философских системах Ф. Шеллинга и Гегеля. Ф. Шеллинг писал: «Однако противоположность не могла бы остаться в сознании в качестве противоположности (противоположные факторы уничтожили бы друг друга) без некоей третьей ДЕЯТЕЛЬНОСТИ, которая РАЗДЕЛЯЛА бы (противополагала бы) их друг другу и ИМЕННО ЭТИМ соединяла бы их» (Шеллинг Ф. Соч. в 2 т. Т. 1. М., 1987. С. 313).
Т.е. Шеллинг предложил объяснение тому, почему противоположности не уничтожают друг друга в одном: существует деятельность, взаимодействие между ними, ведущее к их сохранению.
Гегель же писал: «…противоположение, согласно которому различное имеет перед собой не вообще другое, а своё другое, т.е. в своём отношении с другим, рефлектировано в своё другое. И точно также обстоит дело с другим. Каждое есть, таким образом, другое своего другого» (Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. М., 1974. С. 276).
Т.е. Гегель Г.В.Ф. указывает на отношения между противоположностями, как относительно самостоятельными частями одного целого (РЕФЛЕКСИЯ вообще возможна только в другое, пусть, и своё другое) внутри одного целого.
Такова основная историческая тенденция развития понятия «противоположность», которая находит в МЛФ свою форму. Противоположности: «…представляют собой дифференцированную сущность» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 321). Сравните с шеллинговским: «…реальное противоположение возможно только между вещами одного рода и общего происхождения» (Шеллинг Ф. Там же. Т.1. С. 107). Противоположности, как взаимообуславливающие друг друга, как несуществующие друг без друга, как составляющие одно целое, представляются в МЛФ не как свойства или вещи, имеющие наибольшие различия в пределах вида, рода, общего, но как части одной сущности. На этом, обычно, понятийный анализ дефиниции противоположностей и заканчивается. Зато начинаются «перегибы» в ту или иную сторону. Например, Шептулин А.П., критикуя М. Бунге за то,, что тот, опираясь на Аристотеля, утверждает, будто диалектические противоречия касаются только черт или свойств вещи, пишет: «С точки зрения марксисткой диалектики противоречивы не только свойства вещей, но и сами вещи» (Шептулин А.П. Противоречивость как всеобщая форма бытия./ Марксистко-ленинская диалектика. В 8 кн. Кн. 1. М., 1983. С. 76). Однако вещь и её сущность – далеко не одно и то же, хотя бы уже потому, что понятие вещи включает в себя и понятие явления, противоположное понятию сущности.
Интересно также отметить, что сами противоположности вплоть до последнего времени в рамках МЛФ предпочитают именовать в дефинициях сторонами или тенденциями того или иного предмета (См., напр. Введение в философию. Учебник для высших учебных заведений./ Фролов И.Т., Араб-Оглы Э.А., Арефьев Г.С. и др. М., 1990. Ч. 2. С. 159). Как будто сущность характеризуется понятиями стороны (что, впрочем, и делается в этом учебнике) или, или, тем более, тенденции (Ср.: «Сущность - это тенденция» (?!!) – круто для самого «научного» мировоззрения!)
Поэтому, для выяснения того, есть ли другие альтернативы определению противоположностей как раньше, так и сейчас, я хочу провести верификацию определения противоположностей в МЛФ как частей сущности. Я сделаю попытку уяснить внутреннюю самооправданность этой дефиниции, осмыслить её содержание, т.е. определить, что есть части, что есть сущность, и как понимать само выражение: части сущности, как противоположности.


Глава 2.
Понятие части.

Во-первых, я определю понятие часть. Современное определение этого понятия довольно размыто и зачастую заключается в трактовке понятия «часть», как противоположного понятию «целое». Например, Аверьянов А.Н. и Базалин Б.Г. так понимают часть и целое: «Частью является материальное образование, входящее в состав другого материального образования и выступающее в качестве момента его содержания и формы. Целым является материальное образование, включающее в себя в качестве взаимосвязанных элементов другие материальные образования и обладающие свойствами, не сводящимися к свойствам составляющих его частей» (Аверьянов А.Н., Базалин Б.Г. Современные представления о категориях «система» и «элемент». / Марксистко-ленинская диалектика. В 8 кн. Кн. 1, М., 1983. С. 218).
Можно ли серьёзно относиться к подобному определению? Являются ли часть и целое существенно материальными образованиями? Отнюдь нет. Частью, как известно, может быть и часть речи, и часть доказательства (лемма), и часть сознания.
Далее. Часть, по мнению Аверьянова А.Н. и Базалина Б.Г. есть «момент содержания и формы другого материального образования». Естественно отсюда предположить, что если часть, по первому их утверждению – материальное образование, то она есть не только моментом содержания и формы другого материального образования, но и выражает также и иные моменты целого, например, количественный, структурный, протяжённый и пр. Отсюда логически следует то, что часть не может быть выражена исключительно через категории содержания и формы. Если же, напротив, именно момент содержания и формы, а не материальное образование, характеризует часть, то, опять же, под частью понимается не всё материальное образование, а лишь определённая его сторона. Но даже если совершенно забыть о характеристике части как материального образования и воспринимать её «моментом формы и содержания», то возникает естественный вопрос: содержание и форма – понятия противоположные. Увязать их одновременно с определением части, значит, собственно, утверждать, что часть – единство (или «сущая сущность») формы и содержания. Как это сделать (обосновать логически)– и есть – определить часть через эти понятия. Увы, этого не сделано. Я тоже не буду углубляться в этот вопрос. Я только замечу: целое точно так же, как и часть, можно определить как момент формы (ибо в процессе существования целое меняет свою форму) и содержания (целое – это всё содержание). Следовательно, без различия целого и части как моментов формы и содержания подобное определение неверно.
В чём же мыслится Аверьяновым А.Н. и Базалиным Б.Г. противоположение части и целого? В том, что часть «входит» в целое, а целое «включает» в себя часть. Причём, целое обладает свойствами, «не сводящимися к свойствам составляющих его частей».
То, что часть «входит» в целое, а целое «включает» в себя часть, фактически, является замкнутым логическим «герменевтическим – Тарас!) кругом. Действительно, если мы говорим, что одно материальное образование входит в другое, то так или иначе это другое материальное образование – лишь синонимичное название целого (т.е. часть – это то, что входит в целое). А когда утверждаем, что материальное образование, которое входит в состав другого материального образования, суть часть, то это адекватно определению части как того, из чего состоит целое. Определять таким образом противоположение целого и части – это всё равно, что полагать противоположение количества качеству, как:
-количество – это то, непрерывное изменение чего приводит к дискретному изменению качества;
-качество – это то, дискретное изменение чего кладёт новое начало непрерывному изменению количества.
В данных определениях двух противоположностей нет выражения сущности этих понятий, и как следствие этого, их противоположение приведено не по сущностному, а по явленному признаку.
Другой признак целого - целое обладает свойствами, «не сводящимися к свойствам составляющих его частей». Если это – отличие целого от частей, то в чём его противоположение частям? Аверьянов А.Н. и Базалин Б.Г. об этом умалчивают. Замечу только преувеличение этого отличия. Действительно, справедливо, что целое обладает свойствами, не сводящимися к свойствам составляющих его частей. Но и свойства частей не сводятся к свойствам целого. Например, клетки желудка, вырабатывающие желудочный сок, способны существовать в создаваемой ими агрессивной среде, чего нельзя сказать об организме в целом. Более того, никем не доказано и не может быть доказано по существу, что новые, несводимые к свойствам частей свойства целого всегда противоположны свойствам частей. Следовательно, и это различие – не абсолютно. Исходя из вышеуказанных соображений нельзя дефиниции части и целого, предлагаемые Аверьяновым А.Н. и Базалиным Б.Г. считать сколько-нибудь точными, совместимыми с самым «научным» мировоззрением.
Другое оригинальное определение целого, предложенное Шаманским Л.Г., как единства становления и результата (См., Шаманский Л.Г. Целое и целостность как категория материалистической диалектики: Автореферат диссертации кандидата философских наук. Лен. 1975. С. 6), тоже не является дефиницией целого, ибо и противоположное целому (т.е. – часть) есть также ПОДОБНОЕ единство и потому целое и часть остаются неразличимыми. Т.е. и данное определение не определяет целое в отношении своей противоположности, т.е. в отношении наиболее отличного от него (т.е. – целого) понятия (т.е. – части).
Кроме того, понятие, например, актуальной бесконечности можно также определить как единство становления и результата, как, например, делает это Бурова И.Н. (См. Бурова И.Н. Развитие проблемы бесконечности в истории науки. М., 1987. С. 4). По её мнению, в этом определении содержится именно истинная позиция философов марксистко-ленинской школы по отношению к понятию актуальной бесконечности. И, хотя вполне естественно видеть в таком тождестве определений ПРИЗНАК ЦЕЛОСТНОСТИ актуальной бесконечности, включающей в себя всё конечное, однако нельзя утверждать, что актуальная бесконечность это ТОЛЬКО целое.
Таким образом, выражение двух различных (но не противоположных!) понятий (целого и актуальной бесконечности) через одну дефиницию также свидетельствует о неполноте или о несущественности данного определения хотя бы для одного из этих понятий. По существу же, определяя целое через единство процесса (становления) и состояния (результата), мы лишь расширяем содержание понятия целого, не рассматривая источника этого единства, что, собственно, и является следствием целостности становящегося и ставшего объекта действительности.
Увы, нам, без знания идеи определения части и целого в этом случае даже не поможет исторический экскурс. Достаточно остановиться на Аристотеле. А Аристотель под частью понимал:
а) соотносящееся разделённое количество, выступающее в качестве меры между собой, поделённым и изначальным (два – потому часть трёх, поскольку именно три было поделено на два и один);
б) одно из составляющего нижнюю часть иерархии безотносительно к количеству этого составляющего (например, редкий вид – такая же часть рода, как и многочисленный);
в) через противоположность; то, что составляет целое;
г) последнее (интересное в аспекте «бутстрапа» - гипотезы квантовой механики) Поскольку разделённое по принципу «б», каждое имеет нечто, отличающее его от верхней (синтезирующей) ступени иерархии, то частью разделённого является и то, что делилось (поскольку «то, что входит в определение, разъясняющее каждую вещь, также есть часть целого; поэтому род называется и частью вида, хотя в другом смысле вид – часть рода»).
Целым же по Аристотелю называется то, что состоит из частей или то, что образует из многих одно…общее, непрерывное, ограниченное (Аристотель. Там же. Т.1. С. 148 – 149). Очевидно, что Аристотель пытается уйти из замкнутого логического круга определения через противоположности путём обращения к понятиям деления, соотнесённости, общего, одного и количества. Но в этой всеохватности исчезает рациональное зерно, годящееся для определения части и целого.
Последующие философы в основном, рассматривали противоположение целого и частей, в определении того и другого следуя за Аристотелем. Например, Н. Кузанский замечает, что целое «через каждую из своих частей пребывает в каждой» (Кузанский Н. Там же. Т. 1. С. 112). Лейбниц идёт от обратного: «Нельзя противоречить части, не противореча в то же время целому» (Лейбниц Г.В. Соч. в 4 т. Т.4. М., 1989. С. 112). Шеллинг рассматривал целое (организацию) в качестве ПРИЧИНЫ всех своих частей и т.д., но что есть части и целое (без ссылки на части и что есть часть без ссылки на целое)?
Что мы подразумеваем, когда говорим: «Всё это составляет одно целое?»? Если рассматривать часть и целое, как, в свою очередь, противоположности (т. е. как части одной сущности), то вполне логично задаться вопросом: что одинаково и для части и для целого служит одной сущностью? Когда мы говорим «часть», то, прежде всего, конечно, подразумеваем какой-либо объект действительности (конечно – не только материальное образование, но и свойство, отношение (ибо и отношение и свойство могут быть составными, сложными), мыслительное образование, да и, исходя из определения противоположностей, как частей сущности, и саму сущность. Но сам по себе объект действительности не служит нам основанием для разделения всех объектов действительности на части и целостности. Никакая особенность, никакое свойство объектов действительности не даёт нам оснований для разделения этих объектов на части и целостности. Т.е., когда мы говорим, просто «рука» или «глагол»,- мы говорим о самом материальном или мыслительном образовании безотносительно к чему-либо другому. Но когда мы говорим: «Рука – это часть»,- то мы уже указываем не на саму руку, а на существование отношений между рукой и телом человека. Поэтому, для определения понятий целого и части важно анализировать не столько сами объекты действительности, сколько существующие между ними отношения, а именно – отношения связи.
Вот мы и пришли к той идее, которая, возможно, вытащит нас из замкнутого логического круга. Так, в МЛФ сложилась в последнее время следующая точка зрения: «Постепенно в науке и философии складывалось убеждение, что свойства целого несводимы к набору свойств частей, его составляющих. Но оставалось неясным, в чём же заключается секрет целостности. Ответить на этот вопрос на основе метафизического мышления не удаётся. Ключ к решению даёт диалектика: тайна целостности, её несводимости к простой сумме частей заключается в связи, объединяющей предметы в сложные комплексы, во взаимовлиянии частей» ( «Введение в философию»./ Учебник для высших учебных заведений. Ч. 2. М., 1990. С. 118). Но, опять же, сама связь не определяет понятия части и целого. И часть, как сложный, относительно самостоятельный объект, имеет в себе связь, и – целое. И часть связана с целым, и целое связано со своими частями. Вопрос не в этом. Вопрос – в другом. А именно: независимо оттого, выступает ли объект действительности то ли как часть, то ли как целое (а все объекты действительности одновременно выступают и как части целого, и как целое), он остаётся относительно самостоятельным, относительно независимым, т.е. его можно всегда выделить, как объект (как целое в моей плоскости рассуждений). Гарантом такого его существования выступает индивидуальность этого объекта. Основанием же индивидуальности этого объекта служит его собственная, внутренняя связь частей. Т.е. когда мы говорим «целое», то мы имеем ввиду не сумму отдельных объектов, например, руки, ноги, голову, печень и т.д., а то, что они существуют в единой связи друг с другом. Причём, существуют не просто – в связи, а в связи, которая позволяет отнести их к одному и тому же, к одной и той же индивидуальности. Так, Шеллинг Ф. писал: «Универсум, т.е. бесконечность форм, в которых утверждает саму себя вечная связь, есть универсум, действительная ЦЕЛОСТНОСТЬ только посредством связи, т.е. посредством единства во множестве» (Шеллинг Ф. Соч. в 2т. Т.2. М., 1989. С. 37).
Что подчёркивается, когда обычно говорят о целом? Завершённость, самостоятельность целого (объекта) (Ср.: «…целое как завершённый в самостоятельный индивидуум образ…» (Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 2. 1975. С. 488)). А когда – о части? Её несамостоятельность, недостаточность для понимания её существования рассмотрения только её самой.
Воспринимая понятие целого как связи, мы, в то же время подчёркиваем, что отнюдь не любая связь выражает понятие целого. Понятие целого выражает лишь та связь, которая характеризует индивидуальность объекта, являет нам объект одним, отличным, независимым в этом своём различии от других объектов - его частей. В этом нас убеждает принцип эмерджентности (несводимости) качеств и свойств целого качествам и свойствам как его частей, так и других целостностей. Например, связь, которая организует взаимодействие частей, органов тела одного человека отлична от той же связи в другом человеке и суть то, что делает эти разные органы целым.
Конечно, понятие независимости связи нельзя понимать в абсолютном смысле, ибо всё в мире, в конечном счёте, взаимосвязано. В том числе и сама связь целого зависит как от состояний и связей частей, так и от внешней среды. Но эта зависимость иррациональна, ибо связь целого, как качественно нового образования, способного к качественно иным взаимодействиям, свободна в своих изменениях. Если же эта связь теряет свою свободу, становится зависимой от других связей в своём качественно новом пространстве, то она становится частью .
Таким образом, я под целым склонен подразумевать независимую связь. Т.е. – я подразумеваю такую связь, которая объемлет собой различные вещи, понятия, свойства, отношения и ограничивает собой, своей независимостью, феноменальностью эти вещи, понятия и т.д. Выкиньте из содержания понятия «целое» понятие «связь» - и исчезнет само целое. Под частью я понимаю зависимую связь чего-либо. В подобном виде эти определения части и целого не выглядят полными, ибо ни целое, ни часть не есть только связями. Они есть связи противоположного вида, но ТОЛЬКО вместе со связанными этими связями «нечто». Причём, эти «нечто» нельзя конкретизировать обычными в таких случаях понятиями, как «вещь», «объект» и т.д. Возьмём, к примеру, понятие «элемент». Т.е. определим целое как элементы, объединённые независимой связью, а часть, как элементы, объединённые зависимой связью. Вроде бы, всё нормально. Элементы могут быть свободны, могут быть связаны между собой независимой, и зависимой связями. Понятия независимости и зависимости связи не только дают возможность выразить понятия части и целого, как противоположные друг другу части одной сущности (зависимая и независимая связь). Они также подчёркивают то обстоятельство, что:
- часть, как зависимая связь, есть необходимо такая связь, которая находит действительность своего существования во внешней причинности (как понять, например, существование сердца без обращения к существованию организма?);
- целое же, в свою очередь, как независимая связь, есть необходимо такая связь, которая находит действительность своего существования во внутренней причинности. Действительно, как понять существование, например, того же сердца без обращения к связи, заставляющей нас воспринимать сердце как нечто одно, отличное от других органов тела, позволяющей этому одному выполнять предназначенную ему целым (организмом) функцию?
Но обратимся к понятию элемента. Даже несмышлёнышу ясно, что элементы (как и объекты, вещи и т.д.), объединённые, без разницы, зависимой или независимой связью, суть части целого. И, таким образом, мы остаёмся в замкнутом кругу взаимоопределений противоположностей, определяя целое как неделимые части, объединенные независимой связью, а часть, как неделимые части, объединённые зависимой связью.
Казалось бы подтверждается исторический опыт невозможности определения целого и части без привлечения их противоположностей. Неужели нет выхода?
Рассмотрим диалектику существования частей и целого. Часть есть частью только тогда, когда есть нечто, о чём можно сказать, что оно есть целое по отношению к части. В каком смысле это понимается? Как понимать, что нечто есть частью другого нечто?
Н. Кузанский, отталкиваясь от анаксагоровского «каждое – в каждом», писал: «Так вселенское целое через каждую из своих частей пребывает в каждом» (Кузанский Н. Там же. Т. 1. С. 112). Именно из этой характерной для части черты (т.е. факта пребывания целого в части одновременно со специфическим существованием самой части в целом), помогающей определить нечто именно в качестве части данного целого, в дальнейшем исходил и Гегель, утверждая: «Отношение целого и частей есть непосредственное…. отношение и переход тождества-с-собой в разность» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1. С. 302).
Именно поэтому же Лейбниц Г.В. заметил: «Нельзя противоречить части, не противореча целому» (Лейбниц Г.В. Соч. в 4 т. Т. 4. М., 1989. С. 112), ибо в части заключено целое.
Именно поэтому Шеллинг Ф. подчёркивал: «Но части… могут быть различены только по форме и образу…- понятие нерушимости каждой организации свидетельствует только о том, что в ней… нет части, в которой не продолжало бы сохраняться целое или из которого нельзя было бы познать целое» (Шеллинг Ф. Там же. Т. 1. С. 140 – 141).
Часть зависима от целого, в то время, как целое, по своему смыслу, зависит только от себя самого (поскольку части – в нём самом). Это позволило Шеллингу Ф. написать, на мой взгляд, ключевую в определении целого и частей фразу: «…из понятия индивидуальности следует двоякое воззрение на каждую организацию, которая в качестве идеального целого есть причина всех своих частей (т.е. самой себя в качестве реального целого) и в качестве реального целого (поскольку у неё есть части) есть причина самой себя в качестве идеального целого» (Шеллинг Ф. Там же. Т. 1. С. 141).
На мой взгляд – гениальный ход – перенести определение части и целого в причинно – следственную плоскость! Действительно, сплавляя опыт философского наследия в одно целое, невозможно не признать, что поскольку части порождают целое, а целое порождает части, поскольку в частях присутствует целое, а в целом присутствуют части, каждая из указанных противоположностей есть единственной непосредственной причиной существования своего антипода. Но если мы будем определять часть и целое через причину их существования, то, опять же, мы будем определять их через друг друга. Поэтому я считаю, что дефинициями целого и части будут:
- часть – это зависимая связь следствия;
- целое – это независимая связь следствия.
Действительно (краткое доказательство по Гегелю):
1. Понятие целого как независимой связи следствия суть определение сугубо внешнее, ибо, как определение:
а) оно есть отличие, благодаря которому мы данное понятие выделяем из других понятий;
б) им мы ограничиваем сферу бытия среди других понятий, за пределами которой оно суть ничто.
Первое – понятно. Второе – уточню. Что, например, означает выражение «стол есть целое» за пределами смысла целого как независимой связи следствия совместного существования его ножек, крышки, крепёжных деталей и т.д.? Или что означает «крышка – часть» без добавления «чего?» - понятия стола, т.е. за пределами смысла части как зависимой связи следствия того, что существует стол? Только как следствия существования друг друга часть есть часть, целое есть целое.
Возьмём другой пример. Рассмотрим, как сказывается бытие понятия целого в выражении «Стол есть рабочее место писателя». Разумеется, и стол есть нечто целое, и писатель есть нечто целое, да и место, определяемое столом, тоже есть нечто целое. Но понятие целого незначимо в самом выражении. Оно отсутствует. Его нет в наличном бытии этого выражения и потому оно суть ничто. В предложении «Стол есть рабочее место писателя» присутствует связь между столом и писателем («есть рабочее место»), но нет ни указания на характер связи, ни следования.
2. В то же время определение целого как независимой связи, суть полагание чего-либо посредством связи, как нечто одно, ограниченное самой связью (т.е. – внутреннее). Например, молекула, как одно, полагается связью атомов этой молекулы, и вне этой связи атомы сохраняют свою самостоятельность. Т.е. связь не только полагает это одно (молекулу), но и ограничивает понимание одного (молекулы). Связь же, сама по себе, есть нечто общее между двумя нечто, которые она и объединяет в нечто одно (см. далее: понятие сущности, как связи). Связь нельзя разделить между двумя (или более) нечто. Она – то общее, что свойственно одинаково связанным посредством её нечто. Это уже подметил уже Аристотель: «…общее и тем самым то, что вообще сказывается как нечто целое…» (Аристотель. Там же. Т. 1., С. 174).
Так, рассматривая нашу планетную систему как одно целое, мы видим в ней между планетами и Солнцем существующую, благодаря гравитации, единую связь, привязывающую планеты к Солнцу, формирующую (в том числе и благодаря взаимодействию между планетами между собой) орбиты планет и т.д. Благодаря этой единой связи - общности взаимодействия, солнечная система и есть нечто целое.
В геологии принято рассматривать геотектонические процессы как нечто взаимообусловленное, взаимосвязанное, имеющее одну довлеющую закономерность, проявляющуюся в эволюции земных недр, одну связь, делающую в определённые моменты жизни Земли геотектонические процессы глобальными – одним процессом.
В биосфере, в биоценозах между животными и растениями мы также постигаем единую связь, присущую всем членам сообщества, могущую отторгнуть или принять в себя того или иного кандидата на членство.
Эта связь, как общность, постигается всюду в процессах самоорганизации: от плазмы до общества. В ней каждая частица, каждый человек, вносят свой посильный вклад в единый процесс, подчиняясь не только ближайшему на него влиянию, но и единой связи, необходимо возникающей между всеми частицами, между всеми людьми, участвующими в том или ином процессе самоорганизации. Общее как единая связь между всеми элементами, есть непосредственно целое, внутренне единое, которое уже потому, что внутренне, суть независима от внешнего, ограничена самой собой. Общее – суть та связь, благодаря которой понятия (или объекты действительности, отражающиеся в понятиях), группируются, классифицируются в системы, виды, роды, семейства, классы, типы и пр.
3. Но положенные в своей общности как независимые, эти понятия (или объекты действительности), уже не есть единым непосредственно целым, ибо они, как независимые, суть выхождение за пределы непосредственной связи, опосредование единой связью самой себя.
Так, в химии классифицируются по характеру химической связи химические соединения: предельные – непредельные углеводороды, алициклические – ароматические и т.д. В физике механические системы классифицируются по характеру связи на голономные – неголономные. В биологии роль общности в определении вида выполняет свободная панмиксия и т.д.
Тождественность связей самостоятельных объектов действительности составляет (указывает) по прежнему на их общность (происхождения, отношения к чему-либо, функционирования и т.д.). Но эта общность уже опосредована их самостоятельностью, раздельностью их существования. Раздельность существования одной связи суть переход одного во многое, ибо, опосредуясь самой собой, одна связь делится на множество тождественных ей самой связей, остающихся непосредственными в самих себе, и потому целыми для себя, но погружёнными, существующими в непосредственно целом.
Множественность тождественных друг другу и одному и тому же – общему, связей суть множество тождественных одних – единиц, опосредованных по отношению друг к другу в непосредственно целом. Одновременно, как опосредованные, самостоятельные связи, они не есть уже неразличимое общее. Каждая из этих связей отдельна от остальных и от непосредственно целого. Независимостью одного из многих обусловлена относительная свобода его существования вне общности, положена основа её индивидуальности. Внутренне единое уже не ограничивает внешне множественное.
Таким образом, опосредование общего самим собой есть ЕДИНИЧНОЕ. Единичное, как тождественная общему связь, суть также целое. Единичное, как отличная от общего связь, суть опосредованное в самом себе целое и, по своему определению (единичное – опосредованное целое) единичное противоположно целому. Кроме того, в понятии единичного как опосредованно целого понятие общего снято (опосредованно).
4. Но, являясь тождеством по отношению к общему, единичное как собственная независимая связь суть развитие в нечто иное, обусловленное тождеством общего и единичного – с одной стороны, и положением, функционированием единичной связи в общей, в общем процессе существования одного – с другой. Единичное, таким образом, как развитие в нечто иное, суть зависимая от общей основополагающей связи, непрерывного пространства этой связи связь. Т.е. единичное – связь, зависимая от своего местоположения в общей связи, от своего функционирования в едином процессе связи, и потому суть часть целого, нечто ОСОБЕННОЕ.
Одновременно непрерывное становление единичного в общей связи как каждого нечто – иного, чем основополагающая связь, но зависящего от этой основополагающей связи, суть становление иной всеобщей связи, положенной в свободе становления единичного, как возможного ОТДЕЛЬНОГО, части, в отличие от особенного, существования самого себя. Таким образом, развитие единичного приводит к появлению особенного, в котором единичное снято в своей независимости, но, по прежнему, свободно в своей особенности, в своей индивидуальности, которая, в свою очередь, снимается уже как новая зависимость индивидуальностей между собой в понятии отдельного. Особенное и отдельное, в противоположность единичному и общему суть зависимая связь следствия существования независимой связи. Положенные для себя, они суть собственная независимая связь своей индивидуальности, нового тождества, где особенное становится тождественным единичному, а отдельное – общему. Но и то и другое, как следствие единичного и общего, остаются зависимыми связями и суть части, т.е. нечто иное, хотя и тождественное (как противоположность) понятию целого.
Следовательно, развивая содержание понятия целого, мы пришли к понятию части, как понятию, противоположному понятию целого, которое в тождестве с понятием целого суть также связь, но связь, отрицающая свою независимость, иная, противоположная понятию целого связь, однако тождественная ему по существу. Развивая содержание понятия целого (от общего к единичному), мы вернулись к его тождеству самому себе, но в ином (части).
Таким образом, мой тезис целого как независимой связи, получил своё подтверждение в своём содержании, т.е. развитие его содержания приводит к тождеству с самим тезисом.

Глава 3.
Понятие сущности.

Теперь перейду к основному. Что есть – сущность, и может ли сама сущность состоять из частей? Для начала определимся, имеет ли сущность свой предметный аналог? МЛФ исходит из того, что – имеет. Расхождения во мнениях начинаются при попытках опредмечивания понятия сущности. «Наиболее распространены такие определения: сущность есть:
1) сходное;
2) часть явления, обуславливающая остальные его части:
3) особое отдельное, из которого развилось данное множество отдельных:
4) инвариантное;
5) единство в многообразии;
6) система внутренних связей и отношений;
7) закон или система законов;
8) необходимое»,- пишет Бранский В. П. (Бранский В.П. Материальный объект как единство явления и сущности.// Материалистическая диалектика в 5 т. Т. 1. М., 1981. С. 134 – 135). При этом он выдвигает своё определение сущности, как основания отдельного, т.е. единства общего и специфического (Бранский В.П. Там же. С. 131). Является ли основание отдельного его сущностью? Другими словами, имеет ли, например, речная вода, грунтовая, дождевая и т.д. воды свои собственные сущности или только одну – быть дождевой водой? Является ли основание, например, натрия, быть щелочным металлом сущностью натрия, или основанием натрия является его принадлежность к химическим элементам (вид и род)? Является ли для ежа основание быть Metazoa более глубоким, чем основание быть млекопитающим? И т.д. Безусловно, понятия «основание» и «сущность» находятся в определённой тесной связи, но являются ли они одним и тем же понятием? Гегель, например, указывал, что основание «есть в самой себе сущность»,- в этом моменте у Гегеля сущность и основание совпадают, но только в том смысле, что своё основание есть своя сущность. Как собственно же основание, сущность выступает «лишь постольку, поскольку она есть… основание некоего другого» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1. С. 281), обладающего своей сущностью. Сущность же этого другого, в свою очередь, является и основанием этого другого. Т.е. для самого другого его собственные основание и сущность суть одно и то же, ибо первое и другое обладают одним и тем же содержанием (этот признак одинакового содержания служит Гегелю в качестве объединения основания и сущности чего-либо, что остаётся справедливым и в МЛФ (как «сходное», как «единство в многообразии»). Но между понятиями основания и сущности есть различие: «…различие между ними есть лишь различие формы между простым отношением между собой и опосредствованием или положеностью» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1, С. 281). Однако это «лишь» означает трансформацию внешнего, равнодушного к зарождающейся вещи, основания, во внутреннее собственное самообоснование существования вещи. К примеру, проследим, по словам Татаринова Л.П. процесс «…становления в ходе эволюции териодонтов (по современным данным – предковой для млекопитающих группы рептилий) основ организации млекопитающих» (Татаринов Л.П. Очерки по теории эволюции. М., 1987. С. 49). Оставаясь рептилиями, териодонты (причём, в различных линиях) начинают постепенно приобретать существенные черты млекопитающих: звукопроводящий аппарат из трёх слуховых косточек, вторичное челюстное сочленение между зубной и чешуйчатой костями, зачаточная барабанная перепонка в вырезе угловой кости, мягкие, снабжённые собственной мускулатурой, губы, сенсорная зона на верхней губе (протовибриссы), расширенные большие полушария головного мозга, трёхзубчатые заклыклвые зубы, верхние обонятельные раковины, поворот конечностей, первоначально направленных в стороны, под тело, что способствовало совершенствованию локомоции; формирование поясницы, что, возможно, связано с развитием мышечной диафрагмы и приобретением диафрагмального механизма лёгочной вентиляции и т.д. Причём содержание признаков, свойственных териодонтам, настолько полно включает содержание признаков первых млекопитающих, что, по словам того же Татаринова Л.П.: «…грань между млекопитающими и рептилиями становится до известной степени условной, поскольку многие диагностические для современных млекопитающих признаки приобретались различными ветвями териодонтов параллельно» (Татаринов Л.П. Там же. С. 51).
Тем не менее териодонты суть рептилии, а млекопитающие (напр., протоэвтерии) – млекопитающие, несмотря на общность содержания признаков, свойственных этим различным классам животных. Появление собственно млекопитающих, таким образом, не столько появление нового содержания признаков, отличающих млекопитающих от рептилий, сколько появление собственного основания у млекопитающих, собственной сущности, остающейся во многом ещё загадочной для палеонтологов в вопросе происхождения, но достаточно ясной в вопросе существования. Так, совершенно очевидно, что различные признакт млекопитающих, появляющиеся у различных линий териодонтов, у каждого млекопитающего представлены в постоянном (или близком к таковому) самоуправляемом комплексе, что служит основным критерием разделения млекопитающих и рептилий на два различных класса животных.
Можно привести ещё множество подобных примеров, характеризующих на фактах естествознания, правильность гегелевского понимания понятий основания и сущности, встречающихся, например, при рассмотрении вопроса определения жизни (размножение и рост одинаковых структур свойственны кристаллам неорганического происхождения, в то время как вирусы напоминают по своим свойствам свойства неживого) и т.д., вплоть до интерпретации понятия информации, как категории сущего наравне с энергией); или определения химических реакций (обладает ли «химией», например, мюоний, позитроний, наконец – сам электрон в растворах (т.е. – сольватированный), или определения грани между свободнорадикальными и ионными реакциями (распад иодида меди) и т.д., и т.п.
Отсюда можно сделать вывод о том, что основание, вообще-то, не есть сущность сама по себе. Причём:
1)такой подход к сущности и основанию в гегелевской философии не был уникальным явлением. Так, Шеллинг (в каком-то смысле антипод Гегеля в одновременном срезе развитие философии) писал: «Натурфилософия нашего времени впервые установила в науке различие между сущностью, поскольку она существует, и сущностью, поскольку она есть лишь основа существования» (Шеллинг Ф. Там же. Т. 2. С. 107);
2) и с таким подходом согласны и некоторые современные философы. Например: «Мысль Гегеля о том, что сущность представляет собой единство основы и обоснованного, глубока по своему содержанию. Основа выступает деятельным началом и, порождая то или иное конкретное образование, развёртывается в обоснованном и становится его сущностью»,- с точки зрения гносеологии поясняет Билялов А.Б. (Билялов А.Б. Основа и обоснованное.// Марксиско-ленинская диалектика в 8 книгах. Кн. 1. М., 1983. С. 241).
Воспользуемся примером, данным Бранским В.П. по своему. Он пишет: «Например, известно, что в технике термин «основание» употребляется для обозначения фундамента какого-либо устройства. Если мы рассматриваем, допустим, колоннаду, то основанием здесь будет каменный брус, на котором воздвигнуты колонны» (Бранский В.П. Там же. С. 127). Однако:
1) во-первых, вообще-то основание и фундамент – разные вещи. Основанием, в дпнном случае, в строительстве называется часть массива – грунта, на которую передаётся нагрузка от сооружения, здания, в то время, как фундаментом – основной конструктивный элемент непосредственно самих зданий, который служит для передачи нагрузки от здания на грунт – основание (См. Справочник инженера – строителя. Т. 1. 1-й полутом. Под ред. Онуфриева И.А. и Данилевского А.С. М., 1968. Изд-во л-ры по строит-ву. С. 188; и «Справочник молодого каменщика. М., «Высшая школа». 1990. С. 83). И, таким образом, в буквальном смысле, основание в строительстве суть нечто другое, отличное от самого зхдания (колонны), что лишь подчёркивает мою мысль о том, что основание не есть сущностью. Но воспримем мысль Бранского В.П. так, как она есть;
2) во-вторых, брус ещё не есть колонна, и может, вообще-то, использоваться для памятника, приняв наименование постамента, поэтому он отнюдь не является сущностью именно колонны, а вообще фундамент не есть «сущностью какого-нибудь устройства». Скорее уж он является необходимым условием, при наличии которого возможно раскрытие сущности того или иного устройства, условием существования устройства определённым образом, при котором оно, как основание суть граница существования этого устройства.
Ещё очевидней ход моих размышлений становится при рассмотрении умозаключения: «Если А, то В». Здесь А выступает необходимой предпосылкой или основанием данного умозаключения. Но В, хотя логически проистекает из А, уже не есть само А, хотя бы уже потому, что само служит предпосылкой для очередного умозаключения; «Если В, то С», и потому обладает собственной сущностью. Дождевая вода не есть вода вообще, ибо её сущность уже отлична от сущности воды, хотя существование дождевой воды невозможно без существования собственно воды. С другой стороны, основанием сущности данной вещи есть не любая сущность, имеющая то же содержание и «простое отношение», а ближайшая к ней сущность, являющаяся в «простом отношении» «тотальностью», т.е. заключающая в себя положенность как целое. Например, из утверждения: «Если справедлив постулат Эвклида о параллельных прямых» вовсе не следует, что сумма углов треугольника будет равна 180°, ибо здесь пропущены связующие, промежуточные звенья, делающие такое умозаключение действительным.
Само по себе утверждение о непересекаемости параллельных прямых не есть основанием для вывода о сумме углов треугольника. Закрученная в будильнике пружина – ещё не основание того, чтобы двигались по циферблату стрелки.
Зададимся вопросом: имеет ли данная вещь одну сущность или несколько? Здесь надо первоначально разграничить процесс познания сущности и саму сущность. Естественно видеть, что при познании сущности той или иной вещи (вида, рода вещей) определение её сущности меняется, «углубляется», по определению В.И. Ленина. Так, на некотором этапе от понимания сущности химических реакций как взаимодействий между атомами веществ произошёл переход к пониманию их как взаимодействий внешних электронов и образующихся при этом ионов атомов. Но это не значит, что ранее сущность химических реакций была иной. Она оставалась одной и той же. Что значит познание более глубокой сущности чего-либо? По сути, это означает, что новое понятие сущности позволяет объяснить более обширный класс явлений одной и той же сущности. Следовательно, «Если присмотреться ближе к естественному способу исследования, то часто бросается в глаза что-то вроде стремления к некоторой, правда, недостижимой существенной дефиниции» (Бохенский С.М. Цит. по Войшвилло Е.К. Понятие как форма мышления. М., 1989. С. 130). Стремление в гносеологическом плане представить сущность вещи единственной, объясняющей все её явления, есть воплощение идеи о её целостности, как индивидуальности (именно этой вещи свойственна именно эта сущность, которая и делает её именно этой). Недаром Бранский В.П. определил сущность как единство общего и специфического, как одно. Но его определение имеет и существенный недостаток, ибо само по себе не может быть основой для разграничения сущности и явления, понимаемого тем же Бранским В.П. как отдельное, которое, в свою очередь, есть единство единичного и сходного (Бранский В.П. Там же. С. 115). Из определения Бранским В.П. явления как отдельного, как единства (т.е., по большому счёту, тождественного сущности) вытекает следующее. Поскольку явление всегда конкретно и, в то же время, есть явлением той же сущности в своей специфике, диктуемой внешней средой, явление есть тоже сущность, а, учитывая многообразие явлений одной и той же сущности, сущность явления выступает как часть сущности, с чем я не могу согласиться. Так, например, человек реализует свою сущность во множестве явлений (в общении, труде, чувственности). Каждое явление его сущности специфично и, в то же время, едино с его тотальным воплощением своего Я, определяющего характер специфичности его явления, но явление – не его сущность, хотя определение сущности Бранским В. П. позволяет рассматривать явление как ту же сущность). Анализируя весь обозначенный им спектр предполагаемых современными философами определений сущности, Бранский В.П. пишет: «Ближе всего к истине стоят 6-е и 7-е определения» (Бранский В.П. Там же. С. 136), причём отвергает 6-е, исходя из того, что под «внутренними» связями и отношениями можно понимать как связи в самом явлении, так и в сущности. Но само явление, безусловно, должно иметь и собственные внутренние связи, обуславливающие его специфичность или собственную сущность, отличную от сущности, по отношению к которой оно есть только явление, поэтому его аргумент следует признать недействительным. Меня, правда, тоже не устраивает 6-е определение по двум причинам. Во-первых, оно говорит, скорее о структуре сущности, чем определяет сущность. Во-вторых, поскольку именно сущность – основа индивидуальности и самополагания вещи («специфического»), она не определяется через отношения. Но 6-е определение, всё же, действительно, на мой взгляд, ближе всего к истине. Во-первых, понятие «система» необходимо включает в своё содержание понятие «связь». Иначе выражение «система связей» и вообще «система чего-то» ещё ничего бы не говорило о целостной индивидуальности вещи, т.е. о том, что мы хотим выразить через понятие «сущность». А сущность так или иначе служит связующим элементом между всем специфическим в вещи. Поэтому я, исходя из понятия одной сущности, свойственной вещи, предлагаю рассматривать сущность не как систему внутренних связей и отношений, а как связь чего-либо, обуславливающую его индивидуальность. Во-вторых, как я уже говорил, сущность не может быть связью отношений, так как, прежде всего (непосредственно), специфика вещи определяется не отношениями, а свойствами. Таким образом, трансформация 6-го определения сущности приводит к тому, что сущность следует определить как связь свойств.
Правильность данного определения, на мой взгляд, заключается в том, что сущность, как связь, уже есть сама по себе неким внутренним, не поддающимся прямому наблюдению (она являет себя только в отношениях) и есть тем основанием, которое, как собственное основание, образует целостность индивидуальности любого объекта действительности. Взять, к примеру, ту же молекулу белка. Можно сказать о ней, что она есть системой связей пептидных звеньев друг с другом. Но является ли каждая индивидуальная связь между любыми двумя пептидными звеньями отдельной независимой связью для белка в целом, в его существовании как белка? Нет. На неё влияют и соседние связи. Тогда, может быть, всё множество связей полипептида, взаимозависимых, упорядоченных, но самостоятельных друг относительно друга, является связью белка в целом? Нет. Белок действителен как белок лишь в том случае, когда система остатков аминокислот выступает как единое целое в своих специфических отношениях с другими целостностями, когда множество связей пептидов в белке являет себя единой связью.
Налицо близость понятий части и целого, определяемых мной через понятие связи, и сущности, определяемой мной предварительно (исходя из бытующих на сегодняшний день её дефиниций) тоже через связь. Поэтому нужно чётче разделить их.
Данное мною предварительное определение сущности имеет некоторые недостатки, которые в целом, можно выразить словом «метафизическое», ибо оно полагает неизменность сущности, с одной стороны, и отрицает сущность как нечто внешнее, являющееся вовне (сущность может «светиться») – с другой. В применении же к дефиниции противоположностей как частей сущности, сущность, понимаемая как связь, делает оную невозможной (Ср.: «Противоположности, как части связи свойств чего-либо»), так как связь сама по себе неделима. Ведь ещё Шеллинг Ф. писал: «Однако связь не могла бы оставаться в множестве единой, т.е. сама не стать множеством, если бы она и в этом своём единстве в множестве, и именно поэтому и в единичном не была бы целым. Поэтому единство связи требует её сплошной целостности и не может быть мыслимо без неё.
Таким образом, единство в целостности и целостность в единстве составляют изначальную и не допускающую никакого разделения или расторжения сущность связи» (Шеллинг Ф. Соч. в 2 т. М., 1989. С. 37).
Но связь, несмотря на её неделимость, мыслима только как процесс взаимодействия, положенный в реальности как единство отталкивания (взаимоисключения) и притяжения (взаимополагания). Таким образом, связь неделимая в отношении, делима в существовании. Т.е. со стороны связь есть общее отношение к чему-то, и есть всегда одна сущность относящегося, но в себе она есть необходимо существование (связь – как обмен энергией, массой, информацией). Противоположности же, как части одной сущности, есть явление существования самой этой связи отношений индивидуальности вещи. Действительно, сущность – это не суть что-то застывшее, раз и навсегда данное. Ей свойственно изменение, ближайшей иллюстрацией чему может служить сущность человека, когда о нём говорят: «Он изменился, стал в сущности другим человеком», хотя телесно – он тот же самый. Сущность, как связь, изменчива. Атом, реагируя с другим атомом и образуя в ходе реакции молекулу, остаётся, собственно, тем же атомом, что и до реакции. Сущность его осталась той же, но изменилась: перестроились электронные облака, обобщились внешние электроны, изменилась связь. Т.е атом как бы перешёл в иную ипостась своего существования.
Этот факт существования связи как сущности, усмотрел ещё Аристотель, заметив, что единственное отличие сущности (собственный признак) заключено в том, что в ней совмещены в возможностном плане противоположности, т.е. сущность может изменяться в рамках изменения противоположностей в ней.
Подобное определение сущности как существования (связи свойств) можно обосновать и тем, что любое понятие должно определяться через понятие, объём которого включает в себя объём определяемого понятия целиком (т.е. понятие «существование» включает в себя понятие «сущность»). Действительно, понятие «сущность» не есть само по себе понятие «связь». Подобное замещение одного понятия другим было бы искусственным, внешним, в то время как замещение понятия «сущность» понятием «существование», включающим в себя не только процесс вечного самополагания вещи как того, что оно есть, но и процесс её вечного изменения, бытия, есть имманентный, естественный способ выражения себя через своё же другое.
Но тогда возникает вопрос: почему же сущность есть существование именно связи свойств, а не просто – существование? Поскольку мы выражаем понятие с меньшим объёмом через понятие с большим объёмом, первое должно иметь и свой отличительный признак, позволяющий выделить его содержание из общего содержания понятия с большим объёмом. Таким отличительным признаком у меня выступает понятие «связь». Но почему именно связь является отличительным признаком сущности? Потому что именно она (т.е. связь) определяет природу существования любой вещи, является основой её целостности, которую она (т.е. вещь) являет как единство многообразных отношений с другими вещами. Благодаря связи, собственно, и существует любая вещь, а значит, и любая сущность. По наличии связи мы можем говорить и о сущности. Следовательно связь есть неотъемлемым признаком самой сущности. Именно поэтому я определяю сущность как существование связи…
Но полученное мной определение сущности как существования связи свойств – лишь абстрактное понятие сущности – сущности вообще. Нас же в процессе познания интересует всякий раз конкретная сущность, сущность индивидуальности. Для определения конкретной сущности необходимо каждый раз определять границы этой конкретной сущности, границы существования связи (а значит, и противоположностей, как частей этой конкретной сущности). Ф. Энгельс писал: «Истина и заблуждение, подобно всем логическим категориям, движущимся в полярных противоположностях, имеют абсолютное значение только в пределах чрезвычайно ограниченной области... Как только мы станем применять противоположность истины и заблуждения вне границ вышеуказанной узкой области, то эта противоположность сделается относительной и , следовательно, негодной для научного способа выражений. А если мы попытаемся применять эту противоположность вне пределов указанной области, как абсолютную, то мы уже совсем потерпим фиаско: оба полюса противоположности превратятся каждый в свою противоположность, т.е. истина станет заблуждением, заблуждение – истиной» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20 С. 92). Что является границами этой «узкой области»? Для этого определимся сначала с противоположностью сущности, так как границы противоположения, а значит, и сущности, необходимо искать в диалектике существования противоположностей. Сущности как чему-то постоянному, традиционно противопоставляется явление, как нечто недолговечное, преходящее. Кроме того, действительно, о существовании чего-либо мы узнаём посредством явления этого «нечто» нам самим. Т.е. поскольку нечто, которое никогда ни при каких обстоятельствах не являет себя миру – не существует, то естественно рассматривать явление тоже как существование объекта.
Что же касается противоположения явления сущности… Вспомним: то, что являет себя при определённых обстоятельствах незначительно, есть несущественным, и наоборот. Мы говорим: «Этим явлением в условиях данного опыта можно пренебречь», - т.е. явление – это не существенное, не сущность. Но быть не сущностью – не значит – быть противоположным сущности даже определяясь через одно общее. Противоположности, как таковые, определяются через наибольшее различие специфического. Поэтому, если специфическим в определении сущности выступает понятие связи, то явление будет противоположным сущности только если его специфическим признаком выступит нечто противоположное связи. Возникает вопрос: что противоположно связи? Чтобы было понятней, оговорюсь сразу: под явлением я понимаю существование меры свойств. Т.е., другими словами, связи я противопоставляю меру. Что есть мера – я подробно останавливался в своей работе о натурфилософии. Резюме: мера – природа основания отношений. Поэтому буду краток. Связь – тоже природа основания. Основания – потому, что образование связи и есть последнее основание появления конкретной вещи, определяемой этой связью. Природа основания – потому, что этой связью, как я написал выше, появившаяся вещь и определяется, так сказать, в физическом смысле. Противоположение же между мерой и связью заключена в отношениях и свойствах, ибо связь – это природа основания не отношений, а свойств. Не буду уходить в дурную бесконечность определений, а просто обосную понимание явления, как существования меры свойств. Т.е я считаю, что явление есть так же, как сущность, существованием, причём, оно (явление) необходимо существует как мера, ибо мы меряем явлением существование любого объекта. Что мы имеем ввиду, когда говорим: «Серная кислота является более сильной кислотой, чем уксусная?». Мы имеем ввиду то, что явление свойства кислотности у серной кислоты больше, чем у уксусной. Т.е. серная кислота существенно более кислота, чем уксусная. А что мы имеем ввиду, когда говорим: «Едкий натр не является кислотой?» То, что кислотность – не есть мера для едкого натра, а значит едкий натр не есть, т.е. не существует как кислота. А как мы узнаём, что серная кислота есть кислота? По явлению свойства кислотности в существовании серной кислоты, мера которой есть в данном случае свойство кислотности. Эта мера позволяет определять – является или не является данное вещество кислотой.
И в то же время, мера не есть связь. При измерении одного другим связь между ними отсутствует. При измерении важна соразмерность одного другому. Когда связано одно с другим, измерять их посредством друг через друга нельзя. Так, метром мы меряем комнату, но между длиной комнаты и длиной метра нет иной связи, кроме соразмерности. В то же время, измеряющее и измеряемое должны существовать, являться как друг другу, так и третьему. Поэтому, мера длины, которой, в данном случае, является метр, обладает собственной сущностью и, возможно, сама изменяется, существует, если верна гипотеза Поля Дирака и универсальные постоянные суть переменны. Поэтому-то мы и считаем явление – суть существование меры свойств чего-либо, где понятие меры есть отличительный признак явления как существования. Причём, не просто отличительный, а противополагающий понятия явления и сущности.
Выше я уже показал, что понятия меры и связи взаимоисключают друг друга, но они также и взаимообуславливают друг друга. Связь ограничивает связуемые, кладёт им границы в целом, тем самым обозначая, что мы будем измерять, разделяя измеряемое и меру. Иначе не будет никакого измерения. Например:
-Придумала! – закричала мартышка.- Я знаю, как измерить твой рост.
-Как?
-Нужно сложиться пополам. Складывайся.
Удав сложился пополам.
-Так!- сказала мартышка. Складывайся ещё раз.
Удав сложился вчетверо. Мартышка обошла вокруг него и задумалась.
-Ну?! – спросил удав с нетерпением.
-Сейчас, сейчас…- сказала мартышка.- Всё ясно! Твой рост будет две твоих половины или четыре половины половин.
-Две половины… четыре… половин…- попытался разобраться удав, но так и не разобрался.
-Нет,- сказал он.- Так не получится!
-Почему не получится?
-Потому что меня половинами мерить нельзя!
-Почему нельзя?
-Потому что я целый! – закричал удав. (Г. Остер. 38 попугаев. М., 1881. С. 19).
Очевидно, что без разделения на измеряемое и меру, без существования двух соизмеримых связей, невозможно измерение в принципе.
Мера, в свою очередь, полагает или разрушает связь, что ярко иллюстрируется работой ферментов, «измеряющих» различные субстраты в поисках своих специфических, чтобы образовать или разрушить между ними химическую связь.
Мера и связь взаимопроникают друг в друга. Например, мерой силы кислот является отношение количества продиссоциировавших молекул кислот в растворе к непродиссоциировавшим. Т.е., в данном случае мерой будет не мера сольватированных ионов водорода или ионов остатков кислот, а связь между их количествами. Или мерой может быть связь между свойствами какого-либо объекта действительности, которая ограничивает их проявления другими свойствами и т.д.
Итак, по своему определению (явление – существование меры свойств) явление противоположно сущности.
Гегель дал два определения явления, а именно:
1) «имеющее своё основание не в самом себе, а в некоем другом…»;
2) «…есть отношение, в котором одно и то же содержание есть развитая форма, внешность и противоположность самостоятельных существований и их тождественное отношение, и только в этом тождественном отношении различные и суть то, что они суть» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т.1. С. 295, 300). Своего развития явление достигает в как положенность в действительности (См. Гегель Г.В.Ф. Там же. С. 313).
Первое определение Гегеля можно проиллюстрировать так. В 1781 г. Ф.В. Гершель открыл при помощи телескопа неизвестную ранее планету, названную Ураном. Изучение движения планеты Уран путём наблюдений обнаружило отклонение от предсказаний на основе закона Ньютона. Отсюда (наряду с другими объяснениями) был сделан вывод, что существует ещё одна, неизвестная тогда планета, которая и вносит возмущения в движение Урана по орбите (планета Нептун). Этот случай я считаю классическим примером, когда благодаря явлению, была открыта сама планета. Явлением планеты Нептун послужило отклонение от естественного движения планеты Уран. Причина необъяснимых возмущений движения Урана лежала вне его естественного существования и заключалась в существовании Нептуна. Нептун явил своё существование в другом, в существовании Урана. Т.е., словами Гегеля, в данном случае явление (возмущение в движении Урана) имело «своё основание не в себе самом» (т.е. не в Уране, не в его движении и, даже не в возмущении движения Урана по его орбите), а в другом: в факте существования другой планеты – Нептуна.
Такое явление одной планеты другой служит мерой свойства планеты Нептун притягивать или воздействовать на движение Урана, но ещё не есть связью между ними, ибо в данном случае ничего не говорит о их совместном существовании как одного целого (или как о частях одного целого). Аналогично и в химии. Сама по себе способность легче отдавать или принимать электрон ещё не есть связь. Конкретно же, отдавая свой электрон атому хлора, атом натрия являет свою металличность, мерой которой служит степень поляризации образующейся при этом молекулы поваренной соли. Атом натрия всего лишь являет себя атому хлора как металл (он, в принципе, может явить себя как металл, и пропуская электрический ток, но это не значит, что в нём появляется связь).
Смысл второго гегелевского определения заключается в следующем. Я уже затрагивал в связи с анализом понятия сущности вопрос о том, имеет ли явление свою собственную сущность. Действительно, развиваясь, явление не остаётся всего лишь явлением, что, собственно, мы наблюдаем в окружающей нас природе. Так, явление одной планеты другой, выражающееся в возмущении естественного движения этой другой планеты. Это явление приобретает собственную сущность в приливном трении недр планет, ведущем к синхронизации их собственного вращения и вращения по орбите, т.е. к образованию и существованию связи в самом явлении. То же самое, но более непосредственно можно наблюдать и в примере с атомами натрия и хлора. Явление хлору натрия в образе электрона приводит к обобществлению этого электрона, к образованию связи, между этими атомами посредством этого электрона. И хлор и натрий в кристалле поваренной соли остаются хлором и натрием, но их явление друг другу есть, в свою очередь, существование связи между ними, которую можно обозначить как меру отношения одного к другому. Существование этой меры и есть явление натрия и хлора друг к другу в кристалле поваренной соли при воздействии на этот кристалл различных внешних факторов, т.е. собственная сущность, но уже не хлора и натрия, а поваренной соли, отличная от обеих сущностей реагирующих веществ. Таким образом, второе определение явления Гегеля относится к явлению, в своём развитии приобрётшему свою собственную сущность. И это – естественно, что Гегель дал именно два определения явления в его развитии. Если бы было только одно (первое) определение, то пришлось бы признать существование лишь единственной, первоначальной сущности (либо двух – как у Декарта). Остальной мир неживой природы от галактик до песчинки, и живой – от бактерии до человека – был бы только явлением первоначальной сущности, что невозможно. Поэтому любая сущность всегда есть в какой-то мере явлением предшествующей ей сущности, и в то же время, она сама являет себя, образуя другую сущность. Поскольку же я определил истинным основанием основание, как ближайшую к данной сущности сущность, оснований или границ данной сущности будет две:
1. Граница по основанию сущности (или, по Гегелю, «сущей сущности»), которая ограничивает искомую сущность как явление «сущей сущности», имеющее необходимо то же содержание, что и сама «сущая сущность».
2. Границу по основанию явления, которая ограничивает искомую сущность, как собственное явление, имеющее свою собственную сущность и частично выходящее за границы содержания «сущей сущности» собственное содержание.
Т.е., если в первом случае «явление не показывает ничего такого, чего не было бы в сущности, и в сущности нет ничего такого, что не являлось бы» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1., С. 307), то во втором, оставаясь всё той же тотальностью содержания «сущей сущности», яв

[Царёв Павел]

ПРОДОЛЖЕНИЕ…. оставаясь всё той же тотальностью содержания «сущей сущности», явление суть противоположение сущности, а значит, и момент отрицания её собственной сущностью.
Так, например, Югай Г.А. по отношению к части описывает границу по основанию явления так: «Как правило, исторически позднейший результат или часть, возникшая на основе развития предшествующих частей, вовсе не остаётся пассивным следствием. Каждая вновь возникшая исторически более высокая форма, то есть следствие, становится в свою очередь всеобщим основанием по отношению к своему всеобщему основанию…» (Югай Г.А. Диалектика части и целого. Алма-Ата. 1965. С. 145).
Двойственность оснований действительна и для противоположностей, ибо противоположности суть таковые, если они обе принадлежат или имеют содержание одного основания (для натрия и хлора – это будут не сущности того и другого, а свойство электроотрицательности, характеризующее их способность отдавать и принимать электроны. Вне пределов этого основания части выступают как различные. Но «сущая сущность» ещё не есть сущностью искомых сущностей, а именно их граница. Понятие четырёхугольника не есть сущностью квадрата, но есть его граница, ибо квадрат – всегда четырёхугольник.
Граница по основанию явления, опять же, есть граница, но не сама искомая сущность. То, что натрий образует с хлором поваренную соль, ещё не есть сущностью натрия, но есть граница этой сущности.
Таким образом, Бранский В.П. дефиницией: «единство общего и специфического» определил не саму сущность, а её противоположные границы, границы одного и того же, которые, несомненно должны существовать в своём единстве.
Выявим смысл каждой из этих границ. Возьмём в качестве примера определение двух противоположных категорий, данные Гегелем: «Качество есть вообще тождественная с бытием, непосредственная определённость в отличие от рассматриваемого после него количества, которое, правда, также есть определённость бытия, но уже не непосредственно тождественная с последним, а безразличная к бытию, внешняя определённость» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1. С. 228). Очевидно, что в этих дефинициях основанием качества и количества является определённость бытия, позволяющая рассматривать и качество и количество как части (внутренняя и внешняя определённости одного и того же бытия). Каким основанием является определённость? Судя по тому, что это понятие появляется в Гегелевской «Логике», построенной в форме развития одних категорий из других, ранее понятий качества и количества, определённость у него выступает в роли основания по «сущей сущности» (по этому понятию, в частности, невозможно определить, что есть качество, что есть количество, как различающиеся друг от друга – и то и другое пока имеют одинаковое содержание, а именно: быть определённостью). То же, что заставляет отнести два указанных гегелевских определения к разряду противоположных, заключается в разделении (определении) самой определённости на внешнюю и внутреннюю. Подобное разделение противоположностей так или иначе сохраняется во всех противополагающихся друг другу Гегелем категориях (напр., всеобщее и единичное, форма и содержание, действительное и возможное (См. Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1. С. 118, 298, 317)), поэтому оно не может быть в Гегелевской системе философии ни случайным, ни уникальным. Объяснение этому в гегелевской интерпретации такое. Внутреннее, по Гегелю, одна сторона отношения «рефлексии-в-самоё-себя» голой формы, которой противостоит вторая сторона отношения голой формы «рефлексии-в другое». Тотальность единства этих двух сторон отношения – суть всё содержание (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1, С. 307).
Таким образом, количество, как внешняя, а качество, как внутренняя определённости бытия, представляют собой, по замыслу Гегеля, всё содержание определённости бытия, как реальное, так и идеальное (Ср.: «Если мы, далее, рассматриваем наличное бытие как сущую определённость, то мы тогда имеем в нём то, что понимают под реальностью. Так, например, говорят о реальности некоторого плана или некоторого намерения, и понимают под этим то, что план, или намерение, уже не есть лишь нечто внутреннее, субъективное, а получил наличное бытие» и: «Идеальность обладает содержанием, лишь будучи идеальностью чего-то; но это нечто не есть голое неопределённое «это» или «то», а есть определённое в качестве реальности наличное бытие, которое, фиксированное в его «для-себя», не обладает истинностью» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1, С. 230, 237). Следовательно, по Гегелю, внутреннее и внешнее суть тотальные отношения реального и идеального содержания бытия вещи, т.е всего её содержания бытия.
Анализируя понятия «внутреннее» и «внешнее» в системе категорий МЛФ, Попов Н.В. пишет: «… различие (во мнениях философов) сводится к тому, что признать за объективную основу их (т.е. внутреннего и внешнего) содержания: внутреннюю и внешнюю стороны отдельной вещи, предмета, явления или взаимодействия явлений, процессов, систем как относительно внутренних и внешних друг другу». Далее Попов Н.В. приходит к выводу: «…общая характеристика категорий «внутреннее» и «внешнее», как отражения целостности системы,, её суммарного отношения к другим системам на основе их взаимосвязи и перехода друг в друга, содержит в себе… достаточный объём связей саморазвития действительности» (Попов Н.В. Категории «Внутреннее – внешнее» в научном познании. Киев. 1971. С. 87 – 100). Понятие целостности, через которое Попов Н.В. пытается охарактеризовать категории «внутреннее» и «внешнее», не вскрывает ни их общую основу, ни характер их противопоставления, ни их конкретное место в системе категорий, т.е. не является ни основанием, ни сущностью этих категорий. Оно, скорее, есть важным непосредственным следствием их существования как понятий, чем я и буду в дальнейшем пользоваться.
Сами же понятия внутреннего и внешнего отражают, прежде всего, не целостность системы, что стоит первым в дефиниции Попова Н.В., а отношения этой системы, ибо говоря: «Внутреннее или внешнее», мы указываем, в каком отношении что-либо находится к чему-либо. Так, говоря: «Внутренние органы», мы подразумеваем как их целостность, так и целостность всего организма, но не характеризуем эти целостности.
Главное: мы обозначаем понятием «внутренние» отношение этих органов- целостностей к другой целостности – организму. Т.е. понятие «целостность» не находится в прямой связи с понятием «внутреннее», чего не скажешь о понятии отношения. Понятие «внутреннее» бессмысленно без указания, по отношению к чему нечто внутренне.
То же можно сказать и о внешнем. И то, и другое понятия суть отношения целостностей друг к другу, которым безразлично, составляют ли они одно целое, или вообще не связаны друг с другом.
Но если внутреннее и внешнее суть одинаково отношение чего-то к чему-либо, то в чём их различие, делающее их противоположными? На обыденном уровне мышления противоположение этих двух понятий связывается с пространственными характеристиками. Внутреннее – значит, внутри. Нечто «охватывает» другое нечто, другое нечто «поглощено» первым. Но на том же обыденном уровне два нечто, как целые, имеют внутренние отношения, лежащие одинаково вне этих двух целостностей. Это становится очевидным, стоит только употребить связку «между» и употребить в качестве различающих понятий для внутреннего и внешнего понятия идеального и реального, как понятия, противополагающие внутреннее и внешнее друг другу. Например: «между супругами существуют идеальные отношения». Что мы при этом имеем ввиду?
1. Во-первых, что эти отношения внепространственны, а, если даже и пространственны, то одинаково и внешние и внутренние по пространственному признаку.
2. Во-вторых, мы эти идеальные отношения считаем всё-таки внутренними (недаром существует поговорка: «Муж и жена – одна сатана»). Действительно, эти отношения суть явление полагания их общей природы, совпадения или, точнее, слияния их интересов, потребностей, их бытия, в противовес реальным отношениям, которые проистекают из столкновения различных индивидуальностей («не то, что я»», «не так, как я»), которые являются внешними для обоих, для каждого из них.
Но это, так сказать, житейская подоплёка тому, чтобы считать внутреннее – идеальным отношением, а внешнее – реальным отношением.
Перейдём на теоретический уровень. Ранее мною отмечалось, что отношение – не есть связь, что, в общем-то, не есть открытием даже в рамках МЛФ (Ср.: «Отношение может заключаться даже в отсутствии связей» (Уёмов А.И. О диалектико – материалистическом понимании связи между явлениями.// Философские науки. 1958. № 1, С. 68.)). Причём, такая точка зрения на соотношение категорий «отношение» и «связь» отнюдь не противоречит положению о всеобщей связи явлений действительности также, как, например, точка зрения на то, что категория движения не есть категорией связи. Можно, конечно, утверждать, что, поскольку связь как лишение свободы изменения вещи в ту или иную сторону, есть ограничение и даже уничтожение движения, то положение о всеобщей связи противоречит противоположению о всеобщем движении. Конечно, я говорю об определённой связи, прекращающей определённое движение, но также могу утверждать и на абстрактном уровне то, что всеобщая связь прекращает всеобщее движение, как только мне определят, какую именно всеобщую связь имеют ввиду, когда её упоминают, т.е. когда будет предмет рассуждений. Меня не смущает, как, впрочем, и представителей МЛФ, факт одновременной атрибутивности связи, движения, отношения и многих других категорий философии природы, потому как они описывают, содержат в себе, отражают, как понятия, различные грани бесконечного многогранника – объекта действительности. Ещё пример. Движение уничтожает форму, приводя в своей отрицательности объект действительности к хаотическому состоянию. Но я, опять же, не склонен рассматривать форму, как акциденцию, а не атрибут материи.
По моему мнению, связь и отношение как раз и являются, образно говоря, разными гранями. Если под связью я понимаю, прежде всего, внутреннюю природу существующего, то под отношением – рефлексию мира какого-либо сущего. Т.е., если я под связью понимаю, прежде всего, природу, процесс самополагания вещи, то под отношением: рефлексию мира вещи, создаваемого в процессе самополагания вещи. Разница между этими двумя понятиями очевидна. Остаётся всего лишь доказать, что моё определение имеет право на существование.
В моей работе «Натурфилософия как рефлексия естествознания» я определил мир, как следствие субстанции (causa sui), как полагающей саму себя. Поэтому данную часть доказательства я пропускаю. Самополагание вещи, равно её самозарождение, как конечной субстанции, есть, одновременно, полагание её границ, исходящее как из собственных (внутренних) причин её существования (как causa sui), так и внешних причин, имеющих основание в её окружении. Появление при рождении вещи её собственной причины служит вещи своего рода «двигателем» её развития, ибо причина самоё себя испокон веков в философии служила объяснением самодвижения как души, так и одушевлённого тела.
Саморазвитие вещи из собственных причин приводит к столкновению этой вещи с окружающими её вещами, развивающимися (существующими) из своих собственных причин, отличных от причины существования данной вещи. Именно отрицание этими вещами причины существования вещи ограничивает экспансию причины её существования, возвращает её причину к самой себе. Но как раз именно это возвращение, не как произвольное, но как вынужденное, полагает отношение самой вещи к другим вещам, ибо сам факт такого возвращение есть, своего рода информацией о других вещах, формирующих это возвращение, оставляющих отпечаток своего существования на этом возвращении, которое, по сути, есть первое отношение себя, как собственной причины (идеального), и другого, как отличной от собственной причины существования (реального). Таким образом, рефлексия собственной причины существования с причиной существования себя в другом, есть уже не просто самополагание, а есть отношение внешней и внутренней природы в самом себе, и, как отношение, суть следствие самополагания, т.е. мир, составляющий конечную субстанцию. Сравните: «Из интеллектуального созерцания мы пробуждаемся, как из состояния смерти. Мы пробуждаемся благодаря рефлексии, т.е. благодаря вынужденному возвращению к самим себе. Но без сопротивления нет возвращения, без объекта немыслима рефлексия» (Шеллинг Ф. 1987. Т. 1. С. 74); и: «Рефлексия есть прежде всего движение мысли, выходящее за пределы изолированной определённости и приводящее её в отношение и связь с другими определённостями так, что определённости хотя и полагаются в некоторой связи, но сохраняют свою прежнюю изолированную значимость» (Гегель Г,В,Ф, Там же. Т. 1. С. 206).
Положенное первое отношение вещи между собственной и другой причиной существования самого себя не есть по сути ни внутренним, ни внешним. Лишь развитие этого ставшего отношения между собой и другим (чужим) приводит к различению внутренних и внешних отношений вещи, отношений собственной причинности, и отношений других причинностей существования, опять же, её самой. Развитие этих отношений заключается не только в противоречии (различии) собственной и других причин, но и в противоречии одной собственной причинности множеству относительно самостоятельных, других причин, что, в частности, ведёт собственную причинность к дифференциации, а множественность самостоятельных причин к интеграции в целостности возвращения собственной причинности к самой себе.
Из сказанного вполне естественно связывать внутренние отношения с идеальным (собственной причинностью), а внешние – с реальным.
Таким образом, если рассматривать:
- внешнее, как реальное отношение существования чего-либо, т.е. такое отношение вещи, при котором она обладает объективной природой, выводимой из сосуществующих с ней вещей (недаром Гегель писал: «Когда все условия имеются налицо, предмет необходимо должен стать действительным…» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1. С. 322);
- внутреннее, как идеальное отношение существования чего-либо, т.е. такое отношение вещи, при котором она обладает субъективной природой, природой, присущей только ей, как вещи, отличной от остальных вещей, обладающей определённой самостоятельностью своего существования, -
то необходимо сделать вывод о том, что внешнее и внутреннее – суть такие отношения, которые в своей тотальности охватывают все остальные отношения (ибо любое отношение либо внутреннее, либо внешнее для вещи). Знание внешних и внутренних отношений даёт нам полное основание считать, что мы знаем эту вещь.
Следовательно, Гегель, определяя в своей системе качество, как внутреннюю определённость бытия, а количество, как внешнюю определённость бытия, считал, тем самым, что он полностью определил определённость бытия. Таким образом, Гегелевское деление основания (т.е. определённости) на внешнее и внутреннее самому себе в своей тотальности взаимоисключения суть первое и абсолютное деление из-за полноты их явления действительности общего основания.
Из двух концепций отрицательных онтологических высказываний Гегель следует концепции реальности, отличной от данной, т.е. концепции, берущей своё начало в философии Платона, когда небытие чего-либо конкретного означает бытие чего-либо иного. Гегель пишет: «Бытие – это понятие только в себе; определения этого понятия суть сущие определения; в своём различии они суть другие по отношению друг к другу…» (что, как раз, и указывается в их отношениях как внешнего и внутреннего одного и того же бытия),- «… и их дальнейшее определение есть переход в другое. Это дальнейшее определение есть одновременно обнаружение во вне» (Гегель Г. В.Ф. Там же. Т. 1. С. 215). Таким образом, граница по основанию сущей сущности есть абсолютное разделение основания на внутреннее и внешнее самому себе, и, в этом смысле, ничего не дающее для разума, кроме выяснения того, что противоположности, действительно, части, противо-лежащие друг другу (своё другое, внешнее тому же). Внешнее и внутреннее, как абсолютное разделение, полное исключение одного из другого, и, как первое явление действительности основания по сущности в своей тотальности есть первая и единственная (противополагающая себя самой себе) направленность одного на другое. Действительно, любое направление определяется двумя признаками: откуда и куда. Но в тотальной разделённости на внутреннее и внешнее есть только два признака: от внешнего к внутреннему, и наоборот.
В отличие от границы по основанию, граница сущности по явлению суть переход (взаимопроникновение) противоположностей друг в друга, данный в явлении; есть самораскрытие противоположностей в единстве друг с другом посредством образующегося у них единого собственного основания (собственного взаимодействия этих противоположностей). Так, по Гегелю, переход количества в качество включает в себя два понятия: «определённое количество» и «степень». Эти два понятия, как единство противоположностей по основанию «сущей сущности» (т.е. определённости), есть не внешняя и внутренняя определённость бытия, а экстенсивность (как идеальное внешнее внутреннего) и интенсивность (как реальное внутреннее внешнего) определённости бытия.
Для пояснения экстенсивности и интенсивности (выражающих каждое по своему, единство внешнего и внутреннего), остановимся на этих понятиях. Внешняя определённость всякой вещи всегда конкретна. Так, температура кипения, например, хлора вполне определённа и составляет -34,05°С. Но её определённость сугубо конкретна и её значение обуславливается давлением, равным атмосферному. При другом давлении температура кипения хлора будет иной, хотя определённость температуры кипения хлора всякий раз будет оставаться характеристикой его индивидуальности (естественно – неполной), если температуры других химических веществ замерять при аналогичном давлении. Именно то внутреннее, которое находит своё отражение в конкретном внешнем (или внешнее, которое выявляет внутреннее именно таким образом) есть то, что я называю реальным внутренним. Ведь в идеале внутреннее может проявляться, исходя из моего примера, в диапазоне температур кипения. Так, возвращаясь к процессу познания сущности по явлению, мы замечаем, что каждый этап этого познания суть результат нахождения связи замеченных человеком явлений конкретного существования чего-либо. Но необязательно и даже невозможно, чтобы это что-либо являло себя всё время в своей тотальности (так, на Земле миллиарды лет назад химическая форма движения явила свою способность породить жизнь, но она с тех пор в изменившейся конкретности не проявляет более эту способность). Конечно, между процессами познания и протекающими в материи есть также и различие, но в данном случае я говорю об общем для них.
Подобная связь внешнего и внутреннего, когда внешнее само, как реальное отношение существования чего-либо формирует, ограничивает внутреннее, как идеальное отношение существования таким образом, что внутреннее проявляет себя реально в конкретности, и есть то, что понимается мной под интенсивностью.
Аналогично мной понимается и экстенсивность, ибо внешнее всегда есть только конкретное выражение внутреннего. В сумме же все конкретности, всё проявляющееся внутреннее, суть идеальное. Так, например, мы, обобщая различные поступки человека, составляем о нём идеальное суждение, но в нём есть, без сомнения, некое внутреннее, которое, в силу обстоятельств никогда не сможет проявиться, а если и проявится, то окажется в противоречии с нашим идеальным суждением.
Вернёмся к противоположению, как особенному отношению, в котором находятся противоположности. С одной стороны, противоположение – суть такое отношение частей сущности, при котором они выступают друг к другу как нечто внешнее, полностью ограничивающее своё другое (наибольшее различие). С другой стороны, противоположности в своём взаимодействии составляют единство, и по отношению к этому единству они, тем самым, суть друг для друга нечто внутреннее. Взаимопроникновение же противоположностей как на уровне их общей «сущей сущности», так и на уровне связи их в явлении, говорит нам о том, что противоположение суть только интенсивность частей сущности, ибо это отношение интенсифицирует противоположные сущности противоположностей, т.е. внутреннее этих сущностей.
Итак, что мы, в итоге, имеем? Мы имеем:
1) сущность, понимаемую как существование связи свойств чего-либо, границы которой суть явление «сущей сущности» и собственное явление;
2) противоположности, ограниченные по «сущей сущности» как внешнее, по своему явлению, как внутреннее, в целом суть интенсивное;
3) противоположение – интенсивность частей сущности,-
и нам остаётся рассмотреть вопрос о частях сущности.

Глава 4.
Части сущности.

Искушённому чередой бесконечных рефлексий философу сразу должна была броситься в глаза неувязка. Действительно, я в определении сущности как существования связи свойств часто ссылаюсь и иллюстрирую правильность этого определения существованием материальной связи, которая не есть только связью свойств. Поскольку далее у меня будет фигурировать понятие частей сущности, где части (конкретно – противоположности) ещё более «материализуют» связь, я должен предварительно уделить внимание вопросам: почему сущность является связью свойств вещи, а не связью между самими вещами и каковы отношения между этими двумя связями?
С одной стороны, понятие сущности как связи вещей, в общем-то, более правильно отражает причину существования связанных, как целого. Связь вещей – это, одновременно, не всё целое (новая вещь), а значит, не охватывает явление, и суть между вещами, т.е. – внутреннее вещи ( бытие вещи «в себе». То, что эта связь всегда материальна – тоже не должно нас смущать, пусть даже определять связь не как часть материального целого, а как свойство или отношение. Действительно, пусть «зелёный» - свойство, например, древесного листа. Но что есть – «зелёный»? В плане физическом – свет с определённой длиной, т.е. материальное образование. В плане физиологическом – электрохимический импульс, воспринимаемый особенностью отражения животного как ощущение, т.е. опять же, материальное образование. И высшая нервная деятельность тоже материальна. Поэтому и само свойство, и не только «зелёный) материально. Другое дело, что для нас свет с определённой длиной волны – зелёный (в этом – явление его сущности нам). Свет с данной длиной волны имеет и множество других свойств, но все они определяются его длиной волны. Свет, как свойство, а не материальное образование, выступает тогда, когда он не является (не меняет или существенно не меняет то, что его порождает (или отражает) сколь-нибудь значимой частью целого, которое он характеризует, но это же не означает, что свойство не материально вообще. Следовательно, принципиального противоречия между связью свойств и между связью вещей не существует. И всё-таки, различение есть.
Знание нами того, что между какими-то вещами существует связь ещё ничего не даёт нам для определения индивидуальности связанных – вновь образованного целого. Так, например, сущность кислот и оснований одинаково характеризуется связями между водородом и кислородом и каким-либо иным атомом. Но причины их (кислот и оснований) противоположения, индивидуальности, кроются не в факте существования обеих связей, но в сравнительной энергетической характеристике этих связей. Действительно, если связь между атомами водорода и кислорода слабее связи между атомами кислорода и иного атома, то это вещество – суть кислота, т.е. обладает кислотными свойствами, если наоборот – то основание.
Т.е., хоть связь и полагает природу вещи, сущность вещи выражается не через саму вещь, а через её характеристики, через её свойства, а ещё более абстрактно, через связь свойств связи, выступающей уже не как нечто целое, отличное от связываемых, а отсюда выражаемое как связь свойств вещи. К таковому пониманию сущности я и стремился. Пришло теперь время к выяснению понимания выражения «части сущности».
Из понятия противоположностей однозначно вытекает (и это я уже неоднократно подчёркивал), что частей у сущности может быть только две. Действительно, как рождающиеся из одной сущности, противоположности полностью ограничивают друг друга, что, как следствие, в гносеологии создаёт ситуацию замкнутого круга взаимоопределений (одного через другое). Подобное отношение приводит к тому, что любая конкретная сущность не может иметь более двух частей, иначе для противоположных частей сущности остальные части были бы внешними и не составляли бы с противоположными частями одно целое. Т.е. они бы были внешнее другое, а не своё Или же сами противоположности не могли бы быть частями одной сущности.
Не только движение философской мысли в течение многих веков объективно ведёт к сближению и установлению отношений между понятиями «часть» и «сущность» в рамках понятия «противоположности», но и сам процесс познания противоположностей в трактовке современных авторов непременно приводит к тому же: «Речь идёт о том, что при первоначальном подходе к предмету, различные его стороны выступают как несвязанные (иногда даже противоречащие друг другу), внеположенные, т.е. ещё не как части данного предмета. Для того чтобы они стали таковыми, они должны быть каким-то образом объединены, связаны. И способом такого связывания выступает понятие сущности»,- пишут, например, Аверьянов А.Н. и Длугач Т.Б. (Аверьянов А.Н., Длугач Т.Б. Диалектика целого и части в марксистко-ленинской философии.// Марксистко-ленинская диалектика. В 8 кн. Кн. 1, М., 1983. С. 226).
Что же мешает определить противоположности, как только части сущности? Видимо, взятое А.Н. Аверьяновым и Т.Б. Длугачем в скобки замечание, что части бывают лишь « иногда… противоречащие друг другу». Действительно, если бы части были только противоположностями, то тогда «часть» и «противоположность» являлись бы синонимами. Однако действительное употребление понятия «часть» отлично от употребления понятия «противоположность». Целому, в зависимости от сложности предмета, противопоставляется неопределённое множество частей, в то время как противоположность подразумевает существование лишь одной своей противоположности. Указанное различие в области гносеологии приводит к отказу от монизма и переходу к полифонии (См., напр., Сагатовский В.Н. Деятельность: монизм любой ценой или полифония?// Деятельность: теории, методология, проблемы. Над чем работают, о чём спорят философы. М., 1990. С. 195 – 206). Но, безусловно, отказ от чёрно-белого мышления, основанный на существующих фактах действительности и основополагающем принципе: всё взаимозависит тем или иным образом от всего,- ещё не делает ложным сам подход к природе, как противополагающей себе саму себя. И, конечно, не только история процесса познания поставляет немало примеров сосуществования двух противоположных теорий, которые, в конечном итоге оказываются двумя противоположными сторонами синтезирующей их теории. Сами современные, принятые на сегодняшний день теории, по мнению естествоиспытателей, удовлетворительно описывающие действительность, содержат в себе объяснение этой действительности методом противоположения. Например, идея Уодденгтона об эпигенетическом ландшафте, подвергшись дальнейшей разработке, приняла такой вид: «Как станет ясно из дальнейшего, наблюдаемые нами решения, которые клетка принимает в процессе онтогенеза, относятся к типу «или – или», и их можно рассматривать как ряд двоичных решений типа «направо – налево» (Рэфф Р., Кофмен Т. Эмбрионы, гены и эволюция. М., 1986. С. 276). Дифференциация клеток развивающегося организма идёт как бы через выбор одного из двух альтернативных путей. Чтобы назвать их противоположными, нужно выявить их сущность, т.е. существование связи свойств.
Возьмём, к примеру, флоэму (луб) и ксилему (древесина) сосудистых растений, возникающих при дифференциации клеток одного вида – клеток камбия и вместе образующих проводящую ткань растения, сущность которой заключена в существующей связи между частями растения, добывающими воду и минеральные вещества и вырабатывающими (синтезирующими) питательные вещества. Этот пример ярко иллюстрирует противоположение по основанию сущности, ибо флоэма, суть ткань, проводящая внешние вещества, ксилема суть ткань, проводящая внутренний продукт (внешнее и внутреннее, именно, по сущности, хотя сущность каждой противоположности, как внешнее и внутреннее, здесь и совпадают с их относительной расположенностью). Собственная же сущность противоположения ксилемы и флоэмы заключена, как уже говорилось, в связи, во взаимозависимости существования, как клеток ксилемы, так и клеток флоэмы от проводимых ими потоков веществ.
Подобный подход к проблеме но уже предбиотической эволюции, положен и в работах Эйгена, где показано, что только система одного типа обладает способностью сопротивляться «ошибкам», постоянно совершаемым автокаталитическими популяциями – а именно, система, состоящая из двух множеств полимерных молекул, выполняющих функции нуклеиновых кислот и «противоположных» им протеинов.
Заметим, что двоичный выбор свойственен как для индивидуального внутреннего развития организма (энто- и эктодерма, органы, отвечающие за процессы а- и диссимиляции и т.д.), так и для внешнего ( например, развитие организма после стадии гаструляции либо в представителя первичноротых, либо в представителя группы вторичноротых – двух ветвей деления главного ствола филогенетического дерева Metazoa. При этом бластопор превращается либо в анальное отверстие (или же занимает положение вблизи этого отверстия), либо в ротовое отверстие (или же занимает положение вблизи него).
Одной из характерных особенностей существования планет является гравитационная дифференциация их недр, в процессе которой образуются восстановленное металлическое ядро планеты и в противоположность ему максимально окисленная оболочка. Внешнее проявление раздвоения при образовании самих планет удовлетворительно объясняет гипотеза Д. Кирквуда.
Наука об истории образования и существования нашей цивилизации поставляет множество примеров как внутреннего раздвоения общества (классовая дифференциация, разделение на город и деревню, умственный и физический труд и т.д.). Подобные процессы носят общее название бифуркаций).
Примеры внутренней дифференциации говорят о том, что противоположение есть не просто определённый аспект существования материальных объектов действительности. Сказанного достаточно, чтобы определить уже из эмпирии противоположение как интенсивность частей сущности. Например, вполне естественно называть палец и частью руки, и частью опорно-двигательной системы и, наконец, частью человека, но палец не противоположен ни печени, ни позвоночнику, а только другим четырём пальцам одной руки. Причём противоположение проводится как по основанию «сущей сущности» (как внешнее остальным пальцам кисти), так и по основанию явления (результату труда). Но только функциональное действие, как существование связи большого пальца с остальными пальцами кисти, вскрывает его собственную сущность, как противоположного оным в своей интенсивности.
Это можно утверждать также основываясь на существующей модели предбиотической эволюции (работы Эйгена М.), суть которой в том, что молекулы, выполняющие функцию нуклеиновых кислот (самовоспроизведение и катализ другого вида молекул, выполняющих функцию протеинов) взаимодействуют с протеинами (функционально предназначенными катализировать самовоспроизведение молекул первого вида, т.е. нуклеиновых кислот). Интенсивность нуклеиновых кислот и протеинов, как частей одной клетки (протобионта), полагает существование протожизни, обеспечивает способность сопротивляться «ошибкам», постоянно совершаемым автокаталитическими популяциями и т.д.
Дифференциация идентичных клеток на клетки противоположных (в рамках дифференциации) органов суть дальнейшая интенсификация как развития каждого из этих органов в себе, так и относительно друг друга, выражающаяся в более устойчивой, сбалансированной работе этих органов в рамках их целостного функционирования. Сравните: «В предшествующих главах мы попытались характеризовать присущие миру живого наиболее простые целостные системы – протоплазму, клетку, раскрыть основные особенности живого целого. Эти особенности (открытый характер системы и обмен веществ, высокая подвижность компонентов, их специфические функции, относительная самостоятельность, глубокая дифференцированность и противоречивость и др.) сохранились и на всех последующих этапах эволюции, во всех более высоких типах живых систем, в том числе и в высокоразвитом организме. Вместе с тем, сохранившись, эти особенности претерпели глубокие изменения, они развились, усовершенствовались, приобрели более яркое выражение» (Афанасьев В.Г. Мир живого: системность, эволюция и управление. М., 1986. С. 86).
В геологии дифференциация процессов совместного функционирования земной оболочки (уменьшение теплопроводности, что ведёт к повышению (или поддержанию) температуры лежащих под ней недр Земли) и ядра (ускоряется конвекция и отложение металлов на поверхности твёрдого ядра) приводит к интенсификации как процессов дифференциации, так и дальнейшего углубления противоположения ядра и оболочки планеты.
В астрофизике существование стабильно светящихся звёзд изначально было бы невозможно без области ядерных реакций, близкой или являющейся самой по себе ядром звезды, в которой производится энергия, и отражающей (частично) оболочки, благодаря которой в ядре звезды поддерживается температура, необходимая для синтеза энергии. Рост температуры в процессе эволюции звезды приводит к росту отражения вплоть до стадии красного гиганта, когда оболочка срывается в пространство под натиском излучения.
Интенсификация частями друг друга в процессе классовой борьбы хорошо известна.
Я уже упоминал о том, что эмпирии известны как внутренние, так и внешние противоположности, которые никак, вроде бы, нельзя назвать интенсивными частями одного целого (существования в одной связи). Так, например, практически автохтонные культуры Древнего Египта и Месопотамии в современной исторической литературе противопоставляются друг другу. Действительно, если в Шумере параллельно существовали государственный и общинно-частный экономический секторы (при преобладании первого), то в Древнем Египте (исключая ранний период) общинно-частный сектор был почти полностью поглощён государственным. Неполнота противопоставления Древнего Египта и Шумера очевидна. Поэтому говорят и о третьем пути развития древневосточных государств, при следовании по которому в этих государствах общинно-частный экономический сектор преобладал (Ахейская, Миттанийская и др. державы, носившие, скорее, характер военно-политических союзов) (См. История древнего мира./ Учебник. Под ред. Дьяконова И.М., Нероновой В.Д., Свенецкой И.С. М., 1983. Т.1. С. 36 – 43).
Третий путь, подчёркиваю, именно государственного развития реализовался несколько позднее и не без влияния Древнего Египта и Месопотамии на государства этого третьего пути. Тем не менее, он, видимо, и является ключом к объяснению, на первый взгляд, внешнего (без взаимодействия, взаимовлияния и пр.) противоположения. Но об этом – позже.
Сейчас главное для меня – раскрыть сосуществование понятий части и противоположности. Я уже говорил, что, согласно развитию противоположностей из единого, у единого может появиться только две части. И именно об этом твердит современное естествознание, подчёркивая факт развития разных природных систем по пути раздвоения единого «или – или». В более общем случае признанию отождествления противоположности и части мешает понятие «различие». Указанный выше процесс дифференциации сущности объекта предполагает, что вновь образованные части единого могут продолжать дифференцироваться в себе самих на противоположные части, что, собственно, и иллюстрируют приведённые выше примеры. Югай Г.А., в частности, для многоклеточных организмов отмечает: «Ткани как часть целого организма, развиваются строго в рамках той тканевой системы, к которой они принадлежат, иными словами, в процессе эволюции тканей всегда соблюдается их системная принадлежность» (Югай Г.А. Диалектика части и целого. Алма-Ата. 1965. С. 128). Т.е. каждое очередное раздвоение при дифференциации многоклеточного организма происходит не выходя за рамки одной из противоположностей предыдущего, т.е. в рамках строгой иерархии. А поскольку «такое явление имеет место как в живой, так и в неорганической природе» (Аверьянов А.Н. Системное познание мира. М., 1985. С. 142), я выступаю за то, что в противовес преобладающей на сегодняшний день точке зрения о том, что противоположение есть результат развития различий (См., напр. Шептулин А.П. Противоречие. Закон единства и борьбы противоположностей.// Марксистко-ленинская диалектика. В 8 кн. Кн. 1. М.,1983. С.72; Горбач В.И. Проблемы диалектических противоречий. М., 1972. С. 75; Вяккерев Ф.Ф. Противоречие как источник развития.// Материалистическая диалектика. М., 1981. Т. 1, С. 307 и др.) должна существовать идея развития различий из противоположностей, диалектику соотношения которых надо понимать как переход сущности в явление (напр., радиация животных от одного предка), и наоборот (образование, например, путём эволюции разных тканей уха), ибо различие есть ничто иное как относительная экстенсивность явления.
Сама традиция связывать понятия противоположности и различия идёт от античности (См., напр., Аристотеля). Обоснованность такого подхода можно выявить только при анализе понятия «различие» с тесно связанным с ним понятием «тождество».
Аристотель писал: «Различны по роду вещи, субстраты которых не разложимы ни друг на друга, ни на одну и ту же основу… Очевидно, что тождество есть некоего рода единство бытия либо вещей числом более чем одна, либо одной, когда её рассматривают как нечто большее, чем одна (например, когда о ней говорят, что она тождественна самой себе, ибо в этом случае её рассматривают как две)» (Аристотель. Там же. С. 530, С. 158).
Н. Кузанский: «Глубоко вникли в значение слов те, кто предпослал «тому же» «одно», как бы давая понять, что тождество ниже единого. В самом себе, всякое то же – единое, но не наоборот… Ведь когда мы говорим, что разное разно, мы утверждаем, что разное тождественно себе самому; поистине разное только и может быть разным через абсолютное то же, в силу которого всё существующее есть то же самое для себя и другое для другого (Кузанский Н. Там же. С. 337, 338).
Дж. Локк: «…тождество состоит в том, что идеи, которым оно приписывается, совсем не отличаются от того, чем они были в тот момент своего прошлого существования, и с чем мы сравниваем их теперешнее существование. Ибо никогда не находя и не представляя себе возможным, чтобы две вещи одного и того же рода могли существовать в одном и том же месте в одно и то же время, мы делаем верное заключение, что некая вещь, существующая где-нибудь и когда-нибудь, исключает всякую другую того же рода и только сама находится там… только тождество и различие есть отношения и способы сравнения» (Локк Дж. Соч. в 3т. Т. 1. М., 1985. С. 380, 381).
Шеллинг Ф.: «…основное положение: ни одно тождество в природе не абсолютно, следовательно, оно всегда только неразличенность» (Шеллинг Ф. Там же. Т. 1. С. 215).
Гегель Г.В.Ф.: «Когда мы вообще говорим о некоем различии, мы этим полагаем две вещи, каждая из которых обладает определением, которым не обладает другая» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1, С. 221).
Само слово «различие» - раз-личие – заключает в себе корень слова «личина». Содержание же этого понятия указывает на то, что различие (и в этом его отличие от противоположения) существует, прежде всего, само по себе (…неразложимы ни друг на друга, ни на одну и ту же общую основу»), «разное тождественно себе самому»), а отсюда – исключение из себя всего другого. Говоря яснее, различие должно быть двумя вещами, «каждая из которых обладает определением, которым не обладает другая». Т.е. различие есть определённое отношение явления. Различие выступает в качестве явления для чего-то или чего-то третьего. Различие познаётся только при наличии меры. Но, как и в гносеологии определённая мера изменяется, т.е. существует сама по себе (так, абсолютное различие (т.е. безразмерность) протяжённости и мышления в учении Декарта сменилось их относительностью, причём, дистанция между ними у разных авторов различна), так и во внешнем мире (например, ставшее абсолютным (исключая аномалии) отношение полов в мире многоклеточных организмов живой материи было и осталось для многих одноклеточных). Благодаря тому, что две вещи, как явления друг для друга, относятся (сравниваются) внешним образом в чём-то третьем, они познаются и существуют как различные. Различие всегда относительно. Легко также убедиться в том, что отношение различия внешне, но, как сравниваемое в чём-то третьем, оно есть экстенсивность явления.
Тождество, как и различие, суть отношение явления («единство бытия либо вещей числом более чем одна, либо одной, когда её рассматривают как нечто большее, чем одна»). Причём, это отношение также внешнее, и суть экстенсивность (благодаря которой «некая вещь, существующая где-нибудь и когда-нибудь исключает всякую другую», и «всякое то же – едино, но не наоборот»), ибо основывается на сравнении. Но если различие – это относительная экстенсивность явления, т.е. различие есть только экстенсивное несовпадение границ явления одного относительно другого в чём-то третьем, внутреннем или внешнем, но обладающим обеими границами, то тождество есть абсолютной экстенсивностью явления, ибо в своём понятии ничего относительного не имеет (либо тождественно, равно, либо – нет; т.е. тождество есть только совпадение границ, или, что то же самое – полное их отсутствие, безграничность). Действительно, что можно сказать о двух тождественных вещах? Они – одинаковы, тождественны. При этом в ответе совершенно отсутствует: как или в чём? – ибо под этими вопросами уже подразумевается возможное различие.
С точки зрения диалектической логики уже в самом тождестве заключено различие. Понятие различия выводится из содержания понятия тождества, ибо, действительно, говоря «это» тождественно «тому», мы заключаем, что «это» уже не есть «то», а потому (т.е. из их раздельного, хотя и тождественного существования) отлично от «того», т.е «то» и «это») различны, как два самостоятельных объекта (в пространственно – временном или других аспектах). Возражать против этого бессмысленно. Отсюда, вроде бы, вытекает, что определение тождества как абсолютной экстенсивности явления неверно, ибо не может быть абсолютным тождество, в котором уже заключено различие. Но всегда при пользовании диалектической логикой нужно помнить о специфичности противополагающихся понятий (и их предметных аналогов). Правильно, что если тождество и различие – противоположны, то в одном из них неизбежно присутствует другое (взаимопроникновение, переход противоположностей). Однако всегда стоит задаваться вопросом: каким образом осуществляется это присутствие? В данном случае различие двух тождественных вещей полагается не внутри их тождества, а вне его, и не затрагивает этого тождества. Тождество их нарушается не тогда, когда мы устанавливаем их самостоятельность существования, а тогда, когда утверждаем, что данных вещей – две, т.е. тогда, когда они сравниваются не между собой (в этом – они абсолютно одинаковы), а вне себя (например, в своём окружении, в пространственно-временных координатах и пр.).
Так или иначе, но понятия «тождества» и «различия», отнесённые к понятию противоположностей, указывают на самостоятельность двух частей одной сущности:
- как по отношению к их «сущей сущности» (их тождество);
- так и по отношению их друг к другу. Их различие, полагающее, в свою очередь, различие их частей, которое, как экстенсивность явления, может принимать разные формы, в зависимости оттого, в чём, в каком внешнем явлении они проявляются. Например, различие световых волн может проявиться в цвете (для человеческого глаза), или в фото- э.д.с.
Противоположности как различные, как экстенсивные части, суть явление каждой из этих частей вовне (как друг другу, так и чему-то третьему, внешнему им обоим). Наличие у противоположностей отношений различия и тождества указывает на то, что отношением противоположения их отношения существования не исчерпываются. Этим же объясняется и множественность частей в одном целом. С ростом дифференциации целого по принципу противоположения на более мелких субуровнях разных противоположных частей отношения противоположения стушёвываются, сменяются отношениями различия, которые растут.