QUOTE(Dasha @ Mar 23 2009, 01:23 PM)
мы как раз и пытаемся понять, почему настроение как способ бытия человека реализуется в таких категориях, как переживание (эмоциональное переживание). Но, развивая подобную идею мы видим следующую схему: инстинкты – потребности – ценности-средства – ценности-цели – представление о смысле жизни. Ну, если уж совсем упростить эту схему то получим, что такой смысл жизни, как построить дом, вырастить сына и посадить дерево – это забота о своем потомстве, такой смысл жизни, как развитие гражданского общества, прав, свобод и ответственности – это забота о продолжении человеческого рода.
Тарас, а как вы посмотрите на такой выворот?
Замечания и вопросы будут не в русле обмена точками зрения, который, – и здесь я бы присоединился к замечаниям автора обсуждаемой статьи, – уводит от ее темы, и вообще, есть пустая трата времени, но в русле наведения на тему путем реконструкции контекста, в котором, собственно, и возможно будет следование этой теме в процессе дальнейших дискуссий.
Прежде всего, вопрос, который, Даша, у меня уже неоднократно мелькал в голове, но как-то всё не представлялось подходящего случая его Вам задать. Почему «представление о смысле жизни», а не просто смысл жизни? Ведь «ценности-средства» и «ценности-цели» уже суть представления, то, в чем смысл жизни представлен. Нет, конечно, можно вот так отдельно формулировать, подчеркивая, так сказать, квинтэссенцию этой сложной представленности смысла, но ведь тогда он только и будет содержать эти общие «дом», «дерево», «продолжение рода» и т.п.
Подчеркиваю, это всё не из педантизма, а в плане наведения на тему. Более того, для экзистенциального анализа, ориентирующегося на повседневность, даже эти, на первый взгляд, банальные выражения, в определенном смысле, информативны. Но пока важен контекст получаемой информации, аналитическая призма, сквозь которую мы зрим на интересующие феномены. И в этом смысле важна схематическая топика этого зрения, которая позволит ухватить динамику возникновения эмоциональных переживаний из настроения.
И в плане решения такой задачи – еще замечание. «
Настроение <…> реализуется в таких категориях, как <…> эмоциональное переживание» – не совсем корректно в данном случае. Реализуется в переживаниях, но в категориях осмысливается, анализируется. Я бы не стал даже обращать внимания, если бы это в плане нашего схематизма не было важно, а именно, в плане различий онтического (ценностные отношения, потребности и т.д.) и онтологического (забота о смысле) уровней анализа.
Далее. «
Настроение как способ бытия человека» связано с пониманием и выражено в речи. Выражено так и настолько, как и насколько ситуации бытия-в-мире затрагивают самость. Если «ближе к телу», то речь об эмоциональных состояниях, обусловленных внешней и внутренней рецепцией организма, если «ближе к делу», то речь о фактических обстоятельствах повседневной деятельности духовно-душевно-телесных субъектов, или личностей. В любом случае, «затрагиваемость» (3-я сущностная черта настроения) говорит о заботе.
В строго категориальном смысле, забота проявляется в воле к смыслу, т.к. «в феномене воли проглядывает основоположная целость заботы» [БВ, с.194], а означенная «целость» концентрирована смыслом бытия. Придерживаясь нашей темы и задач, конкретизируем отношение к смыслу, и рассматриваем его как смысл жизни личности (личностей).
Конкретизируя далее, рассматриваем смысл жизни как мотивирующий источник повседневной деятельности личности (личностей). В повседневной практике забота рассредоточена во множестве отношений, задач, дел, в связи с чем, нам свойственно «уклоняться» (1-я сущностная черта настроения) от той базовой настроенности, которая рождает волю к смыслу. «Смысла нет», - говорит каждому из нас наш безличный спутник (das Man), - «и чем больше ты будешь морочить себе голову этим смыслом, тем бледнее будешь выглядеть на фоне деловитой суеты других». Но этот инкогнитивный (!) «некто» не устраняет смыслового импульса, но лишь упрочивает двусмысленность нашего
(рас)положения, а значит, и ценностных отношений, мотивирующих нашу деятельность. Тем самым, он усугубляет разрыв в нашей настроенности, превращая смысл жизни из
прагматической задачи, заключающейся в согласовании проекта жизненной истории с требованиями здесь-и-теперь-ситуаций, в недоступную «средним умам» универсалию.
Так вот, – СХЕМАТИЧЕСКИ о возникновении эмоциональных переживаний:
1)
Эмоциональные переживания возникают в виду затрагиваемости совместным миром, которую, при желании, можно, со всеми ценностными отношениями, потребностями и пр., свести к адаптивно-гомеостатической мотивации, НО.
Во-первых, «при желании», стало быть, тоже из настроения, а именно исследовательской настроенности с ее предметом (эмоциональная, когнитивная и пр. сферы) и методом (редукция), а значит, какие бы выводы не делались об источнике мотивирующих отношений – это, в любом случае, онтический (предметный) уровень, да и то только имманентная, доступная эмпирической методологии, его часть.
Во-вторых, если человек, не будучи окончательно и бесповоротно настроенным «позитивистом», и вообще, не вникая ни в какие методологические, а также, философские, идеологические и т.п. изыски, может вполне благоприятно просуществовать на этом (имманентно-онтическом) уровне всю жизнь, это будет лишь свидетельством такой «тронутости» миром, которая заставила его так сидеть и не высовываться. Тем более, что касается «благоприятно просуществовать» даже в таком режиме, то это, как говорится, ceteris paribus (при прочих условиях равных).
Поскольку же «изыски» существуют, существует и нужда в «онтологическом». Посему
2)
эмоциональные переживания предполагают динамику противонастроений, которая, как мы увидели, уже и на обыденном уровне имеется, создавая, время от времени, трудности в увязывании ценностей-средств и ценностей-целей, их ситуативной субординации, да и просто затрудняя их функционирование и воплощение, и фальсифицируя их.
Если же эта динамика перемещается в область всё той же философской, идеологической, мировоззренческой полемики, то тут эмоциональные переживания совсем уже не по-детски начинают проявляться. Ибо задача тогда стоит в захвате заботы о смысле, онтологизации ее в русле тех или иных интересов «существа политического», соответственно, канализации в этом русле «умонастроений эпохи». То есть антагонизм умонастроений, в данном случае, питает волю не поверхностной «позитивистской» эмпирией, но имманентностью более глубинной, а именно, архаическими энергиями, заставляющими видеть смысл во власти.
Тем не менее, смысл остается трансценденцией, причем, той особой трансценденцией, которая локализована не в надлунных эмпиреях, а в мире, в качестве вызова жизненно-исторических ситуаций. Стало быть, никакой законченной онтологии смысла не возможно и не требуется. Но возможна и необходима онтология бытия-в-мире, в которой смысл выступает как регулятивный принцип, концентрирующий и координирующий онтический и онтологический, имманентный и трансцендентный, теоретический и практический уровни понимания этой структуры, а значит, уровни осмысления и регуляции эмоциональной, когнитивной, коммуникативной сфер, а также их аутентичной интеграции в рамках индивидуального и социального существования.
От того, насколько смысл в качестве регулятивного принципа задействован, то есть насколько аутентично в ключе означенной схемы произошла настройка субъекта по отношению к миру (2-я сущностная черта настроения), соответственно, насколько высвобождена воля, зависит подлинность воплощения заботы даже в самых обыденных ее проявлениях.