Насчет плана у меня есть конкретное предложение (ведь пора уже и к работе приступать, а без определенности дело стопорится). Давайте условимся обсуждать каждое исследование 1-2 недели, а в конце каждой недели корректировать рассмотрение: продолжать ли обсуждение текущего исследования или переходить к следующему. При этом у нас всегда есть возможность возвращаться и прорабатывать пройденное (здесь желательно помещать посты как ответы на другие посты в соответствующей части обсуждения – итоговая картина будет более или менее последовательной). Всего у нас имеется 7 разделов - Введение и 6 исследований.
Обратите внимание на различия первого и второго издания ЛИ II. Между ними произошло серьезное событие – Гуссерль перешел к трансцендентальной версии феноменологии («Идеи к чистой феноменологии», 1913). Исходя из нового понимания феноменологии, Гуссерль внес некоторую правку (хотя и не радикальную) во второе издание, вышедшее в 1913 (1-5 исследования) и 1921 (6 исследование). Так что в сложных случаях не лишним будет указывать издание (в русском переводе учтены оба варианта, отличающиеся фрагменты первого издания обозначены буквой А и вынесены в примечания, добавления второго издания заключены в фигурные скобки – см. вступительную статью переводчика, стр. XIV).
————
А теперь ближе к тексту (ответы на некоторые вопросы в следующем посте). Ранее я уже говорил, что считаю
Введение ко 2 тому очень важной частью ЛИ. Именно здесь мы находим кардинальные указания, касающиеся
замысла, принципов и методов проведения последующих исследований.
Об эволюции замыслаПервоначальным замыслом всего проекта ЛИ, как явствует из первого тома (надеюсь, вы его прочитали) и данного Введения, было построение «чистой логики». С этой целью в первом томе была подготовлена площадка для строительства путем «зачистки» (критики) «психологической логики». Вот основные пункты критики психологизма в логике (т.е. попытки свести логику к психологии):
1) Если психологические законы приблизительны, то это распространяется и на логические законы, но последние абсолютно точны;
2) Ни один естественный закон не познаваем a priori, тогда как совершенно ясно, что все чисто логические законы истины a priori;
3) Если бы логические законы имели свой источник в психических фактах, то они должны были бы обладать психическим содержанием, т.е. быть законами для психического, а также предполагать «существование психического или же заключать его в себе». Но логические законы формальны, они не несут в себе какого-либо психического содержания и не являются законами психической жизни.
4) Попытка вывести формальные законы логики из инородного содержания, предполагает, по мнению Гуссерля, «рефлективный круг», поскольку само выведение должно осуществляться по законам, которые намерены вывести.
5) Кроме того, в случае принятия точки зрения психологистов чистая математика также должна была бы стать ветвью психологии, и математические законы попали бы в зависимость от законов психической организации, что нелепо. [см. ЛИ 1 в сб. «Философия как строгая наука», с.220, 225, 291сл]. Основным результатом этой критики, по-моему (и не только), стало вскрытие предрассудков психологистов, выражавшихся в смешении ими реальной (субъективно-психологической) и идеальной (объективно-логической) сторон/аспектов познания, реального процесса мышления и идеального содержания мышления, законов логики как «содержаний суждений с самими актами суждений» [см. там же, с.223, 226, 229, 230, 233, 298].
Вывод:Нужно строго различать между «субъективно-антропологическим единством познания и объективно-идеальным единством содержания познания», ибо «никакая мыслимая градация не может составлять переход между идеальным и реальным» [там же, с.296, 224]. Это различие Гуссерль считал решающим для спора психологической и чистой логики. (Оно далее имплицирует различие между априорными науками о сущностях и эмпирическими науками о фактах.)
В полном виде
фундаментальные различия в познании, которые оказались краеугольным камнем всей феноменологии, выражены следующим образом:
Необходимость во всяком познании и науке различать три рода связей:
a) связь переживаний познания, в которых субъективно реализуется наука (психологическая связь);
б) связь познанных вещей, образующих область науки;
c) логическую связь, т.е. связь идей, знаний, конституирующую единство истин, понятий, теорий научной дисциплины.
Забегая вперед, замечу, что здесь уже заявлены основные различия, которые позже будут феноменологически интерпретированы как различия между актами сознания (a); предметами, на которые направлены акты (б); и полагаемыми в этих направленностях значениями ©. А прояснение связи реального и идеального на основе интенциональности станет ведущей темой феноменологии.
В задаче построения чистой логики отчетливо чувствуются неокантианские и логицистские нотки (Гуссерль, думается, на тот момент находился под определенным влиянием П. Наторпа и Г. Фреге).
В свете этой
общей задачи феноменология изначально понималась как некая пропедевтическая дисциплина, направленная на изучение «субъективной» стороны познания, ибо объекты чистой логики даны, как выражается Гуссерль, в «грамматическом одеянии», т.е. в определенных актах выражения, психических и речевых.
Как строгий мыслитель Гуссерль не мог оставить без рассмотрения эту субъективную сторону познания, поскольку она тесно «переплетена» с «объективной», т.е. собственно логической стороной. Тем не менее, Гуссерль с самого начала стремился рассматривать «реальные» аспекты познания не психологически, а в их чистой сущности, априорности:
QUOTE
Эта феноменология, так же как и включающая ее в себя чистая феноменология переживаний вообще, имеет дело исключительно с переживаниями, постигаемыми и анализируемыми в интуиции в чистой сущностной всеобщности, но не с эмпирическими апперцепируемыми переживаниями как реальными фактами, т.е. переживаниями переживающих людей или животных в являющемся и установленном как факт опыта мире. Непосредственно постигаемые в сущностной интуиции сущности и взаимосвязи, находящие свою основу непосредственно в этих сущностях, она дескриптивно выражает в сущностных понятиях и подчиняющихся определенным законам сущностных высказываниях. Каждое такое высказывание является априорным в высшем смысле этого слова. Именно эта сфера должна быть подробно исследована для целей теоретико-познавательной подготовки и прояснения чистой логики; в ней будут продвигаться в дальнейшем наши исследования.
ЛИ II, Введение
Но далее происходит какая-то метаморфоза: постепенно проект феноменологии заслоняет собой первоначальный проект чистой логики, в последующих работах Гуссерля об идее чистой логики упоминается лишь ad marginem. На этом форуме я часто выступал в роли ответчика, но это не означает, что у меня самого нет вопросов по Гуссерлю.
В данном случае меня интересует, когда и каким образом произошла трансформация основной цели гуссерлевских исследований, а также: как точно можно охарактеризовать соотношение/ взаимосвязь проектов чистой логики и феноменологии? Возможно, что феноменология, изначально мыслившаяся как пропедевтика к чистой логике, по факту включила в себя эту логику (так как исследовала переживания познания во всей их полноте, в ноэтических и ноэматических аспектах, как сказал бы Гуссерль после трансцендентального поворота), или же эта логика так и осталась лишь «прожектом», заявленным в первом томе ЛИ? Принцип всех принциповПроведение серьезного отрефлексированного исследования (по крайней мере, в классическом философствовании) предполагало экспликацию/установление принципов его проведения. В качестве важнейшего принципа своего исследования (на этапе ЛИ) Гуссерль выдвигает «принцип беспредпосылочности»:
QUOTE
Теоретико-познавательное исследование, которое выдвигает серьезное притязание на научность, должно, как это уже неоднократно подчеркивалось, удовлетворять принципу беспредпосылочности. По нашему мнению, однако, этот принцип требует не более, чем строгого исключения всех высказываний, которые целиком и полностью не могут быть реализованы феноменологически.
(ЛИ II, с.30)
Для сравнения и в виду особой важности привожу оригинал:
Eine erkenntnistheoretische Untersuchung, die ernstlichen Anspruch auf Wissenschaftlichkeit erhebt, muss, wie man schon oft betont hat, dem Prinzip der Voraussetzungslosigkeit genuegen. Das Prinzip kann aber unseres Erachtens nicht mehr besagen wollen als den strengen Ausschluss aller Aussagen, die nicht phaenomenologisch voll und ganz realisiert werden koennen. (LU II, Tuebingen, S.19, умляуты заменены)
1. О каких предпосылках здесь идет речь? Сам Гуссерль далее [там же, с.33 русс. пер.] поясняет, что имеет в виду метафизические, естественнонаучные и психологические предпосылки. Так, например, вопрос о существовании и природе «внешнего мира» является метафизическим вопросом, хотя вопрос о
смысле трансцендентного бытия и познания вполне может быть «феноменологически реализован». Отстранение от естественнонаучных и психологических предпосылок означает неиспользование в феноменологической работе истин, теорий и методов этих дисциплин. С точки зрения феноменологии как теории науки это требование является в высшей степени мотивированным, так как оно исключает возможность «круга» в обосновании науки. Добавим также, что предпосылками в феноменологическом смысле следует считать любые положения, которые принимаются в качестве «само собой разумеющихся».
Довольно часто схватывают только первую часть «принципа беспредпосылочности», оставляя без внимания вторую. Это ведет к неверному толкованию, будто феноменология стремится избавиться от всех предпосылок познания. На деле гуссерлевский принцип требует только принципиальной возможности рефлексии на предпосылки.
2. Что такое «феноменологическая реализация»? С моей точки зрения (ранее заявленна в диссере),
принцип беспредпосылочности представляет собой негативную формулировку позднее веденного «принципа всех принципов», принципа очевидности («Идеи I», «Теория феноменологической редукции», «Картезианские размышления» и т.д.). Вот его формулировка из Идей I:
QUOTE
Никакая мыслимая теория не может заставить нас усомниться в принципе всех принципов: любое дающее из самого первоисточника созерцание есть правовой источник познания, и все, что предлагается нам в «интуиции» из самого первоисточника (так сказать, в своей настоящей живой действительности), нужно принимать таким, каким оно себя дает, но и только в тех рамках, в которых оно себя дает» [с.60 русского перевода].
(Кстати, если у кого-нибудь есть электронный вариант Ideen I, II, III в оригинале, буду очень благодарен)
Таким образом, феноменологическая реализация означает не что иное, как
приведение к очевидности, возможность очевидной данности в созерцании. (Гуссерлевскую концепцию очевидности и истины мы, наверное, рассмотрим позднее, когда будем читать соотв. исследования). Все, что не может быть приведено к очевидности, схвачено в очевидном усмотрении, должно быть исключено из феноменологического анализа.
Если мы задумаемся о том,
как осуществляется принцип беспредпосылочности, то вплотную подойдем к рассмотрению феноменологической методологии. По моему мнению, в этом принципе уже подготовлена методология феноменологических редукций.
Феноменологический метод в ЛИНо проблема в том, что ни о каких феноменологических редукциях в ЛИ не говорится, эти методы были разработаны только на этапе преобразования феноменологии в трансцендентальную дисциплину, т.е. в Идеях I. Возникает вопрос: как же мыслился феноменологический метод (тот самый, что позволит «феноменологически реализовать» беспредпосылочность) в ЛИ? Ответ на этот вопрос мы находим в параграфе 3. «Трудности чисто феноменологического анализа»:
QUOTE
Источник всех трудностей заключается в противоестественной направленности созерцания и мышления, которая требуется при феноменологическом анализе. Вместо того, чтобы раствориться в протекании весьма сложным образом выстраиваемых друг на друге актов и при этом, так сказать, наивно полагать мыслимые предметы в соответствии с их смыслом как существующие, определять [их] или выдвигать [относительно них] гипотезы, выводить следствия и т. д., мы должны, напротив, “рефлектировать”, т.е. сделать предметами сами акты в имманентном смысловом содержании. В то время как в созерцании, в мышлении, при теоретическом рассмотрении предметы положены как действительные, и притом в какой-либо модальности [своего] бытия, мы должны направить свой теоретический интерес не на эти предметы, не полагать их в качестве действительных, так, как они являются или имеют значимость в интенции тех актов, но наоборот, именно эти акты, которые до сих пор совершенно не были предметными, должны стать теперь объектами схватывания и теоретического полагания; мы должны их рассмотреть в новых актах созерцания и мышления, описывать, анализировать их в соответствии с их сущностью, делать их предметами эмпирического или идеирующего мышления.
(ЛИ II, с. 20-21)
Пожалуй, это единственное собственно методологическое разъяснение, которое мы встречаем в ЛИ. (Правда, В.И. Молчанов как-то заметил, что важнейшим методом на этапе ЛИ было «зигзагообразное движение мышления». Мне все же представляется, что этот метод, весьма близкий герменевтическому, здесь не является основным.)
Здесь ключевое слово –
рефлексия. Причем Гуссерль сразу же и поясняет то, что
он понимает под рефлексией (не нужно путать это понятие с локковским или гегелевским). Анализ последующих произведений Гуссерля (в том числе, таких важных в плане феноменологической методологии, как «Идеи I» и «Теория феноменологической редукции») показывает, что рефлексия на протяжении всей эволюции феноменологической методологии оставалась инвариантом, «жестким ядром» гуссерлевской методологии. Главная особенность феноменологической рефлексии состоит в том, что она мыслится как
рефлексия сущности, а не как психологическое самонаблюдение над фактуальным потоком сознания, не как интроспекция.
И если мы хотим не просто говорить/писать
о феноменологии, но и попытаться осуществлять тот опыт, к которому нас обращает Гуссерль, нужно научиться пользоваться этой рефлексией. Это и есть ответ на вопрос, который так мучил молодого Хайдеггера, долгое время «в одиночестве душевной жизни» старавшегося понять, «как должно приводить в исполнение способ мышления, называемый феноменологией» (Хайдеггер. «Мой путь в феноменологию»).
И если предпосылать какой-либо эпиграф к нынешним чтениям Гуссерля, то я хотел бы привести ту же цитату, которую я вынес эпиграфом своей монографии по Гуссерлю:
QUOTE
Можно, конечно, повторять слово «феноменология», но от этого еще не начинаешь обладать ею.
Э. Гуссерль
Все специфические методы феноменологии, о которых Гуссерль будет вести речь далее (редукция, идеация),
фундированы (в точном смысле этого гуссерлевского термина) в рефлексии, они осуществляются исключительно в рефлексивных актах, и само «поле феноменологии», область «чистых переживаний», которую мы постоянно просматриваем в объективирующей установке, есть «рефлексивная» область. Более того, я считаю, что многочисленные описания феноменологической редукции (как «исключения», «нейтрализации» и т.д.), которые мы находим в Идеях I (они имели, правда, свою «методическую» мотивацию), попросту затмевали рефлексивную сущность феноменологической методологии. Нейтрализация объективирующих полаганий, снятие естественной бытийной установки осуществляется именно в рефлексии. Приведу пример: Когда мы воспринимаем дерево, растущее за окном, оно полагается в акте восприятия как «реально существующее» (т.е. с определенной бытийной презумпцией, которую невозможно «феноменологически реализовать»). Эта метафизическая предпосылка реального существования внешнего мира и «выводится из игры» в рефлексии. В рефлексивном акте, обращенном к первому акту восприятия, полагается бытие самого акта восприятия (а это, по Гуссерлю уже может быть дано с очевидностью, «переживания не оттеняют себя», «даны абсолютно»), а бытийная вера первого переживания теперь уже не переживается нами, но принадлежит к содержанию, к смыслу переживаемого. Т.о. эта (и только эта) бытийная вера нейтрализована, мы в рефлексии (а не где-либо еще) обретаем долгожданную позицию «незаинтересованного наблюдателя». Впрочем, возможно, в этом сходу сложно разобраться, но практикуйтесь – и все получится.
Вообще, вопрос о соотношении рефлексии и редукции (а также идеации) у Гуссерля весьма сложен и интересен, но он уже неоднократно обсуждался в феноменологических исследованиях. Меня же здесь интересует другой, не менее интересный и сложный вопрос, который, по-моему, еще адекватно не освещен в феноменологической литературе (если я ошибаюсь, дайте ссылки). Если мы не будем послушно следовать за Гуссерлем в его описаниях феноменологического метода, а присмотримся к тому,
как он сам работает (а эти вещи могут не совпадать – см. Вступ. статью В.И.Молчанова, + в моем диссере приводятся ссылки на похожие выводы П.Рикера и Э.Штрёкер), то обнаружим нечто примечательное: большую часть своей «феноменологической работы» Гуссерль осуществляет путем проведения
сущностных различий (с этим мы уже столкнулись в 1 томе при проведении различий между идеальным и реальным аспектами познания и еще неоднократно столкнемся во втором томе). Возможно даже, что именно этот момент стал отправным пунктом концепции В.И.Молчанова о сознании как опыте различения. Спрашивается: как соотносятся рефлексия и различение? Есть ли рефлексия «в себе» как различение или между ними какая-то другая логическая связь? Возможно, привлечение французских постструктуралистов, много толковавших о различии, здесь было бы не лишним, но это уже не мой конек.
Вот такие у меня вопросы для дискуссии по Введению в ЛИ 2. Буду рад получить компетентные ответы и замечания. (Надеюсь также, что со своей стороны, уже ответил на ряд прозвучавших здесь вопросов, а на остальные отвечу чуть позднее.)
.
.