QUOTE(Noumeno @ Mar 26 2005, 04:23 PM)
<...> Осталось выявить тех, кто из обсуждающих способен "осуществлять чистую дескрипцию в этом противоестественном состоянии (Нabitus) рефлексии". Это не запрещает обсуждать ЛИ2, но как бы намекает, что не плохо бы было в последующем сравнить его с "дескрипциями" (Идеи, Кризисы и пр.) самого Гуссерля, уж он-то наверое умел это делать.
<...>
ЛИ2 надо читать и обсуждать, но осторожнее, согласно словам самого Гуссерля, оттачивая своё умение делать дескрипцию.
Вопрос в другом: всегда ли нам нужно "верить на слово" Гуссерлю? или феноменологичнее было бы действовать по излюбленной русской поговорке Р.Рейгана "довэряй, но провэряй"? В том числе и когда дело касается его самоистолкований? По-моему, большинство ранних феноменологов, которые еще усматривали задачу феноменологии в возвращении к "самим вещам", а не к словам "самого Гуссерля", неслучайно отказались следовать за ним в радушно распахнутые сети "трансцендентальной феноменологии" (этот ФАКТ, кстати, является одним из наиболее ярких свидетельств того, что в ЛИ и Идеях представлены качественно различные варианты феноменологии).
Я вот уже десять лет плотно занимаюсь феноменологией Гуссерля и могу, если хотите, поделиться кое-какими наблюдениями за феноменологическим «онтогенезом» in vivo. И это будет «честный детектив», только натуральные дескрипции, а не интеллектуальные схемы со вкусом вяленых сущностей. Не сочтите за оффтопик – это моя естественная реакция на многое, что тут говорилось, дабы, наконец, прекратить эти разговоры и начать другие
. Этакая коррекция феноменологического видения, или просто «Выведение из феноменологии».
Для затравки приведу один интересный эпизод. Однажды на семинаре В.И. Молчанова, пожалуй, наиболее глубокого знатока Гуссерля в СССР и России, видимо вследствие дьявольского наваждения, мы «усомнились» в некоторых гуссерлевских положениях (связанных с «гиле», «предметным X», «чистым Я») и начали опровергать их одно за другим (может быть, сказалась нестерпимая жажда к «чистой и беспредпосылочной» дескрипции «в этом противоестественном состоянии (Нabitus) рефлексии»?). Против моего ожидания, В.И. стал с нами соглашаться… Поняв, что мы можем далеко зайти в подобных еретических упражнениях, я спросил его: ну хоть гуссерлевская идея «интенциональности» останется нетронутой? Каково же было мое изумление, когда проф. Молчанов ответил: «нет». Я не знал, что именно имел тогда в виду В.И., но в 2002 самостоятельно пришел к выводу, что интенциональность как предметное сознание («сознание о…») a priori не может быть сущностью первичного опыта. Этот вывод был связан с почти детективной историей раскрытия машинерии гуссерлевского мышления/письма в «Идеях I» (и Идеях II) и в лекциях по «Феноменологии внутреннего сознания времени».
Итак, какие стадии проходит послушник феноменологии на пути к освобождению? (Я не утверждаю, что прошел ВСЕ возможные стадии, но кое-какие прошел, и именно о них мой рассказ.)
1. Стадия «завораживающего непонимания». Первый опыт чтения феноменологической литературы (а были это как раз фрагменты из «Идей», выпущенные в 1994) произвел на меня сильное впечатление. Казалось, что это как раз то, чего я так долго искал, к чему интуитивно стремился. Вот человек, Гуссерль, который может показать нам «изнанку» нашей сознательной жизни, показать нечто такое, что «всегда уже» с нами происходит, но чего мы до сих пор не замечали. Непонятные фразы типа «феноменологическая установка», «редукция», «ноэсис и ноэма», проходящие мимо взора описания процедур постепенного «выключения» всего и вся так и манили в «область чистого сознания». Я снова и снова (наверное, раз 30) перечитывал эту небольшую книжку, желая пробраться через терминологический частокол к заветной области – «основному полю феноменологии», с каждым разом еще более раздражаясь и с еще большим остервенением набрасываясь на страницы, которые, казалось, знал уже почти наизусть. Но попытки понять и помыслить то, о чем писал Гуссерль, так и не увенчались успехом. (Ср. описания Хайдеггера в статье «Мой путь в феноменологию»).
2. Стадия «феноменологического лепета». Изучение работ Гуссерля (которых с каждым годом переводилось все больше), а также работ отечественных авторов (не скромно, но факт: я прочитал почти всю отечественную литературу по феноменологии до 2000 г., включая авторефераты, а иногда и полные тексты, диссертаций) постепенно сделали свое дело – схематика феноменологических процедур стала мне более или менее понятна, феноменологическая терминология была боле или менее усвоена, и я залепетал на «птичьем языке» гуссерлевской феноменологии. Залепетал так, что со стороны могло показаться, что я отлично разбираюсь в предмете. Я действительно разбирался в нем неплохо, по крайней мере, лучше тех, кто путался в терминологии и не понимал, что откуда берется, находясь на 1 стадии.
3. Стадия «целостного понимания». Постепенно феноменологический проект Гуссерля стал вырисовываться (или вытанцовываться) в моем сознании в единое целое. Исходя из этого целого были заново осмыслены ранее усвоенные части, и я уже без особого труда мог нащупать пути к пониманию всякого вновь открываемого феноменологического текста. (Говоря гуссерлевским языком, мои подразумевания постоянно исполнялись по мере того, как сжимались феноменологические горизонты
) Более того, я уже видел псевдофеноменологичность и недопонимание феноменологии в трудах тех или иных комментаторов или же «феноменологов». Я мог самостоятельно проводить феноменологические разыскания по интересующим меня темам, настолько органично калькируя работу Гуссерля, что лишь небольшое число «экспертов» могло бы заметить «подделку». Видимо, именно на этой стадии приходит ощущение, что ты наконец владеешь феноменологией…
4. Стадия «критического осмысления» или собственно «освобождения». Владение феноменологией (как доктриной и методом) подразумевает определенную самостоятельность по отношению к ней. С тех пор, как я стал ее практиковать, меня не покидало чувство какой-то «неладности», коренящейся в самом сердце гуссерлевской феноменологии. После чтения критических работ (прежде всего работ Хайдеггера, о других же я не мог сказать, что они вполне понимают суть феноменологии, чтобы предъявить адекватную критику) вера в чудодейственную силу гуссерлевской феноменологии стала испаряться как сон. Хайдеггер показал, как и почему можно и должно ставить под сомнение основоположения гуссерлевского учения. Я не был готов последовать за Хайдеггером в область прояснения «смысла бытия» (и с этих позиций критиковать Гуссерля), но разобраться с основаниями гуссерлевского проекта an sich und fuer sich было для меня «делом чести» (не даром же я потратил столько лет на «гуссерлеведение»?!). Осмысление гуссерлевского проекта показывало, что чувство «неладности» возникало вследствие, так сказать, несовпадения того, что нам обещали показать и того, действительно показывали (и В ПРИНЦИПЕ могли показать). В двух словах: нам обещали больше, чем могли дать. Нам обещали "необозримое поле чистой феноменологии", а предъявляли схему ego-cogito-cogitatum (В.И. Молчанов называет ее просто «моделью»), в которой, к тому же
пустое и латентное (т.е. скрытое) Я объявлялось самоочевидным-самоданным «по праву опыта». Нам говорили, что сущность любого сознания лежит в интенциональности, подразумевающей предметность («сознание о…» и ничто без своего «о…»), но чтобы «свести концы с концами» втихаря вводили непредметное сознание времени. Я уж не говорю о том, что жизнь гуссерлевского интенционального сознания по факту напоминала «демон Брентано» - жизнь в «бессознательном сознании». Und so weiter, usw. Дочитавший до сих пор читатель может, не ровен час, в праведном гневе запустить чем-нибудь тяжелым в монитор: так что же, Гуссерль - жулик? мошенник? Не знаю, но иногда возникало стойкое ощущение, что тебя просто «разводят» как лоха (этакий лохотрон для интеллектуалов). И это – теперь становилось совершенно ясно — было вызвано не «неспособностью» адептов и «чрезвычайными трудностями феноменологического анализа», а внутренними противоречиями самой феноменологии, противоречиями между объявленными принципами и их реализацией. Если бы мне кто-то со знанием дела показал, что я не прав, то я бы сразу стал счастлив.
Кстати, ранее заданный здесь вопрос о соотношении рефлексии и различения у Гуссерля, как мне кажется, мог бы прояснить это запутанное дело…
Продолжение следует, если и только если за этим еще что-то последует…Впрочем, не берите в голову – возвращаемся к ЛИ2 – т.е. к истокам… (они еще не так схематизированы, как «Идеи», здесь еще пульсирует жизнь)